Запрыгнув в джинсы, Максим натянул через голову свитер, нашарил куртку и выключенный мобильный телефон, а потом одним броском ринулся к двери.
Коридор встретил его гробовой тишиной.
Входной двери на ее законном месте попросту не было – пустота и беззаботные обои в выгоревший цветочек. Максим моргнул раз, другой, третий, но дверь так и не появилась на голой стене. Кинувшись, он ударился о бетон и принялся в панике ощупывать обои, надеясь отыскать хоть что-то, хоть ручку, хоть замок, хоть щеколду, ну же, ну…
Ровная стена не давала ни малейшей надежды на спасение. Обернувшись, Максим едва слышно заскулил, понимая, кого завтра утром не увидят одноклассники.
Его. Его не увидят! Он – следующая жертва.
Но просто так сдаваться Максим не собирался – не таким он был человеком. Поигрывая мышцами, скорее, для своего спокойствия, он включил мобильный и побежал обратно в комнату, намереваясь проверить оконные решетки на прочность. Распахнув раму, Максим схватился руками за металлические прутья и дернул изо всех сил. Решетка заскрипела, но не поддалась.
И только тогда взгляд Максима упал на улицу.
Язык примерз к нёбу. Руки отпустили лязгнувшую решетку. Максим сделал шаг назад.
Никакой серой улицы с ноздреватыми сугробами, никаких черных деревьев и одинаковых пятиэтажек. Болото – застойное и беспросветное, матово переливается густая вода между мшистыми кочками. Все заросло голыми безжизненными кустами, и только где-то там, в непроницаемом мраке, одиноко бродит свет с его кухни – мертвенный, вязкий и слабый.
Максим ошалело тряхнул головой. Телефон приветственно завибрировал в руках, докладывая, что готов истерически звать на помощь всех подряд, начиная от одноклассников и заканчивая Милославом Викторовичем.
Вспыхнул свет, ослепляя, и Максим заорал от страха.
Смазанный огонек там, посреди болота, вздрогнул и направился в его сторону.
Свет, это просто свет. Телефон в руках. Набрать чей-нибудь номер, зашептать в трубку сбивчивые мольбы, только вот как, как они вытащат его, он ведь замурован, он пропал, он вообще уже где-то не здесь, он умрет, мамочка, мама, господи, не надо…
Телефон запиликал незнакомой мелодией, и Максим вздрогнул, вглядываясь в сероватый экран. Пусто – ни номера, ни имени, только вибрация в бледных пальцах, повторяющая стук его сердца.
– Да?..
– За все приходится расплачиваться. За все… – произнесла трубка знакомым голосом и, накалившись, растеклась кипящим пластиком в его ладони. Крича от боли, Максим принялся стряхивать черные капли, которые уже врастали в его кожу, расплывались безобразными ожогами.
Свет погас.
Прижав онемевшую руку с потеками пластика на коже, Максим в панике огляделся по сторонам, поняв, что больше не сможет никого позвать на помощь. Света нет. Компьютер мертв. Телефон расплавился.
Максим судорожно забился под стол, как в детстве, зажмурился, мечтая оказаться в одной квартире с ненавистными одноклассниками.
За что расплачиваться?! Он ничего плохого не делал, за что его убивать?.. Непрошибаемый и сильный Максим, они ведь смеялись над его шутками, и да, он порой поколачивал Малька или Славика, но он ведь никогда…
На кухне распахнулся пустой холодильник – скрипнула дверца, замерла ненадолго и закрылась с чавкающим звуком. Максим забился в угол еще сильнее, готовый сражаться из своего маленького укрытия до конца.
Хлопали шкафчики, скрипели двери. Что-то с кухни медленно приближалось к гостиной.
«Я сплю, – вдруг с кристальной ясностью подумал Максим, и от этой мысли легкость разлилась по всему телу, даже обожженная рука будто на миг перестала болеть. – Это сон. Игра: нет двери, тень на кухне, болото за окном… Очередной кошмар. Сейчас я проснусь и пойду в школу. Меня ведь не могут убить».
Жирная бесформенная тень, скребущая когтями по бледным обоям, дошла до поворота и замерла, прислушиваясь. Свет из-за окна прожектором бил в комнату.
Максим судорожно шарил здоровой рукой вокруг себя, силясь найти хоть что-то, чем можно будет обороняться. Перебирая провода, штекеры и переходники, он нащупал пакет с детскими игрушками, несколько запыленных книг и… толстую ножку от табуретки.
Вцепившись в нее так, словно она была посланием небес, Максим практически перестал дышать, вслушиваясь, двигается ли тень по комнате. Левая рука сжимала деревяшку не так крепко, как хотелось бы, да и правая остро вспыхивала болью, но у Макса теперь был шанс.
Последний шанс выбраться.
Вера в реанимации. Если это и правда не сон, значит, у него тоже есть шанс вырвать свою жизнь из скрюченных лап этой мерзкой твари.
А завтра утром Максим придет в школу, швырнет на пол окровавленную деревяшку и скажет им:
– Не на того напоролись, слабаки.
Жалко только, что Чашку убили, она бы плакала и благодарила его уроки напролет.
Тишина забивалась ватой в уши, грохот сердца заглушал все звуки вокруг. Тяжелые шаги раздались где-то вдалеке, и в тот же самый миг перед его лицом оказалась черная, абсолютно черная безобразная морда в маслянистых складках, прошипевшая с натугой:
– При-ивет…
Максим даже не понял, что произошло, – инстинкты сработали быстрее мысли.
