– Может показаться, будто я груб с тобою, – заговорил он, неотрывно глядя на девушку, и протянул кисть, чтобы погладить ее по щеке длинным, красивым пальцем юноши, который мертв. – Но это не так. Просто я предельно искренен, ибо смысла в приукрашивании реальности больше не вижу. Мне хочется, чтобы ты знала всю правду, без смягчения, без сглаживания углов. Ты ведь достойна ее знать, по-другому во всем этом нет смысла. Ты обязана ясно понимать, что происходит с тобой сейчас и что ожидает в ближайшем будущем.
Фаина понимающе кивнула, заметив, как он помрачнел.
– Моя честность – побочный эффект уважения к тебе, а не желание продемонстрировать свое безразличие. Хочу, чтобы ты ощущала огромную разницу между этими двумя явлениями. Хорошо?
Девушка вновь кивнула, признавая его тотальную правоту.
– Так что не стоит остро реагировать на мои слова и что-то надумывать. Я знаю, ты это очень любишь, – Ян чуть улыбнулся, – лучше слушай и старайся запомнить как можно больше. А если тебе не понравится, что я говорю или как я это говорю, вспомни, кто я такой. Нежность, тактичность и обходительность – не моя стезя. Ведь я открылся тебе, полагая, что ты примешь меня… Я показал, какой я на самом деле, чтобы вопросов к моему поведению не осталось. Это не значит, что я не могу или не хочу проявлять заботу или понимание. Благодаря тебе я ощутил, что способен даже на это. Как бы странно это ни было для такого, как я. Со временем понимаешь, что даже вековые правила нарушаются, а константы крошатся, как известняк.
Фаина задумалась: Ян перенес ее сюда, соорудил эту хижину, чтобы ей было где спать и прятаться от холода (сам он вряд ли нуждается в укрытии, тепле и пище), нашел для нее одежду и одеяла, одел, укутал, наверняка находился рядом с нею, пока она была в отключке, возможно, переживал, а также принес ей снадобье, чтобы облегчить ее состояние…
Разве после этого можно сомневаться в том, что ему не все равно? Пора обращать внимание не только на слова и интонации, но и на действия.
– Ян, я понимаю: ты сделал многое, не свойственное тебе как виду, в отношении меня. Многое, чего ты никогда не делал для людей, – тихо заговорила она. – Я благодарна тебе за это. И помню, кто ты. Однако пока ты остаешься в человеческом облике, я машинально воспринимаю тебя как подобного себе, и…
– Хочешь, чтобы я вернулся к прежней форме? – слегка удивился Ян.
– Да, разумеется, я хочу. Так будет проще. Я не буду забываться. Будь рядом со мною самой натуральной версией себя.
– Ладно, – кивнул он. – Не уверен, что это правильно, но сделаю это. Сразу же после того, как ты выпьешь напиток. Держи. Выпей все, что есть.
Ян вытащил из узкого горлышка деревянную пробку, крепко сидящую там, и отдал пузырек. Фаина сделала первый глоток – вроде ничего особенного, густой травянистый горький напиток, привкус ромашки, чабреца и… зверобоя? Откуда вообще можно знать вкус зверобоя?
Пока она старалась выпить все до последней капли, Ян внимательно следил и рассказывал, как ему вновь пришлось влезть в человеческий «костюм», чтобы сходить к людям в ближайшее поселение, но когда нужный человек был найден, выяснилось, что маскировка не имеет смысла.
– Я всполошил всю деревню! Там очень редко появляются новые люди, – увлеченно рассказывал Янхъялла с видом столь непринужденным, словно сейчас ничего особенного не происходило, и Фаина пристально наблюдала за его эмоциями, ожидая какого-нибудь подвоха. – Тем более с такими запросами, как у меня. Тайна моей личности молниеносно вскрылась и развеялась северным ветром, достигла ушей каждого. Человеческое тело не помешало ведунье увидеть, что со мной что-то не так. А стоило упомянуть нечистую силу и зелье, которое требуется, сообразила, кто я и даже из каких земель. Странно, что она не испугалась, а сразу поставила ультиматум: она дает мне, что я хочу, а я взамен не трогаю их деревню и держусь как можно дальше. Очень сообразительная женщина. И смелая. Хотя в ее годах и с ее родом занятий смелость уже не выглядит как некое особенное качество, скорее как естественная часть натуры, что привела ее на это поприще и многократно усилилась годами опыта.
Фаина выпила до дна и теперь во все глаза смотрела на Яна, который превращался в себя настоящего прямо во время рассказа – обыденно и постепенно. По свитеру, который стал слегка не по размеру, побежали быстрые оранжевые искорки, и прямо на теле Яна он сгорел так же быстро, как синтепон, в который бросили спичку.
То, что минуту назад было ее соседом по общежитию, невозмутимо смотрело ей в глаза. Багровое, жесткокожее, черноглазое чудовище с горизонтально повернутыми, продолговатыми зрачками едва темнее радужки, с которой ранее сливались; с костяными наростами и язвами по всему телу, с увеличившимися рогами, неотразимое в своей естественности, но такое неестественное для привычного человеческого мира. Адепт хаоса и бесконечных страданий. Концентрация и апогей ее уродливой, болезненной жизни.
