Потом бабушка расскажет ему, что маму убил сожитель. Его посадили. А сам он, Максимка, теперь будет жить вместе с ней. Что у мамки «все равно жизнь была непутевая, так нечего по ней и слезы лить».
Максим вырос, стал крепким и сильным, но все еще верил где-то глубоко в душе, что рано или поздно настоящая его мама, живая и здоровая, появится на пороге со смущенной улыбкой. Мама, от которой все так же будет пахнуть свежестью и ландышами.
Устав, Максим спрыгнул на снег, ощущая, как крупные мурашки щекочут кожу над разогретыми мышцами. Глаза слезились от яркого белого солнца, и Макс, выдохнув пару раз, наконец-то выбрался из черного дня, наглухо перегороженного красно-белой лентой.
Максим всегда так спасался от боли. Именно поэтому на руках его бугрились красивые мышцы, а широкоплечая фигура вызывала в одноклассниках страх. Кто-то находил спокойствие в учебе, кто-то – в рисовании, кто-то помогал животным и бомжам, а Максим сражался со своей физической слабостью, чтобы побороть слабость душевную, безысходную и вечную, неисчерпаемую.
– Не холодно?.. Простынешь же, – жалобно произнес кто-то рядом, и Максим резко обернулся, пряча под маской растрепанные чувства.
Напротив него стоял замотанный в темный шарф Малёк. Тщедушный, словно палочка, он неуверенно улыбался и все пятился назад. Максим недобро уточнил:
– Ты меня учить будешь?
– Н-нет… – пробормотал Малёк, отступая все дальше.
– Тогда иди отсюда!
Малёк сорвался с места и побежал, не желая испытывать нервы Максима на прочность. Увязая в глубоком снегу, Савелий постоянно оглядывался, словно боялся, что Максим побежит прямо за ним, желая ударить, унизить, втоптать в рыхлый снег…
По дороге домой Максим на всякий случай заглянул в строительный магазин, напрочь позабыв о странной заботе Малька.
Заплеванный изрисованный подъезд. В последние годы возле их двери на первом этаже появилось столько неприличных надписей, что бабушка, будь она жива, с ума бы сошла от беспокойства. Старая железная дверь хранила на себе потертости от ключей. За ней спряталась еще одна, деревянная, обитая темно-зеленым дерматином, вторая маленькая крепостная стена. Узкая прихожая.
Максим бросил ключи на полку, запер за собой дверь и пошел за инструментами.
Купленная в строительном магазине массивная железная щеколда встала как влитая. Максиму пришлось повозиться совсем немного, прежде чем еще один засов крепко запер входную дверь. Не зря Макс так любил уроки технологии – вся работа спорилась в его сильных руках, и только по этому предмету у него всегда была твердая пятерка. Не считая физкультуры, конечно.
Сунувшись в пустой холодильник, Максим нашел заветренный кусок колбасы и пакет с прокисшим молоком. Чувство голода, притупившись, отступило. Надо бы сходить в магазин, но денег с последнего пособия почти не осталось.
Максим, дожевывая колбасу, включил покрытый пылью старенький компьютер, готовясь вырваться из реального мира часиков так на двенадцать. Никакие друзья к нему приезжать не собирались, Максим обманул одноклассников. Но ему до смерти не хотелось сидеть с ними, запуганными и слабыми.
Зачем? Он любого убийцу в бараний рог согнет, пусть тот только попытается сунуться.
Максим жил в старой однушке, но ему и не требовалось много места. После бабушкиной смерти опекунство над ним оформила двоюродная тетка, живущая в соседнем городе, только вот Максим наотрез отказался переезжать в ее семью с тремя маленькими детьми. Тетка, которая и в детдом пацана сдавать не хотела, но и лишнему рту особо не радовалась, быстро смирилась, и теперь Максим в одиночестве жил в своей собственной квартире.
Тетка приезжала пару раз в месяц, привозила продукты и забирала платежки за электричество и газ. Пособие по потере кормильца она отдавала Максиму целиком, но этих денег было слишком мало, и ему приходилось подрабатывать: то разгружать ночью фуры с продуктами, то перетаскивать коробки и стеллажи в магазинах, то раздавать листовки на улице.
Он рано повзрослел, но это не сильно его беспокоило. Его беспокоила тоска по маме.
Бабушкин дом оставался таким же, каким и был при ее жизни: кремовые вязаные салфетки на шкафу и запыленном телевизоре, ковры и фарфоровые наборы в серванте, а еще хрустальные бокалы, наполненные пылью до краев. Здесь все хранило дух старины: и потемневшие портреты родственников на стенах, и черно-белые фотографии в рамках – вон там, слева и снизу, висит снимок бабушки с мамой на коленках. Мама смешная, мелкая и пучеглазая. Максим очень любил эту фотографию, он рассматривал ее вечерами, перед сном, когда ковырял пальцами обои в мелкий бледный цветочек.
Но и его отпечаток квартира тоже сохранила.
Повсюду валялся мусор: пустые пивные бутылки и банки, коробки из-под пиццы или дешевых полуфабрикатов. Кровать Максим завалил одеждой и всяким хламом, а на письменном столе, где раньше был красивый вазон с искусственными цветами, теперь громоздился запыленный компьютер. Его Максим купил у незнакомца почти задарма, и теперь постоянно на любые деньги приобретал все новые запчасти, усовершенствуя механического зверя.
