Сиривальд, представив эту картину, сморщился. Гаривальд – тоже. В две фразы он уместил все, что было ему известно об ункерлантской столице: что она полна волшбы и наемных соглядатаев конунга Свеммеля. О том, что составленный им портрет Котбуса неполон, крестьянин и понятия не имел – откуда? Он никогда не видел большого города и даже в ближайший городок на ярмарку выбирался всего пару раз. Но от этого его мнение не поколебалось – скорее наоборот.
– Сиривальд, не ленись! – рявкнул он. О том, сколько должен работать мальчишка, у Гаривальда тоже имелось твердое мнение. А поскольку Сиривальд не всегда его меркам соответствовал, крестьянин добавил: – Конечно, если мы принесем кого-нибудь в жертву, нам не потребуется ни источник силы, ни тем более первостатейный чародей…
– Прекрати! – воскликнула Аннора, уловив перепуганный взгляд Сиривальда. Гаривальд расхохотался: все-таки ему удалось привлечь внимание мальчишки.
– Не смешно, – выговорила ему жена.
– По мне, так и весело, – ответил Гаривальд. – Смотри, я сказал волшебное слово, и в доме стало чисто. Если думаешь, что в наших краях можно найти чародея получше, поговори с Ваддо или Геркой.
– Не о чем мне со старостой болтать, и с бабой его, спасибо, – язвительно отозвалась Аннора. – Много мне от них будет помощи. Если б они знали хоть на полгроша о настоящей волшбе, думаешь, не поставили бы себе хрусталик в доме?
– Может, не хотят, – ответил Гаривальд и, не успела Аннора возразить, покачал головой: – Нет, ты права, не бери в голову. Все-то им надобно. Разве б иначе они у себя в доме лишний этаж надстроили? – Он хохотнул. – Вольно же Ваддо с больной ногой туда-сюда по лестнице бегать!
Однако по зиме староста с семейством могли жить над своей скотиной, а не бок о бок с ней, как вся деревня. Надстроив в своем домишке второй этаж, Гаривальд мог бы удовлетворить тягу Анноры к чистоте в доме или хотя бы в части дома, не прибегая к волшбе и не угрожая принести Сиривальда в жертву. Однако и он, и его жена полагали затею Ваддо пустой претензией «городских». Мысль последовать примеру старосты не приходила в голову им обоим.
– Без толку, – со вздохом заключила Аннора. – Все без толку. Мечтается только порой… – Она вздохнула снова. – Все равно что тебя бароном представить.
– Это было бы здорово, да? – Гаривальд поднялся с лавки и выпятил грудь. – Барон Гаривальд Великолепный! – пророкотал он густым басом, вовсе непохожим на обычный его голос.
Сиривальд хихикнул. Аннора расхохоталась. Лейба не поняла, отчего мама так веселится, но засмеялась тоже. И Гаривальд со всеми вместе. Представить себя бароном было еще смешней, чем крестьянский дом, где зимой всегда чисто. И волшебство потребовалось бы куда более сильное, чтобы совершить это чудо.
– Нет, чтобы мне довольствоваться тем, что имею, – проговорила Аннора.
Гаривальд хмыкнул.
– Думаешь, вшивый из меня получится барон.
Он почесался. Вши надоедали ему и сейчас. Когда на землю опускалась зима, такое всегда случалось. Чтобы избавиться от надоедливых кровососов, следовало чаще мыться, а это было не под силу никому. Здорово пропариться в бане, пока жар не проберет до костей, а потом выбежать да окунуться в снег – раз в неделю или в две. Если чаще, то можно и концы отдать. А коли в баню ходить раз в неделю, вшей и гнид не выгонишь. Гаривальд почесался снова. Ничего не поделаешь, подумал он.
Жена ему не ответила – оно, наверное, и к лучшему. Вместо этого она покачала Лейбу на плече, пока девочка не вознаградила ее отрыжкой.
– Вот умничка, – промурлыкала Аннора. – Ну, теперь облегчилась и лучше стало?
Ей, видимо, тоже стало лучше после того, как она выплеснула свои обиды.
– Зима… – пробормотал Гаривальд, ни к кому в особенности не обращаясь.
Он был заперт в тесной землянке с семьей и всей скотиной и никуда не мог выбраться – во всяком случае, далеко или надолго – до самой весны. Аннора – тоже. Неудивительно, что ей порой хотелось пожаловаться кому-нибудь.
Корова уронила на пол свежую лепешку. Аннора сказала только: «Сиривальд, подбери».
Сиривальд уже усвоил, что, если мать качает на руках Лейбу, это не значит, что она не сможет выдрать его за ослушание. Эту ошибку он уже пару раз сделал и повторять ее не хотел.
– Оно и к лучшему, что у Ваддо с Геркой хрусталика нету, – заметил Гаривальд. – У нас бы уши завяли от болтовни: и как мы с дикарями чернорожими в северных краях воюем, да как очередную великую победу одержали. – Он снова фыркнул. – Дураку понятно, что нам понятно – ежели бы все хорошо пошло, давно бы победу праздновали! А еще, – нанес он решающий удар, – будь у них хрусталик, инспектор да печатники могли бы приказы им отдавать, не доезжая до нашей деревни.
– Си-илы горние! – воскликнула Аннора. – Этого только не хватало! Нет уж, по нынешнему-то лучше.
– Да и мне тоже.
