ись в кресла, наблюдая и думая, как бы им не влипнуть. Я не слишком разглядел, что происходило, но, похоже, большая часть мужиков накинулась на другую, меньшую группу – тех, кто мирно сидел у бара.
Среди общего шума и хаоса я увидел человека в мешковатой серой куртке, который оказался в самой гуще драки. На самом деле больше всего было похоже, что именно он ее затеял. Когда я снова его увидел, драка начала утихать, и тут он двинул кулаком в самую гущу. Пара мужиков-барменов вышли в зал, демонстративно выставив перед собой руки и пытаясь выглядеть строго. Светловолосый при этом выглядел так, будто он уже пожалел, что пришел сюда работать, и предпочел бы быть официантом в каком-нибудь уютненьком бистро. Пара мужчин среагировали, ринувшись на них, и драка вспыхнула с новой силой. Сидевшие поблизости вскочили со стульев и разбежались по сторонам. Кто-то разбил пивную бутылку и размахивал ею, и было похоже, что дело становится серьезным.
Всеобщее внимание переключилось на новые события, а я случайно поглядел на другой конец длинного стола. Мужчина в серой куртке, к моему удивлению, перестал драться. Он обхватил за пояс рослого мужика с серьгой, которому сильно досталось, и вел его к туалетам у задней стены пивной. Я это отметил и только потом поглядел на другой конец стола.
Управляющий пивной, здоровенный мужик с руками толщиной с мою ногу, вышел из-за стойки. Он вооружился бильярдным кием, и на его лице читалось четкое желание его применить.
К счастью, это заметил не только я. Мужик, размахивавший розочкой из бутылки, поник лишь на мгновение, но этого хватило. Парень, которому он угрожал, сделал шаг назад, и вдруг все затихло. Так же быстро, как и началось. Толпу развеяло, как порывом ветра, воздух перестал искриться от напряжения. Драка окончилась.
Конечно, еще продолжались словесные перепалки, пока две компании не разошлись по своим местам. Менеджер внимательно следил за этим, не выпуская из рук кия. Остальные посетители постепенно расслабились, и вечер медленно, как лопасти выключенного вентилятора, утих.
Когда я допил пиво, то пошел к бару за следующим, но решил сначала посетить туалет. Пробраться через толпу в другой конец зала оказалось нелегко, и по пути я оказался к нежелательной компании ближе, чем хотелось бы. Однако, проходя мимо них, я немного расслабился: они все так же были на взводе, были вспыльчивы, но главное событие вечера уже закончилось. Не знаю как, но я это чувствовал. Настроение стало другим, что-то в них было удовлетворено. Самая смешная из шуток уже прозвучала.
Прежде чем зайти в туалет, я на мгновение задумался. Насколько я видел, мужик в серой куртке и его побитый приятель все еще не вышли. В «Дикобразе» туалет небольшой, и мне придется пройти рядом с ними. «Пофиг», – подумал я и толкнул дверь ногой. Предосторожность никогда не помешает. В отличие от остальных явлений настроение после драки обычно являет собой смесь товарищеского духа и буйного веселья. Кивка, хмыканья с моей стороны может вполне хватить, чтобы дать понять, что я им свой.
Но я зря беспокоился, поскольку туалет был пуст. Отлив в писсуар, я развернулся, чтобы ополоснуть руки в крохотной раковине. На фарфоре имелось некоторое количество крови, видимо, из разбитого носа, судя по ее виду.
А потом я заметил капли крови на полу. Они вели в направлении кабинки. Дверца была прикрыта, но не заперта, и это было странно. У меня не возникло ощущения, что за ней кто-то есть, а люди обычно не закрывают дверь кабинки, когда выходят. Не зная, почему я так поступаю, я осторожно открыл дверцу одним пальцем.
Открыв ее на пару дюймов, я едва не закричал, но смог сдержаться. Когда дверь открылась полностью, я уже просто тупо глядел вперед.
Стены кабинки были забрызганы кровью до самого потолка, будто кто-то макнул большую кисть в темно-красную краску и попытался выкрасить ее с максимальной скоростью. Возле унитаза лежала пара обрывков плоти, а сам унитаз был заполнен сгустками крови, на поверхности которой плавали несколько бледных кусков чего-то непонятного.
Я был в ступоре от увиденного, просто не понимал, что тут могло случиться, пока не увидел на полу большое металлическое кольцо под одним из обрывков.
И очень быстро вышел из туалета. В пивной снова стоял шум и духота, и проход к возвышению был совершенно перекрыт.
Внезапно вспомнив, что такое возможно, я вышел через боковую дверь. Можно обойти пивную и войти через главную, намного ближе к моему месту. Можно просто убежать. Но я решил, что не следует этого делать. Надо было забрать мою книгу, иначе люди задумаются, почему она там осталась.
Снаружи было прохладно, и я быстро пошел вдоль стены. Через пару метров остановился, уловив движение на другой стороне дороги.
Там сидел пес. Теперь, когда он был неподвижен, я смог разглядеть, какой он большой. Намного выше обычной собаки и массивнее. И он смотрел на меня равнодушными серыми глазами.
