– Ферн, проснись!
Это голос папы. Я борюсь с пряжей, отчаянно пытаясь оторвать ее от своего рта.
– Ферн, прошу, милая, проснись! Бога ради, проснись!
Старуха тычет в меня своими спицами, я пригибаюсь, отрывая ото рта пряжу, – и проваливаюсь в глубокий колодец, что вдруг открывается у моих ног.
Я просыпаюсь не в своей спальне, а под холодным ночным небом. Мне нужна пара мгновений, чтобы сориентироваться. Я сижу на земле в маленьком дворике за нашим домом. С другой стороны дома до меня доносится неясный шум. Уличные фонари необычно мигают. Нет, это не фонари, это огонь. Снова кто-то кричит, а потом слышно, как разбивается стекло.
Как только я с трудом поднимаюсь на ноги, из задней двери выскакивают папа и Олли.
– Ты проснулась, слава богу! – говорит папа. – Я думал, шум безобразий тебя уж точно разбудит, но ты умеешь поспать.
– Там настоящее побоище, – поясняет Олли. – Огромная толпа.
Я смотрю на калитку, что ведет из нашего заднего садика в маленький темный проулок.
– Мы можем выйти там, но куда мы пойдем? И как нам остаться незамеченными?
– На дороге машина, – говорит папа. – Я подумал о плане бегства на случай, если произойдет что-то такое, но не предполагал, что от машины нас отрежут. Я думал, мы сообразим заранее. Глупо с моей стороны.
– Подождите здесь! – Я бросаюсь в дом, несмотря на протесты родных.
Взбегаю наверх, в свою комнату, выключаю свет, чтобы толпа меня не увидела. Рассовываю по карманам несколько вещей, хватаю рюкзак, набиваю его как можно быстрее. Прошло всего нескольких минут, но папа уже пытается войти в дом и найти меня, хотя Олли и просит папу довериться мне.
– Вот! – Я подаю Олли куртку с капюшоном и надеваю такую же.
Папе я даю бейсболку и старый полицейский мундир Клемми, который она отдала нам с Олли сто лет назад, надеясь, что мы сочтем его крутым маскарадным костюмом.
– Тесноват, – напряженно улыбается папа. – Но я понял. Умная девочка.
Я показываю им другие предметы, которые запихнула в рюкзак: немного сменной одежды, пакеты с закусками из буфета и несколько маминых вещей, включая ее дневники. Когда папа смотрит куда-то в сторону, я отдаю Олли его портал.
– А теперь наберем камней, – говорит Олли, шаря по земле.
Пять минут спустя мы готовы. Узкая неосвещенная тропа разделяет садики в нашем ряду домов, и отгораживает их от тех, что стоят сзади. Тропинка усыпана старыми консервными банками, всякими обломками и собачьими кучками, но она тянется до конца улицы и выводит нас на широкую дорогу. Мы идем как можно увереннее, ступаем в свет и хаос. На моей голове капюшон, волосы спущены на щеку, прикрывая шрам. С фиолетовыми глазами я ничего не могу поделать, но ночь сама по себе дает некоторую защиту. Можно надеяться, что тот, кто заметит их цвет, подумает, что это просто игра света от факелов.
Наша улица никогда не была такой шумной. Большие группы людей бродят туда-сюда, крича и ругаясь, как толпы в конце карнавальных процессий. В их движениях и разговорах – агрессивное веселье. Большинство собралось перед нашим домой, вторая группа – дальше по улице, перед домом Кристэл Мур.
– Черт… – шипит Олли.
Кое-кто с любопытством оглядывается назад, пытаясь сообразить, принадлежим ли мы к их банде.
– Разделимся, – тихо говорю я.
Папа и Олли отходят в сторону: если кто-то здесь знает, что в доме живут трое, то, возможно, разойдясь, мы их немного задержим. Я молча показываю папе и Олли на дом Мур и проталкиваюсь вперед в толпе, что ошивается у нашего дома.
Кто-то пишет баллончиком ругательство на нашей двери. Цветы, которые посадил папа, вырваны. Один бандит плюет на остатки куста лаванды. Потом оборачивается, и я вижу, кто это. Дженни. Девушка, годами издевавшаяся надо мной, по чьей вине на моем лице появился шрам. Она торжествует. Потом ее взгляд останавливается на мне. Я наклоняю голову, но уверена, что она меня узнала. Она прорывается сквозь толпу, желая рассмотреть меня получше. Если я побегу, она поймет, что это именно я.
И вместо того, чтобы бежать, я придвигаюсь поближе к собственному дому, небрежно проходя мимо Дженни едва ли не вплотную. Я выпускаю гнев из груди, отправляю его в кулак и поднимаю камень, что нашла на заднем дворе. Голодный вой нарастает. Если я это сделаю, это вполне может убедить Дженни, что это не я, потому что кто же станет рушить собственный дом?
Я смотрю на окно своей спальни, думая, сколько несчастливых лет провела там, а потом, совсем недолго, лелеяла тайну сокровищ Аннуна. Эта комната видела мою кровь, мои слезы, мою головную боль и мою радость. Это комната, которая некогда была кабинетом моей матери. Сильна ли я настолько, чтобы сделать это?
Конечно сильна.