Гаривальд был твердо убежден, что старинный порядок вещей лучше любого другого. Он не мог себе представить ункерлантского крестьянина, который не был бы доволен старыми порядками больше новых. Горожан всякие новшества да чары хитромудрые только глубже загоняли под ярмо конунга Свеммеля. А кому такое по нраву? Никому. В этом Гаривальд тоже был уверен.
Глава 9
Маршал Ратарь вглядывался в пустынный горизонт на севере. Если бы конунг Свеммель позволил ему осуществить планы, давным-давно разработанные его штабом, ункерлантская армия уже могла бы вступить в Бишу. Об этом маршал напоминал своему сюзерену в каждом донесении. Быть может, конунг образумится и следующую войну начнет в срок. Ратарь вздохнул. А может, драконы поднимутся дыбом и начнут читать стихи, но на это тоже рассчитывать не стоило.
Кроме того, армия могла бы вступить в Бишу… а могла и не вступить, в чем маршал убедился за время кампании, хотя ни словом не намекнул об этом в своих донесениях Свеммелю. У зувейзинского штаба имелись свои планы, и выполнялись они даже под ударами всей армии Ункерланта.
Воевать в пустыне ункерлантцам не приходилось со времен северной кампании, когда Зувейза оказалась под властью более сильного соседа, но от той поры не осталось живых свидетелей, да и военное дело за столько лет изменилось кардинальным образом. Ункерлантские офицеры не осознали еще, как наилучшим образом приспособиться к этим переменам, и план, с которым держава вступила в войну, предусматривал только один тактический прием: молотить по зувейзинам всеми наличными силами, покуда те не сломаются.
– Чернокожие понимают нас лучше, чем мы себя сами, – недовольно пробормотал Ратарь.
В том, что зувейзины неплохо представляли себе манеры ункерлантцев, ничего изумительного не было – южане правили Зувейзой на протяжении добрых ста лет. Подданные, пускай с неохотой, учились предугадывать капризы хозяев. Обратное, к сожалению, не было верно. Ункерлантцы в Зувейзе только командовали – занятие, не способствующее попыткам понять смуглокожих туземцев, которым приходится исполнять приказы.
Подбежал курьер и вытянулся по стойке «смирно», ожидая, когда Ратарь его заметит.
Наконец маршал кивнул.
– Сударь, – отчеканил вестовой, – имею честь доложить, что силы под командованием генерала Верпина готовы к штурму Вади-Укейка.
Язык парня чуть заплетался на непривычном горловом «к», столь не схожем со звуками родной ункерлантской речи.
– Отлично, – кивнул Ратарь. – Сигнал к атаке поступит завтра на рассвете, как запланировано. Возвращайся к кристаллу и сообщи генералу Верпину, чтобы остерегался верблюдов на флангах.
– Верблюдов на флангах, – повторил вестовой. – Так точно, сударь, как скажете.
Он отдал честь и убежал.
– Верблюдов, – пробормотал Ратарь себе под нос. – Кто бы мог подумать, что от верблюдов может произойти столько бед?
На протяжении целого поколения большинство армий – вообще-то все армии, у которых хватало на это денег, – делали упор на несчетные стада бегемотов. Бегемоты могли нести на спинах солдат, оружие, броню, неуязвимую для пехотных жезлов, превращаясь в сухопутные броненосцы. Под умелым командованием альгарвейцев они нанесли ужасающее поражение фортвежской армии. Ратарь и его помощники все еще разбирались, как такое могло случиться.
Зувейза, однако, представляла собою не лучший край для бегемотов. Они много жрали. А пили еще больше. И это было скверно. В здешних краях вади – сухие русла – встречались чаще рек и оставались пересохшими даже зимой, в сравнительно дождливый сезон. Зима в пустыне считалась также прохладным временем года, что не мешало бегемотам вариться в собственной броне и дохнуть от теплового удара.
До тех пор, пока конунг Свеммель не приказал ему нанести удар по Зувейзе, Ратарь не воспринимал верблюдов в качестве боевого животного. Единороги – да. Бегемоты – да. Кони – тоже да. Верблюды? Кой прок может быть армии от верблюдов, маршал не мог вообразить.
Теперь он понял. В краю, где вади встречались чаще рек, где отравить колодец значило остановить армию, верблюды уже не казались уродливой скотиной. Зувейзинская верблюжья кавалерия возникала из ниоткуда, словно по волшебству, наносила чувствительные удары по флангам ункерлантцев, грабила колонны с припасами, а затем исчезала столь же неожиданно и быстро, как появлялась, приводя в исступление военачальников.
Довольно долго Ратарь был слишком занят, отбивая налеты чернокожих – забиравшихся порою на удивление глубоко в исконно ункерлантские земли, – чтобы проводить собственную кампанию согласно намеченному плану. Он надеялся, что переломный момент уже наступает. С минуты на минуту это должно было стать ясно.
Полчаса спустя, так и не дождавшись сообщения от генерала Дроктульфа, командовавшего восточной ударной группой, маршал отправился в палатку связистов, чтобы выяснить, что творится на том крыле и будет ли группа готова выступить в назначенное время.
– Сейчас же свяжу вас с его штабом, милостивый государь, – почтительно ответил молодой чародей, к которому обратился Ратарь. – Напоминаю вам, однако, чтобы вы беседовали с осторожностью. Зувейзины могут подслушивать, невзирая на все наши оборонительные заклятья.