– Стучать будем? – хмуро спросил Славик.
– Нет, спасать друзей.
…На перемене она захлопнула дверь в кабинет перед вытянувшимися лицами пятиклассников и провернула ключ в замке, желая хоть на несколько минут остаться в одиночестве. Не получилось. Самый страшный ее кошмар, эти вечно терзающие сомнения, могла ли она спасти хоть кого-нибудь, – все это не оставляло ни на миг. Мысли роились внутри нее, и Чашечка молчала, переживая боль.
Она распахнула окно настежь, словно хотела выгнать из кабинета горьковато-гнилостную атмосферу страха и бессильной злобы, все подозрения, которые она сама в них и зародила. Морозный дух ворвался в класс, лизнул языком запыленные цветы в горшках, взметнул в воздух бледные бумажки – представления, докладные, справки о смерти… Екатерина Витальевна стояла, взявшись руками за раму, и тяжело вдыхала полной грудью звенящий лед, проветривая и класс, и тело, и душу.
В дверь забарабанили резко и настойчиво, но Чашечка закусила губу, сделав вид, что ничего не слышит. Младшеклассники обожали барабанить в дверь и сразу же убегать прочь от класса. Раньше взволнованная учительница всегда открывала на стук, но к тому моменту обычно в коридоре уже никого не было, только слышалось далекое эхо чьего-то недоброго хохота…
К черту. У нее может быть хоть минутка одиночества. Десятиклассники вряд ли прозрели за прошедшие несколько минут, а значит, это малыши. Подождут, не развалятся.
В дверь заколотили почти в истерике, и Чашечка сморщилась, покрепче впиваясь пальцами в оконную раму. Удар – и хлипкий замок, не выдержав, вылетел, посыпались вниз щепки и деревянная труха, а в класс ворвался взъерошенный Максим, промчался пару шагов по инерции и врезался в учительский стол.
Чашечка обернулась, потрясенная, а в класс уже гурьбой ввалились ее родные десятиклассники, волоча за собой плачущего Малька.
– Екатерина Витальевна, отойдите от окна, пожалуйста, – выставив вперед раскрытые ладони, попросил Витя. Наушники его волочились следом по полу, но никто этого даже не замечал.
Чашечка захлопнула окно, провернула ручку до упора и только тогда хриплым полушепотом спросила:
– Вы чего творите?..
– Отойдите от окна! – тоненько попросила одна из Вериных подруг. Глаза у нее были насмерть перепуганными.
Учительница повиновалась, сделала три шага в сторону и, чуть склонив голову, пристально всмотрелась в своих учеников.
– Вы окончательно с ума сошли, да?.. Зачем дверь мне сломали?
– Мы испугались, – хохотнул Максим, стараясь не глядеть на Чашечку, и повернулся к поверженной двери, на которой жалобно болтался замок. В проеме толпились пятиклассники. – А ну брысь, мелочь, а то сейчас как врежу!
– А потом мы удивляемся, почему нас убивают, – хмуро произнес Славик и вышел в коридор. За ним потянулись остальные.
– Что случилось-то? – спросила Чашечка, еще немного заторможенная от сильного удивления.
– Да все нормально, не волнуйтесь, – махнул рукой Витя, на которого неожиданно свалилась если не роль лидера, то хотя бы миссия главного переговорщика от класса. Ткнув в плечо шмыгающего носом Малька, он объяснил: – У нас тут истерика. Мы его к вам. А вы… у окна… и не открываете…
Екатерина Витальевна поняла, о чем они подумали, и щеки ее залило горячим румянцем. Она было хотела начать оправдываться, что просто дышала свежим воздухом, как взгляд ее упал на зареванного Малька.
Они всем классом притащили его к ней, Чашечке. Обычно Савелий приходил сам, или его под руку вела Ника, но сегодня…
Они пришли все вместе. Вместе выбили дверь. Вместе ввалились в класс, переживая за учительницу.
Неужели что-то начало получаться?..
– Савелий, что такое?..
– Тут работы-то – тьфу. – Максим все еще возился с дверным замком. – Завтра принесу инструменты и починю. Честно!
– А до этого будешь ночевать в кабинете и сторожить ноутбук? – на полном серьезе спросила учительница и, заметив удивленно вытянувшееся лицо, с трудом сдержала улыбку. Приблизившись к Мальку, она привычно приобняла тщедушного паренька за плечи, по-матерински поглаживая его спину. Савелий уткнулся носом куда-то ей в ключицу и всхлипнул.
– Разбирайтесь, короче, – смущенно буркнул Витя и отвернулся. Уже много лет они считали постыдным вот так прижиматься к классной руководительнице, и порой она с сожалением вспоминала, как они мчались к ней, улыбчивые и задорные, как крепко обнимали и как она лохматила их растрепанные волосы. Сейчас они стали слишком взрослыми и важными: маленькие девочки превратились в тонконогих девушек на каблуках, а непоседливые мальчишки – в мужчин.
И только Малёк оставался податливым и благодарным за ласку. Сколько раз они вот так сидели в кабинете, она протирала перекисью его царапины и дула на ранки, разговаривала, только бы Савелий не замыкался. Беседы с классом, родителями, инспектором по делам несовершеннолетних не помогали – десятиклассникам надо было куда-то стравливать злость, и они поколачивали безропотного Малька, который со смирением принимал их тумаки и шлепки.
Все, что оставалось Чашечке, – поддерживать его и растить в нем духовную силу, чтобы он научился давать отпор, но Савелий только плакал и шел к ней за спасительным человеческим теплом.