Рука вырывается вперед, и старая ножка сминает рыхлое черное тело, а Максим выныривает прочь, огибая тень, и бежит на кухню, вопя то ли от страха, то ли от животного азарта, уже не чувствуя горячей боли в руке.
Но вместо коридора его поджидает очередная стена, и Макс врезается в нее, не в силах обернуться, потому что рыхлая тень с чавканьем всасывает в себя ножку табуретки, словно губка мыльную воду, и неторопливо идет к нему, – Максим чувствует гнилостное дыхание на загривке, дикую слабость и… понимание.
Он оборачивается, но знакомой квартиры больше нет. Вместо просторной комнаты с легкомысленными обоями остался узкий, как кишка, коридор с серыми цементными стенами, заляпанными ошметками чьей-то кожи. Сглотнув вязкую слюну, Максим вжимается в стену и стискивает кулаки, готовый драться до самой смерти.
Неподалеку стоит тень, огромная и неповоротливая, она больше напоминает сгусток сплошной ненависти. Над ней покачивается одинокая лампочка, мигает, то и дело погружая коридор во тьму.
Максим скрипит зубами. Если это не сон, то сумасшествие, потому что мир вокруг дробится и меняется, потому что эта нечеловеческая тварь жадно за ним наблюдает, потому что светом обжигает глаза, потому что…
Лампочка разгорается особенно ярко, и тень движется к нему. Два мгновения, два бесконечно долгих удара сердца, и Максим жмурится, делая бросок вперед…
Один удар, и из Максима с хрустом вылетает душа, и рвется его лицо, скомканное, как бумага. Он бесконечно долго летит вниз, ударяется переломанными костями о пол, о бабушкин ворсистый ковер, подлетает вверх, и падает на самое дно, и воспаряет, он кричит и плачет, как младенец, но пытка все тянется и тянется, тянется и…
Изломанная тень хохочет, швыряя безвольное тело из стороны в сторону, сбивая рамки с фотографиями и кружевные салфетки. Взрывается с хлопком телевизор, и тянется от него струйка сизого дыма…
Сломанный Максим снова падает и снова взмывает ввысь, уже ничего не чувствуя, ничего не боясь.
…Максимка стоит перед красно-белой лентой, но больше не плачет, щеки его сухие и румяные, колючие от темной щетины. Толпа волнуется вокруг, похожая на штормящее море, но он этого даже не слышит.
Перед ним мама. Она выходит из подъезда, молодая и цветущая, улыбается во весь рот и бежит к нему, желая крепко-накрепко обнять. Максим улыбается, подныривает под ленту и бросается к маме.
Но обнимает только воздух.
Глава 7Мелочи жизни
Ранним утром Малёк вернулся в свою квартиру, чтобы успокоить пожилую бабушку и крепко обнять ее перед уходом в школу. Очередная ночь с одноклассниками прошла спокойно: никто не бил и не издевался, они играли в настолки и тайком курили на балконе, прячась от родителей Вити.
Малёк не курил. Он вообще ненавидел прогорклый запах сигарет.
Квартира спала вместе со стариками, и Савелий тоже прикорнул на кровати, надеясь досмотреть легкие светлые сны, в которых все было хорошо. Лучше, чем на самом деле.
Потолок смутно белел перед глазами, и Малёк едва заметно улыбался – он справился. Пережил еще одну ночь, не умер, как бедные одноклассники. С ним все хорошо. Все в порядке.
Он выжил.
Сны утянули Малька в это зыбкое счастье, и он задремал прямо так, в джинсах и темно-зеленом свитере, подложив сложенные ладони под голову. Ничего в эти дни не могло быть лучше, чем рассвет, где он остался в живых. Засыпая, Малёк трясся до судорог, не в силах отделаться от удушающего страха, зная, что кто-то может вынырнуть из-под кровати, кто-то может поджидать в любой комнате, кто-то может впиться в него зубами и растерзать, как растерзал их…
Хватит. Уже утро, все хорошо. Не думай о плохом.
– Савушка, вставай! – крикнул далекий бабушкин голос с кухни, и Малёк дернулся, просыпаясь. Когда она успела подняться?..
Сев на продавленном матрасе, Малёк сонно уставился в стену, пытаясь прийти в себя. В комнату сунулось округлое бабушкино лицо.
– Завтрак готов. Савушка, весь избитый, мальчик мой, что же творят эти ироды… – Каждый раз, увидев новые царапины или синяки, бабушка принималась бессильно причитать. – Давай я все-таки съезжу к директору, к родителям этих преступников, в полицию, в конце-то концов!
– Бабушка… – мягко произнес он, лопоухий паренек с желто-синими щеками. Он тысячу раз повторял это слово, прося ее не вмешиваться, не делать хуже. – Все нормально. Ты же знаешь, что творится… Они просто боятся.
– Они не боятся, они тебя бьют! – в отчаянии вскрикнула бабушка, взмахивая сжатыми кулачками. Руки ее снова безобразно распухли. – Сволочи! Как же можно так, как же…
– Бабушка… – невыразительно выдохнул Малёк и поднялся с кровати. – Не переживай, я справлюсь. Мы занимаемся с психологом, все будет хорошо. Не волнуйся только, тебе же нельзя волноваться…