– Как себя чувствуешь? – Голос настолько низкий, что люди таким просто не обладают. Его словно исказили через специальное механическое устройство.
– Горько, – призналась она. – Больше никаких изменений.
– Хочешь, чтобы стало сладко?
– Да. – Фаина опустила глаза, смутившись этого бесстыдного предложения и своих всколыхнувшихся воспоминаний.
– Тогда иди ко мне.
Фаина села на него, обхватив ногами за поясницей на уровне рудиментарного хвоста, а руками за шею, и они долго целовались с закрытыми глазами, не позволяя себе ничего большего, но страстно этого желая. Затем Янхъялла отстранился, чтобы спросить:
– Скажи мне, я действительно лучшее среди мужчин, что было в твоей жизни?
– Действительно.
– Я услышал достаточно, – медленно кивнул он. – Ты помнишь мое полное имя? Можешь его назвать?
– Ян. Янхъялла… Янхъяллагорен… тагн.
– Верно. Мне льстит, что ты его так быстро запомнила. Даже не знаю почему.
– У меня ощущение, что мы говорим совсем не о тех вещах, о которых следовало бы, – призналась Фаина. – Как будто избегаем правды, чтобы изменить происходящее. Но умалчиванием мы ничего не добьемся. Просто потеряем время.
– У меня тоже такое ощущение. Фаина. Спрашивай, что тебе угодно. Я постараюсь ответить на все. Я и так нарушил уже слишком много запретов, чтобы заботиться о сохранении остальных тайн.
– Сколько мне осталось?
– Этого не могу предсказать даже я.
– Каков максимум?
– Если напиток подействует, около недели. Если нет – от одного до трех дней, в зависимости от личной выносливости.
«Но ты уже не протянешь столько, – с сожалением подумал он, – твой лимит я давно исчерпал, да и меня скоро выдернут отсюда, как только заметят, что я натворил».
– Времени очень мало, а у меня столько вопросов… – Фаина обкусывала кожу с обветренных губ, не зная, с чего бы начать. – Кирилл знал, кто ты такой?
– Кирилл самым первым узнал это. Я больше никому не хотел открываться.
– Это ты помог ему завоевать ту девушку, которую он долгое время безуспешно добивался?
– Да.
– Ты часто хотел убить меня?
– Какие крутые повороты в допросе, – заметил Ян, урвав время, чтобы обдумать ответ. – Да. Часто. Не знаю, как удавалось сдерживать это всепоглощающее желание. Наверное, лишь потому, что иногда оно перерождалось в вожделение иного характера.
Чтобы проиллюстрировать свою кровожадность, он стал в шутку кусать ее за шею, заламывая руки за спину, и Фаина хохотала, слабо отбиваясь от него, но продолжая упрямо сидеть на нем.
– Я тогда действительно обрезала волосы, а после они приросли обратно? Мне ведь не приснилось это?
– Все так.
– Но зачем? Зачем ты это сделал? Какое тебе дело до моих волос?
– Видишь ли, Фаина, в волосах кроется жизненная энергия человека, его стойкость, выносливость. Твои волосы в этом плане всегда поражали меня своей густотой и толщиной. Они говорили мне о непобедимой силе духа, о том, что тебя непросто сломить. Вызывали во мне возбуждение, интерес и желание проверить тебя на прочность. Наверняка ты слышала легенды о том, что долголетие человека кроется в его волосах. Обрежешь их, и сократишь себе жизнь. Или здоровье. В разных культурах поверье преломляется по-разному, но оно очень древнее. В тот переломный период тебе нельзя было терять свои волосы. И я очень удивился, увидев тебя без них. Если бы я оставил все как есть, ты бы сломалась окончательно. И не лежала со мной сейчас здесь, удивляя своей живучестью.
– Сила в волосах… – задумалась она и вдруг вспомнила: – Ты не мог ко мне притронуться, когда они били тебя током.
– Именно. Они защищали тебя, пока ты сама этого не понимала. И это была надежная защита. Даже от такого, как я.
– Нечистая сила боится электричества?
– Как бы тебе сказать… Это лишь в человеческом понимании – ток. Для нас это большое скопление направленной энергии, которая может навредить нам, если исходит от определенного человека. Нечто вроде системы самозащиты. Но это грубое и слишком простое объяснение.
Фаина затрепетала от новой волны вопросов, затопивших ее сознание. Она продолжительно выдохнула и приготовилась.
– Так. Значит, ты демон.
– А ты человек. Я полагал, очевидное мы не обсуждаем.
– Я просто хочу все систематизировать. Все, что мне известно. Последовательно. Для этого мне придется задавать даже очевидные вопросы, – терпеливо объяснила она.
– Я понял тебя. Готов отвечать.
И демон лег на спину, закинув обе руки под затылок – этот машинальный жест выдавал то, что Ян больше всего презирал в себе: слишком очеловечился. И когда он делал что-то такое, что запросто делают люди, оставаясь при этом в своей настоящей шкуре, у Фаины скулы сводило от диссонанса.
Теперь он лежал, слегка утомленный беседой, и глядел в потолок хижины, словно мечтатель в небеса. Только травинки в зубах не хватало.
Порой Фаина спрашивала то, что, на первый взгляд, к делу не имело никакого отношения. Лишь ей было известно, почему это играет роль. Серьез