Она усадила паренька за парту, прикрыла дверь, в замочную скважину которой заглядывали любопытные пятиклассники. Присела рядом, крепко стиснула влажную ладонь.
– Что?..
Он всхлипнул, горбя спину. Губы его дрожали, прыгали от отчаяния, и Чашечка снова мягко погладила паренька по плечу.
– Поговори со мной, пожалуйста.
– Это Славик, – прошептал Малёк. – Он сказал, что если это я… я их убиваю… то он меня закопает… Он ударил, по лицу. Но я никого не трогал! Не убивал! Я бы не стал… – Он глянул на учительницу ясными глазами, и Чашечка сочувственно закивала головой.
Она набрала в целлофановый пакет ледяной воды из-под крана, принесла Савелию и помогла прижать компресс к желтоватой скуле. Тот, вздрагивая, все еще не мог справиться со слезами.
– Знаешь, они просто боятся. Они с ума сходят от страха, – тихо сказала она, придерживая холодный пакет. – Не держи на них зла. Я понимаю, что это трудно, но ты не должен…
– Я и не злюсь, – сказал он тихонько. – Я просто не понимаю… За что они бьют?
– Так они чувствуют себя сильными, – невесело усмехнулась она, приглаживая его волосы. – Но в этом кроется их самая большая слабость, они могут напасть только толпой. Только когда кто-то стоит за их спиной. Ты тихий, вежливый, и они считают, что могут вот так… Но это неправильно. Неправильно и некрасиво.
– Это когда-нибудь закончится? – спросил он и глянул на нее с такой надеждой, что у Чашечки свело скулы от жалости к этому мальчонке, тело которого неожиданно выросло до размеров десятиклассника, затаив внутри детскую душу.
– Мы справимся. Вместе. Занятия с психологом помогают?
– Вроде бы. Все еще тяжело, но я стараюсь…
– Ты молодец, – похвалила Чашечка и тут же спросила: – Савелий, как ты думаешь, кто мог их убить?
Он помолчал, покусывая губы. Слабенький, едва зарабатывающий хлипкие тройки, Савелий пошел в десятый класс просто так, не решившись уйти в колледж. Но Чашечка порой спрашивала его мнение по разным вопросам, потому что эту светлую голову частенько посещали верные мысли.
– Когда они бьют, то всегда начинает кто-то один, – шепотом поделился Малёк, косясь на дверь. – Но потом… Они подбегают все разом. Даже те, кто со мной общался. И бьют. Все вместе. Мне кажется, внутри каждого из них есть тот монстр, что убивает наших одноклассников…
По спине у Чашечки поползли мурашки. В коридоре взревел звонок, и пятый класс гурьбой ввалился в кабинет, мельтеша и перебрасываясь рюкзаками. Малёк торопливо поднялся с места.
– Приходи на следующей перемене! – крикнула Чашечка ему вслед. – Поговорим.
Но он так и не пришел.
После уроков Чашечка вновь стояла возле окна и смотрела, как десятиклассники разбредаются по домам. Нет, они не шли толпой, но то и дело кто-то выходил парочками, кто-то тройками… Кто-то догонял одноклассников, торопливо размахивая шапкой в воздухе. Одиноким ушел Малёк, натянувший капюшон на самые глаза, следом за ним проползла широкая фигура Славика.
Усевшись за учительский стол, заваленный бумагами и тетрадями, Чашечка вытащила чей-то ободранный листочек с жирной двойкой и принялась рисовать. Красная ручка оставляла алые полосы на линованном листе, а Чашечка все выводила какие-то фигуры и контуры, раздумывая об убийствах, позволяя руке идти следом за мыслью.
– Екатерина Витальевна! – раздался с порога визгливый голос. В дверном проеме, с интересом изучая вырванный замок, стояла историчка. – День добрый! Твои сегодня три двойки схлопотали. Савелий этот, Аглая и Максим. Уже без Шмальникова и Абдрахимова остались, а все туда же. Чем администрация думает, когда таких в десятый класс берет?! А Славик твой вообще рисует уроки напролет.
Чашечка прикрыла рукой свой кривоватый рисунок и улыбнулась через силу:
– Я поняла. Будем применять меры. Спасибо, что рассказали.
– Применяйте! – рявкнула историчка и, оглядевшись на прощание, все-таки ушла.
Чашечка выдохнула и посмотрела на листочек. Две руки крепко держались друг за друга, переплетаясь длинными пальцами. Подумав, учительница подтянула к себе список класса, в котором перечеркнутые синей ручкой фамилии встречались все чаще и чаще, постучала по столу ногтями и принялась обзванивать родителей.
Рассказывая каждому о нападении на Веру, Чашечка выслушивала протяжные вздохи, фальшивые соболезнования и чутко улавливала страх за своего ребенка. Она говорила о том, что на Веру напали в ее же комнате, что матрас был насквозь пропитан кровью. Рядом спала маленькая сестра. И пожалуйста, ПОЖАЛУЙСТА, присмотрите за своими детьми, вы же видите, что происходит. Да, полиция ищет. Нет, им не все равно. Да, мы все стараемся понять, что это.
Но пока мы не знаем, прошу, будьте рядом.
Они клятвенно обещали, всхлипывали и ругались, а Екатерина Витальевна все никак не могла отделаться от холодного предчувствия, что уже завтра их детей станет на одного меньше. Она пыталась как можно сильнее напугать родителей, чтобы хоть они присмотрели за ребятами, чтобы хоть они сохранили детскую жизнь.