Самсон возвращается на место, садится, глядя прямо перед собой, стиснув зубы.
Все опять смотрят на меня, и я понимаю, что мне не отвертеться. Я знала лорда Элленби всего несколько лет, но его судьба неразрывно вплелась в мою историю. И не сказать что-то о нем было бы нечестно. Я неуверенно встаю.
С возвышения я смотрю на море знакомых лиц. Викарий выглядит сбитой с толку упоминанием об Итхре и патрулях. А я обращаюсь к той, кого здесь нет, представляя ее стоящей в глубине церкви, с закрытыми глазами, какой я видела ее в последний раз по телевизору. Чарли.
– Лайонел был бойцом, – говорю я и вижу, как несколько человек улыбаются. – Он был воином и джентльменом. Он был изумительным человеком и всю свою жизнь старался, чтобы потери не были напрасными. Многие люди, зная, как он погиб, назвали бы его героем. Но я не собираюсь называть его так. Думаю, ему было бы противно такое звание. И если он чему-то научил нас за последние несколько лет, так это тому, что герои и кумиры опасны. Если кто-то считается героем, он вроде бы не может ошибаться. Ему трудно возражать. И все мы знаем, к чему это ведет. Так что нет, Лайонел Элленби для меня не герой. Он был человеком, слабым и прекрасным одновременно. И в итоге он выбрал жизнь и смерть, которые что-то значили. Он сам выбрал это для себя, и я отказываюсь оценивать его выбор как хороший или плохой отдельно от него и умалять его до такого пустого определения, как «герой». Он сделал больше хорошего, чем плохого, как и все мы. И он старался извлечь уроки из плохого, чтобы сделать больше хорошего. А в итоге только это и имеет значение. Разве не так?
Сидящие в церкви кивают. Олли смотрит на Иазу, сдерживая слезы.
– Мне будет очень его не хватать, – заканчиваю я и спускаюсь, пока у меня окончательно не сорвался голос. Церковь наполнена шепотом, теплым и одобрительным. Викарий встает:
– Могут ли те, кто понесет гроб и покров, выйти вперед?
Когда Самсон, Олли, Кайрис и главы лоре Тинтагеля встают, в церковную дверь кто-то стучит.
Все застывают. Мы знаем, что, если Мидраут хочет схватить множество танов за один раз, ему только и нужно, что послать своих прихвостней на эти похороны. Мы все были готовы рискнуть, но пока что риск был лишь гипотетическим.
Мы с Рейчел всматриваемся наружу через окно с цветными стеклами. Рисунок и краски делают все слишком расплывчатым, но ясно, что там собралась изрядная толпа.
– Люди Мидраута, – шепчет Рейчел, и ее лицо необычайно бледно.
– Но не мог же он натравить их на нас сейчас? – говорит Бандиле.
– Ты ведь был здесь последние годы или нет? – мрачно произносит Самсон.
Рыцари поглядывают на подсвечники и скамьи, выбирая возможное оружие для защиты.
Снова стук.
– Какая-то проблема? – спрашивает викарий. – Я не хочу здесь неприятностей.
– Мы тоже, но неприятности могут сами нас найти, – говорю ей я.
– Может, вызвать полицию? – предполагает кто-то.
– Нет! – тут же откликается десяток голосов.
– Думаю, мы должны просто открыть дверь и попытаться организовать путь к прорыву, – говорит Самсон. – Может, мы сумеем их растолкать, тогда остальные сбегут.
– Не хочу я оставлять его здесь, – возражает Кайрис, показывая на гроб с телом лорда Элленби.
– Я тоже, – киваю я, – но мы должны защищаться.
В дверь снова стучат. И прежде чем мы успеваем подготовиться, она открывается. Я выхожу вперед, готовая принять на себя первый удар того, что надвигается…
Но внутрь заглядывает знакомое лицо. Пожилая женщина в длинном черном платье. Мое сердце подпрыгивает. Это мать Рамеша и Сайчи.
– Вы рыцари? – тихо, нервно спрашивает она, голосом, совсем не похожим на голоса ее детей.
Позади меня слышен шепот: «Откуда она знает? Кто она такая? Почему она спрашивает?»
– Да, – говорю ей я. – Мы рыцари, миссис Халдар. Ваши сын и дочь сражались вместе с нами.
Она отступает назад, чтобы переговорить с людьми, что пришли вместе с ней. Я предполагаю, что это многочисленная родня Рамеша и Сайчи, хотя никогда не думала, что их может быть такое количество.
Сообщение о том, что пришедшие – нам не враги, разлетается по церкви. Все собираются у двери, желая увидеть родителей Рамеша и Сайчи. Но когда она снова подходит, с ней не только ее муж и младшая дочь, но люди, которые явно не состоят в родстве друг с другом.
– Айриш и Пенн здесь? – спрашивает один из них.
Найамх пробивается вперед:
– Вы нашли наши записи?
– Большинство – да, нашли вас через те книжки, – поясняет мужчина. – А кто-то через веб-сайт, а кто-то благодаря граффити. Так мы и отыскали друг друга.
– Вы все кого-то потеряли? – спрашивает Олли.
И все кивают. Кое-кто достает фотографии, кто-то негромко произносит имена. Я узнаю несколько лиц. В некоторых вижу семейное сходство с пришедшими. Меня как током ударяет, когда я вижу молодую женщину – почти точную копию Эмори, которая была убита во время первого нападения трейтре. Должно быть, сестра.