Секунду мы смотрели друг на друга. Я не шевелился, надеясь, что бог помилует меня и пес останется на месте. Мне хотелось проскользнуть вдоль стены, добраться до окон, чтобы меня видели люди, – не хватило смелости. Если я пошевелюсь, он может накинуться.
Пес не двигался. Продолжая смотреть на меня, он поднялся и медленно ушел в темный конец улицы, туда, где не горели фонари. Я смотрел ему вслед, не веря своим глазам. Дойдя до угла, он обернулся и снова посмотрел на меня, а затем исчез.
Я вернулся в пивную, схватил книгу и пошел домой. Я никому не рассказал о том, что видел. Они сами это скоро узнают. Когда я спешно выходил из пивной, то услышал, как один из мужчин за столом поинтересовался, где же Пит. Не было смысла говорить ему или показывать, что от него осталось.
Я все это заметал Я был там и видел то, что видел. Я видел серьгу на полу кабинки, все еще прицепленную к остаткам от ее владельца Я видел человека в серой куртке, которого не было, когда я ушел, но о нем, похоже, никто и не вспоминал Я видел, как поглядел на него один из приятелей, с изумлением, будто пытаясь припомнить, где же он познакомился с этим человеком с серыми глазами, откуда он его знает. И я видел взгляд пса – предостережение, которое было в этом взгляде.
Я никому ничего не рассказал, но не знаю, достаточно ли этого. Не моя вина в том, что я это видел Я не искал себе неприятностей, но понимаю достаточно, чтобы осознать – это ничего не меняет. Иногда дождь просто идет, а я просто попал под него.
Последний месяц я не ходил в «Дикобраз»: проводил большую часть времени дома, глядя в окно. Последние пару дней я начал задумываться, столько ли вокруг кошек, как было раньше. По ночам я слышал за окном шум, будто шарканье. Может, это ничего и не значит. Может, не столь важно, что темнота у меня за окном становится все светлее по мере того, как прибывает луна. Все это может ничего не значить.
Но это меня нервирует. По-настоящему нервирует.
Дэвид Джеймс ШоуХолодильные Небеса
Дэвид Джеймс Шоу (Дэвид Дж. Шоу) известен в жанре «хоррор» своими мощными по стилю короткими рассказами, получившими различные награды, а также как редактор «Звенящего крика», претендующего на право называться первым сборником в стиле «сплаттерпанк». Наибольшую известность ему принесли сценарий фильма «Ворон» и сборник «Случайный сосед за гранью», как и авторство в плане термина «сплаттерпанк» (автор особенно гордится тем, что это слово попало в Оксфордский словарь).
Помимо этого перу Дэвида Дж. Шоу принадлежат романы «Убийство Риф» и «Вал». Последний из его романов – остросюжетное произведение «Работа с оружием». Последним в ряду и седьмым по счету является сборник рассказов «Изнуряющие, опустошающие заплывы». Также он проявил себя прекрасным экспертом в документалистике; последние работы в этой области – «Всем известное чудовище: Форест Джей Акерман» и «Последствия психоза».
«Холодильные Небеса» считается одним из лучших рассказов Шоу, с ярким языком, четким описанием героев и очень мрачным сюжетом.
Свет божественен. Более чем прекрасен. Гаррет видит свет и позволяет себе источать благоговение.
Гаррет не может не видеть свет. Его веки крепко сжаты, до боли, из уголков глаз текут слезы. Свет ищет эти уголки и проникает в них, обжигающе белый – такой, что лишает Гаррета способности видеть даже тоненькую сеточку сосудов внутри его век, не способных сдержать его.
Он пытается измерить время, слушая биение сердца. Без толку. Похоже, свет всегда был с ним. Он вечен и всемогущ. Гаррет судорожно вдыхает, но не от боли, не от настоящей боли – нет, поскольку свет превосходит его силой, и он обязан ему своим чудом. Свет много больше его – такой могучий, что Гаррет буквально слышит, как свет ласкает его плоть, выискивая тайные места, его органы, его мысли, высвечивая каждую извилину и складку мозга.
Гаррет прижимает ладони к закрытым глазам и дивится тому, что для света это не преграда, что свет не щадит его. Гаррет ощущает себя жалким. Он чувствует, что свет чист и совершенно недвусмысленен.
Гаррет глядел в свет и придумал новое определение того, на что должен походить бог. Он ощущает оказанную ему честь – среди всех смертных именно ему было разрешено мельком взглянуть на божественное. Его ум воспринимает свет как жаркий, хотя он и не чувствует, чтобы тело поджаривалось, а этого можно было бы ожидать. Такой чистый, такой абсолютный…
Никогда в своей жалкой жизни смертного он не был свидетелем такого представления. В конце концов, свет слишком силен. Гаррету надо бы отвернуться, но он не может. Куда бы он ни повернул свою голову, свет перед ним, очищая от замыслов, вины, человеческих слабостей и ошибок прошлого, как и от ошибочных представлений о будущем. Свет вечен – здесь, в голове Гаррета.
Он пытается подыскать слова, чтобы преподнести их свету, но в голову приходят лишь ограниченные человеческие понятия, такие как «любовь».
Женщина в постели с супругом. У них перерыв в приступах занятий любовью, глаза женщины прикрыты, голубые в этой полутьме, излучают особое свечение, которое говорит мужчине: он – все, что она видит, или все, что хочет видеть сейчас.