Даже заниматься стиркой Максим считал недостойным. Раз в месяц он забрасывал все вещи в наполненную водой желтую ванну, засыпал туда порошка или бросал кусок хозяйственного мыла, потом споласкивал, и все на этом. Холостяцкая жизнь его во всем устраивала: за двойки не ругают, спать можно ложиться под утро, ешь что хочешь, гуляй где хочешь.
Свобода.
Телефон завибрировал возле компьютерной мышки, и Максим, придирчиво изучавший список игр, хмуро глянул на экран – в голове его уже мелькали другие миры и чудища, а поэтому отвечать совершенно не хотелось.
Митяй. Старинный друг, еще с детства.
– Отмучился? – весело заорала трубка, стоило только Максиму ответить.
– Ага. Чашку нашу… того. И уроки отменили. У вас тоже?
– Еще бы! Всех из школы выгнали. Ну что, в Мирвинд?
– Погнали.
Телефон улетел на кровать, прощально пискнув в полете, – больше Максим ни на кого не хотел тратить свое время. Подключившись к серверу, он нацепил на голову массивные наушники, с нетерпением ожидая того момента, когда раздастся знакомая мелодия – что-то звонкое, неуловимое и трепетное, погружающее в средневековый мир с его драконами и колдовством. Макс предвкушал отличную игру.
«Здорово, дебил», – высветилось в окошечке, когда в игру зашел Митяй. Макс ухмыльнулся, пригладил топорщащиеся светлые волосы и отключился от окружающей реальности, перевоплощаясь в массивного викинга с колючей рыжей бородой. Викинг, точно так же ухмыляясь, поигрывал в руке тяжелым топором.
Нет, сгорбившийся Максим все еще сидел у экрана, щелкая мышкой и отбивая чечетку по клавиатуре, но его души здесь уже не было: он мчался на скакуне через заливные луга, он просыпался на заснеженном пике горы. Ехал в деревню, где кипела в котлах жирная похлебка, а очередная мерзкая ведьмочка продавала душистые травы с могучей силой внутри.
Максим ненадолго вынырнул из того, более яркого и интересного мира, только чтобы заварить в пластиковом корытце лапшу быстрого приготовления, а потом бегом вернулся к экрану. Утреннее солнце сначала застыло белым блином над домами, потом налилось рыжиной, а потом и вовсе закатилось за горизонт.
Максим играл в непроницаемой тьме, пытаясь побороть очередную химеру, притаившуюся за горным перевалом у деревни алхимиков. Выиграв очередной бой, Максим откинулся на скрипучую спинку стула и потянулся, разминая затекшие плечи.
На кухне вспыхнул свет.
Макс увидел его не сразу, просто боковым зрением заметил расплывшееся светлое пятнышко, но не обратил на него внимания. Квартира старая, а проводка еще старее, помигает и угомонится.
Свет погас.
Через минуту вспыхнул снова. Он был какой-то нездоровый, белый и мучнистый, чем-то напоминающий вязкий туман.
Сонно моргая, Максим выругался и подскочил со стула – пятно света раздражало, мозолило глаза, выдергивая из грандиозного побоища. Сбегав в коридор, Максим выключил свет и с наслаждением пару раз кулаком саданул по выключателю, для верности. Квартира погрузилась во мрак, лишь мутно мерцал экран компьютера, освещая комнату голубоватым светом. Вернувшись, Максим снова натянул наушники и одним кликом вернулся в игру.
Вспыхнул свет.
– Ты чё вообще? – угрожающе выдохнул Максим, поворачиваясь на стуле и разглядывая ненавистный отблеск. Мигнув, свет снова разлился по кухне и пополз в коридор.
Максим уже поднимался с места, намереваясь обесточить всю квартиру разом (мысль о неизбежной гибели компьютера не посетила его усталую голову), как вдруг в рябящем отсвете появилась тень. Сначала это было просто черное пятнышко, которое росло, росло и ширилось, и вот уже в луче бледного света замер чей-то бесформенный силуэт.
Макс бессильно опустился на стул. Жалобно клацнула челюсть, а одеревеневшие руки вцепились в пластмассовые подлокотники. Глаза до боли всматривались в размытую тень. Чуть вздрогнув, та прилипла к стене и больше не двигалась.
А потом разом исчезла – один взмах ресниц, и Максим смотрит на электрический ровный свет, падающий на стену коридора.
Макс осторожно прокрался до поворота и заглянул на кухню, вцепившись рукой в стену, – пусто. Обычная грязная комната и никаких черных теней, только чуть насмешливо мигает лампочка под потолком.
Выдохнув, Максим понял, что от напряжения болью вспыхнули мышцы на руках. Чуть постояв, он решил не выключать свет на кухне, а вместо этого зажег старую люстру в главной комнате, выметая из углов масляную черноту. Макс огляделся по сторонам и, разразившись ненатуральным смехом, вновь вернулся к игре.
Стоило ему сесть в кресло, как свет погас. Везде.
И разом.
Потух и компьютер, его черный экран на фоне едва различимого сияния обоев напугал Макса сильнее всего.
Вскочив, Макс бросился к кровати. Смерти одноклассников преследовали его ночами, являясь в кошмарах, после которых тот просыпался на влажных простынях, задыхаясь и кашляя, боясь вновь прижаться щекой к холодной подушке. Порой Максим бежал по бесконечным бетонным коридорам, чувствуя, как на зубах ржавчиной скрипит чужая кровь, и догонял их, кричащих одноклассников, и рвал зубами, и упивался страхом и болью… Порой он стоял за оградительной лентой и плакал, а мимо проходили люди, волокли за руки растерзанную Веру или обезглавленного Рустама, а слезы текли и текли по детским пухлым щекам…