мысл делить вину между собой? Вся вина лежит на Мидрауте, который намеревался убить собственную дочь. Любой из нас мог попытаться остановить его. Просто так уж вышло, что лорд Элленби подоспел первым. Но все-таки это не совсем правда. Я заметила намерение Мидраута раньше остальных. Но только лорд Элленби действовал достаточно быстро, чтобы защитить Чарли. Нужно быть человеком особого склада, чтобы вот так пожертвовать собой.
Пока я копаюсь в собственном уме, в дверях появляется папа, и взгляд у него затуманенный.
– Что вы тут делаете так рано? – Он замечает наши заплаканные лица. – Что случилось?
Мы с Олли переглядываемся. Мы не можем сказать ему правду.
– Мы кое-кого потеряли, – произносит наконец Олли. – Друга.
– Ох, милые… во сне?
Меня коробит это определение. Не во сне. Это убийство. Намеренное. Но я киваю.
Папа слегка недоумевает:
– Как вы узнали так рано утром?
– Семья прислала нам сообщение, – мгновенно врет Олли.
– Уже? Я бы предположил…
– Оставим это, папа, ладно? – огрызаюсь я. – Бога ради, ну зачем тебе всякие подробности, когда мы так расстроены? Почему бы тебе просто не попытаться нас утешить, как делают другие?
Олли сжимает мою руку, и я резко умолкаю. Папа начинает смущенно хлопотать на кухне. Я ухожу наверх, чтобы умыться. Когда я опять спускаюсь, папа уже выставил на стол все мои любимые утренние блюда. Если бы у меня был хоть какой-то аппетит, я была бы в восторге. Придвигаю стул и смотрю на эту роскошь, гадая, смогу ли заставить себя съесть хоть что-нибудь. Папа суетится.
– Я не слишком умею утешать и все такое… зато умею готовить, – мягко говорит он. – Прости, Ферн. Я не знал этого… Лайонел, да? Но Олли сказал мне, что он был хорошим человеком. Жаль, что я не был с ним знаком.
Я молча киваю. Мысль о том, чтобы лорд Элленби и папа оказались в одной комнате, как равные, недопустима. Один – отец, которого мне хотелось иметь, другой – отец, который у меня есть. Я впервые ловлю себя на мысли о том, нравился ли когда-нибудь маме лорд Элленби, видела ли она в нем некую возможность изменить свою жизнь. Но потом предполагаю, что в то время он был женат, – ведь лишь после того, как мама уже забеременела нами обоими, он оставил семью, слишком травмированный эмоционально, чтобы продолжать нормальную жизнь в Итхре.
Заставляю себя поесть. Что делать дальше, не представляю. Одно ясно: я должна чем-то заняться, пока не смогу в здравом рассудке вернуться в Аннун. Мне нужно позвонить в морг, организовать похороны, но там, скорее всего, закрыто, потому что выходные. Я прикидываю, не попытаться ли найти Чарли, несмотря на риск, но едва выхожу за дверь дома, как замечаю какую-то банду. Они одеты в серое – цвет Мидраута. Отступаю, пока они меня не заметили, а через несколько мгновений в наш почтовый ящик суют листовку.
Беспокоитесь о своих соседях? Родных? Друзьях? Если они вели себя странно, позвольте нам помочь им. Правительственные исправительные центры – это гуманные, удобные места, созданные ради помощи людям с проблемами, чтобы они стали полезными членами нашей великой нации.
Я сминаю листок и с силой швыряю в мусорное ведро в кухне. Совершенно очевидно, что мне небезопасно появляться где-нибудь поблизости от Даунинг-стрит. Решаю отправиться на прогулку в то место, куда мы с Олли ходили накануне передачи Иммрала.
– Хочешь, пойду с тобой? – спрашивает Олли, когда я надеваю куртку и кроссовки.
Я качаю головой:
– Извини, мне просто хочется побыть одной.
Он кивает, но вид у него потерянный. Мой брат никогда не справлялся с одиночеством. А я, с другой стороны, привыкла к нему, и мне необходима «регулярная доза» общения с ним, чтобы заново сконцентрироваться. Я иду к Эппинг-Форест, избегая людных улиц. Я за последнее время уже испытала достаточно неприятностей, когда группы людей старались перегородить мне дорогу, издевались и хамили, делая вид, что просто шутят насчет того, чтобы проводить меня в исправительный центр. Мой маршрут ведет меня мимо Уонстед-Флэтс, где обгоревшие несколько недель назад стволы деревьев выглядят такими же разбитыми, как мое сердце.
В моем кармане попискивает телефон, сообщение от Самсона:
Ты в порядке?
Я отвечаю, извиняясь за свое бегство, сообщаю, что нашла тело лорда Элленби, и обещаю объяснить остальное позже. Потом выключаю телефон. Не хочу никого впускать в свои голову и сердце, кроме себя самой.
В списке Найамх и Наташи, когда я его нашла, вижу куда больше имен, чем было, когда я добавила мамино имя. Я прочитываю каждое, а потом внизу добавляю «Лайонел Элленби». И, поддавшись порыву, ставлю рядом с его именем пятиконечную звезду, чтобы выделить его среди остальных. Не то чтобы их смерти меньше значили, просто лорд Элленби – это особый случай: он забыт всеми в Итхре и его помнят все в Аннуне. Лорд, руководивший замком, и человек без дома, отец без семьи и патриарх сообщества. Мне нужно, чтобы это было признано, и звезда – основной символ танов с их пятью полками – выглядит самым простым и самым таинственным способом это сделать.