Я изо всех сил швыряю камень в окно второго этажа. Оно разбивается, стекла летят в разные стороны, будто чувствуют мое предательство. И толпа, словно получив разрешение, начинает хватать кирпичи и камни и швырять их в мой дом с такой яростью, что через несколько минут не остается ни одного неразбитого окна, а стена покрывается выщербинами. Любимые мамины орхидеи, выстроившиеся на подоконнике нижнего окна, валятся вниз. Я выскальзываю из толпы, стараясь скрыть слезы. Кто-то открывает дверь, толпа врывается внутрь. Дома, бывшего моим семнадцать лет, больше не существует. Он осквернен и никогда уже не станет прежним.
Я на расстоянии иду за папой и Олли, когда они продвигаются к дому Мур. Сначала я боюсь, что мой акт вандализма придаст храбрости тем, кто там собрался. Но эти все еще сдерживаются. Они пока что ограничиваются тем, что выкрикивают угрозы и мочатся на парадное крыльцо. Одна из занавесок наверху шевелится. Семья явно еще внутри, скорее всего напуганная до полусмерти.
В моем кармане вибрирует телефон. Сообщение от Самсона.
Ты в порядке? Целую.
Я быстро отправляю ответ:
Я на улице, притворяюсь членом толпы. Дело плохо.
А у тебя как? Целую.
Новое сообщение приходит почти мгновенно.
Мы уезжаем из города. Здесь тоже плохо. Целую.
Грудь сжимается от тревоги. Папа и Олли подходят ко мне, мы стараемся держаться в тени.
– Машина за углом, – тихо говорит папа.
– А как быть с ними? – Я киваю в сторону дома Кристэл. – На всех места не хватит.
– Ох, Ферн… Идем, милая, мы должны о себе позаботиться…
Олли резко поворачивается:
– Нет, папа, именно из-за такого подхода и началось все это… Мы с Ферн не уйдем отсюда, пока не найдем, как им помочь.
Пока папа переводит взгляд с Олли на меня, в дальнем конце улицы слышится вой сирены. Несколько машин резко останавливаются перед нашим домом, из них выскакивают полицейские. Поначалу толпа внутри явно думает, что это по их душу, потому что бандиты разбегаются. Но потом офицер хватает одного из них и что-то говорит ему на ухо. По моей коже бегут мурашки. Полиция здесь явно не для того, чтобы помочь нам.
– Хорошо, хорошо, – соглашается папа. – Посмотрю, смогу ли я войти и поговорить с ними.
– Подожди, – останавливаю его я. У меня возникает идея.
Я звоню Самсону, отойдя дальше в тень. Он сразу отвечает.
– Слушай, – говорю я очень тихо, – у вас в машинах хватает места?
– Есть немного. Нужно тебя забрать?
– Не меня. Другую семью.
Самсон не колеблется:
– Где нам их подобрать?
Я открываю рот, чтобы назвать некое место, но потом оглядываюсь на полицейских. Они смотрят в нашу сторону. Они явились чрез несколько минут после того, как я отправила Самсону сообщение о банде. Это что, совпадение? Даже если так, не стоит рисковать.
– Найди их там, где мы впервые встретились, – говорю ему я.
– Ферн?
– Ты помнишь?
Следует пауза. Я достаточно хорошо его знаю, чтобы понять: он догадался, что меня тревожит.
– Где мы впервые встретились. Понял.
Я выключаю телефон и шепотом объясняю папе план. Он кивает.
– Увидимся у машины. Поспешите.
И что-то сует мне в руку – ключи от машины.
Я даю ему листок бумаги и ручку и ухожу как можно спокойнее вместе с Олли. Папа поднимает листок за спинами толпы, молясь о том, чтобы Кристэл или один из детей его заметили. На листке написано: «УХОДИТЕ ЧЕРЕЗ ЗАДНЮЮ ДВЕРЬ. АНГУС».
Внутри дома включается свет и тут же выключается. Это сигнал, что послание принято. Папа опускает листок. Но мы можем опоздать. Полицейские и толпа уже движутся от нашего дома в эту сторону. Папа бросается через улицу и исчезает в проулке, который ведет в садик за домом.
– Скорее, – бормочет Олли.
Но мы идем туда, где стоит машина, не спеша, стараясь выглядеть случайными прохожими. Олли быстро проскальзывает на водительское место, а я забираюсь назад. Мы прижимаемся к полу, надеясь, что нас никто не заметит.
Это мучительное ожидание, куда более тяжелое, чем когда мы шли между нападающими. Мы понятия не имеем, все ли в порядке с папой, сумел ли он поговорить с Кристэл или нет…
Далекий рев толпы становится громче, толпа движется в нашу сторону. Потом громилы огибают угол, и их лидер смотрит прямо в нашу сторону. Это Дженни. Конечно она. За ней маршируют другие бандиты и полицейские.
– Скорее, папа, – шепчу я.
– Если будет нужно, я смогу увезти нас… – запинаясь, говорит Олли.
Дженни смотрит в другой конец улицы. Нас громилы не заметили. Я медленно выдыхаю, стараясь справиться с нервами. Все в порядке, все обязательно будет в порядке…
Один из старших громил включает фонарь и передает его Дженни. Она светит вдоль улицы, потом снова поворачивается в нашу сторону. Луч пересекает дорогу и падает на мое лицо.
– Это они! – кричит Дженни.
– Вот дерьмо… – бормочет Олли, включая зажигание.
– Ну же, папа, скорее, папа…
Если нам придется бросить папу здесь из-за того, что мы настояли на попытке помочь Кристэл, как нам с Олли простить себя? Толпа спешит к нам, Дженни впереди. Олли готов тронуть машину с места, его пальцы дрожат на ручном тормозе.