Но большинство лиц все же мне незнакомо. Предполагаю, что это родственники тех, кто танами не был. Но они здесь. Значит ли это, что они верят?
– Мы начали изучать рыцарей – танов – с тех пор, как ты оставила свою записку, – говорит мне мать Рамеша. – И не только мы. Кое-кто стал распространять это знание.
– Конечно, большинство людей считает нас сумасшедшими, – вступает сестра Эмори. – Но это ведь не так?
В ее голосе слышится отчаяние. Ей необходимо держаться за это.
– Нет, – говорит Самсон. – Вы не сумасшедшие.
Кто-то в толпе тихо плачет, услышав подтверждение Самсона. Другие подходят ближе.
– Мы хотим помочь, – говорит отец Рамеша. – Как только возможно. Нам уже терять нечего.
Мое сердце наполняется гордостью. Люди передо мной очень разные, как и таны за моей спиной.
– Нам безусловно понадобится ваша помощь. Но прямо сейчас мы хороним человека, который вел нас вперед. Множество тех, кого вы потеряли, почитали его. Думаю, им бы понравилось, если бы вы к нам присоединились.
И вот Лайонел Элленби, человек, умерший в одиночестве, ушел на вечный покой в сопровождении сотни людей, не знавших его в реальной жизни, но понимавших, что он заслужил того, чтобы его помнили. Память обладает силой. Сострадание обладает силой. Когда я вижу толпу, собравшуюся перед могилой, я чувствую, как тепло их сопереживания растекается по всему кладбищу. Оно принимает форму щита. Форму оружия.
47
Многие из нас задержались на кладбище после окончания службы, люди обмениваются номерами телефонов и своими историями, начинает вырисовываться некий план. Когда к вечеру становится холоднее, большинство танов, живущих не в Лондоне, уходят, чтобы успеть на поезда или вернуться домой на машинах, а другие просто считают все закончившимся. Наконец нас остается всего дюжина, и мы, в свете фонариков наших телефонов, все еще сидим на скамьях или траве в местном парке. Я устроилась в объятиях Самсона и слушаю его разговор с Джин и Рейчел. Так прекрасно и так странно видеть их в Итхре, сравнивать храбрых, умных, упорных танов, которых я знаю, с их двойниками, что ходят в школу или университет или где-то работают. Внезапно я осознаю, что прямо сейчас по-настоящему счастлива в Итхре, несмотря на все трагедии, уже случившиеся и грядущие. У меня есть настоящие друзья, и я никогда с ними не расстанусь.
Позади всех сидят рядышком Олли и Иаза, шепчутся о чем-то. Возлюбленные. Но потом я вижу выражение лица Олли и понимаю, что это отнюдь не воссоединение.
«Мне так жаль», – читаю я по губам Олли.
Но Иаза лишь качает головой и встает. Он уходит, ни с кем не попрощавшись. Олли остается на месте, несчастный и одинокий. Я отхожу от Самсона, присоединяюсь к брату.
– Хочешь поговорить? – спрашиваю я.
– Нет, – отвечает Олли и опускает голову мне на плечо.
Мы сидим так какое-то время, пока разговор остальных не переходит с неизбежностью на Мидраута и на то, как нам его остановить.
– Думаю, что мы все равно должны найти Грааль, – говорит Найамх, но остальные не согласны.
– У нас нет времени, – напоминает ей Джин. – Стоунхендж почти разрушен. Надо было заняться этим давно.
– К тому же вспомни, что говорится в легендах о том, чего будет стоить эта находка? – добавляет Рейчел, и ее передергивает. – Мне совсем не нравится, как это звучит. Особенно после Экскалибура.
Олли подталкивает меня:
– Не думаешь, что нам пора домой? Я не хочу сегодня говорить об этом.
Мы прощаемся со всеми, обещая встретиться снова через несколько дней. Я целую Самсона – крепко, долго, пока все не начинают свистеть и делать вид, что их мутит.
– Получу ли я то же самое при следующей встрече? – улыбается Самсон.
– Получишь то же самое в любое время, когда мы не заняты делом, капитан.
И я не спеша ухожу, под руку с братом. Но моя радость недолговечна. В воздухе возникает пронизывающее ощущение, как будто надвигается гроза. Когда мы наконец входим в дом, уже почти полночь. Я засыпаю, даже не раздевшись, я слишком измучена, чтобы тревожиться об опасности сна.
Мне видится нечто туманное и холодное. Я иду через арктический ландшафт, где ветер полон решимости оторвать меня от земли. Я борюсь с ним, но он отрывает мне пальцы, один за другим. Когда не остается ни одного, туман рассеивается и открывает бесконечное пространство льда. Посреди этого пространства, съежившись в кресле, сидит некая фигура. Подойдя ближе, я понимаю, что это какая-то старая женщина, чьи волосы по-прежнему черны, а пальцы подвижны. Она что-то вяжет, вяжет короткими маленькими спицами.
– Ты готова? – не поднимая головы, спрашивает меня она.
– Готова? К чему?
– К тому, что ты должна сделать.
Женщина поднимает повыше свои спицы. И я вижу, что это не обычные спицы, это пальцы. Мои пальцы.
– Отдай их! – кричу я, но она смеется и срывает с моих пальцев пряжу, бросает ее в меня. Пряжа прилипает ко мне, словно некий паразит, опутывает мне лицо. Я не могу дышать.