Дома Олли закрылся в своей комнате, говорит по телефону. Папы нигде нет. Я иду в свою спальню и достаю бумагу для рисования – огромный лист, подходящий для медведя. Я рисую быстро, стараясь не слишком сосредоточиваться на подробностях черт лорда Элленби, кроме тех немногих, что застряли в моем уме, – особым образом опущенный подбородок, когда он смотрел на вас, то, как его плащ постоянно съезжал влево…
Я никогда прежде не всматривалась в него таким образом, но теперь вижу, что в молодости лорд Элленби должен был быть довольно красивым. И снова гадаю, не была ли мама очарована им. Он куда больше похож на человека ее типа, чем папа. А потом я кое-что вспоминаю – кое-что, найденное в ее дневниках…
Я перелистываю их, пока не нахожу то, что искала. Это требует какого-то времени, потому что запись находится в середине третьей из пяти тетрадей.
И вот оно, записанное кодом: Встретила человека, за которого собираюсь выйти замуж.
Кодом она записывала только то, что имело отношение к Аннуну. А это значит… но это не может быть лорд Элленби, потому что она пишет «встретила», а к этому моменту она уже два года знала лорда Элленби. Я бегу вниз и стучу в дверь Олли.
– Подожди, – слышу я его голос. – В чем дело, Ферн?
Он лежит на одеяле, его глаза еще красны от недавних слез.
– Я говорю с Киераном, – поясняет он.
Я киваю:
– Когда закончишь, могу я тебе кое-что показать?
Через несколько минут Олли приходит ко мне:
– Что такое?
– Думаю, мама была влюблена в кого-то еще, – говорю я, показывая ему дневник. – Она написала вот это, и это должен быть кто-то, с кем она встретилась в Аннуне, так что…
– Это был папа, – коротко бросает Олли.
Я сбиваюсь. Мне казалось, что у мамы был неудачный роман с каким-то таинственным рыцарем, возможно, даже с кем-то из фей… может, с братом Андрасты? И за папу она вышла просто от разочарования. Но Олли говорит так уверенно, что я, наверное, ошибаюсь.
– Откуда ты знаешь?
– Ты действительно хочешь это знать, Ферн? – Олли неловко топчется на месте. – Я ведь понимаю, как ты восхищаешься мамой, даже если ты говоришь, что это не так…
– Конечно, я хочу знать!
Олли садится на кровать. А я – на пол перед ним, скрестив ноги, как ребенок, готовый послушать сказку.
– Помнишь, когда ты в последний раз просматривала эти дневники? Я взял вот этот и посмотрел на него.
Я смутно помню ту ночь – Олли выглядел сбитым с толку, но не захотел объяснить мне почему.
– Ну, – продолжает он, – когда я прочитал вот это, у меня случилось… «виде́ние», пожалуй, самое подходящее слово. Как она с ним познакомилась. Я словно очутился в ее голове. Я тогда не понимал, что происходит, но теперь…
– Брешь, – киваю я. – Должно быть, поблизости открылась брешь, и твой Иммрал заработал.
– Именно так. Ну, в общем, мама познакомилась с папой в Аннуне и сразу в него влюбилась.
Олли криво улыбается, я невольно улыбаюсь в ответ, – это так похоже на нашу импульсивную, беспощадную маму. Но улыбка Олли гаснет.
– Вот она и решила использовать его сны, чтобы заставить его влюбиться в нее.
– Что?! – задыхаюсь я.
– Я же говорил, тебе это не понравится. Ты когда-нибудь задумывалась над тем, почему папа так цеплялся за нее все прошедшие годы? И почему он никогда не говорил нам, как они познакомились, хотя мы спрашивали?
– Я просто думала, что он всегда видит ее сквозь розовые очки…
Вспоминаю наши с папой разговоры о маме. Мне хочется сказать Олли, что он ошибается, но теперь, когда он уже посеял сомнение, все начинает обретать смысл. Если мама воспользовалась воображением папы, чтобы как следует его узнать до того, как встретилась с ним в Итхре, то она могла предстать перед ним в качестве идеальной подруги, когда они действительно увиделись. Она буквально была девушкой из его снов.
Мне становится плохо. Все это время я подозревала, что папа не понимал маму, что он видел в ней не больше, чем хорошенькое личико, любящую мать и жену, в то время как это она заставляла его смотреть на нее так. Она залезла в его голову точно так же, как в мою и Олли, создала нужное ей впечатление и впилась когтями в наши умы с такой же силой, как слуа Мидраута. Это бесконечное предательство, и его волны ощущались еще много лет.
42
2002 год
Не следовало Уне этой ночью приходить в Аннун. Она поняла это, как только спустилась с платформы. Прошло всего несколько часов после того, как она узнала новости. Она как раз готовила свое любимое блюдо, рагу из бобов с мясом – кассуле, – рецепт которого она выманила у одного шеф-повара в Париже. Ее приятель помогал ей варить на медленном огне бобы, а она перемешивала панировочные сухари с чесноком и петрушкой. Они шутили о том, что теперь не смогут несколько недель поцеловаться из-за количества чеснока в этом блюде, когда зазвонил телефон Уны.