ные и правильные догадки чередовались с несущественными, мелочными, примитивно-человеческими.
Были и те, на которые она знала ответ. Про исчезновение монет или штопора, про сломавшийся турникет, про уколы иголками… Про общее недомогание жителей общаги, кровь, головную боль и тошноту, боль в зубах и другие симптомы, напоминающие радиационное облучение.
Ян был терпелив.
Временами его подробные и слишком честные ответы омрачали Фаину или заставляли задуматься на несколько минут (в такие моменты он не трогал ее, а просто ждал) или же, напротив, взбудораженно хлопать в ладоши, восхищаясь своей догадливостью.
Янхъялла понимал: ей важно услышать все это именно от него, чтобы внутри себя преобразовать огромный объем информации во взаимосвязанную череду событий и вытекающих фактов. Чтобы не осталось ни одного пробела, который сводит ее с ума. Он очень старался помочь ей в этом, попутно размышляя над тем, что ему стоит уйти, как только она уснет. А, судя по состоянию волос и кожи, силы начнут покидать ее весьма скоро.
Он знал, что обязан уйти, чтобы она выжила, но не подавал виду, будто что-то идет не так. Пусть лучше она считает его жестоким и безразличным, чем он на самом деле таким окажется по отношению к ней.
Нет, он не скажет ей, что скоро исчезнет. Но, если не сделает этого, будет презирать себя. Немногим предшественницам Фаины он позволял умирать у себя на руках – из эгоизма, из внутреннего уродства проистекало желание быть с ними до последнего вздоха и убивать своим присутствием.
Но Фаине он не позволит умереть.
Только ей одной.
Напиток, основная цель которого – подлатать физическое состояние жертвы, должен помочь, но самое главное остается за ним – испариться, будто его и не было, оставив после себя как можно меньше ментальных следов и воспоминаний. Напиток справится с симптомами, но не с самой заразой. Так все устроено.
Несмотря на внутренние волнения и неприятные мысли, Янхъялла лежал на спине, много говорил и вел себя крайне естественно, по-человечьи, не вызывая подозрений.
Внезапная любознательность девушки поражала Яна, который уже выдал слишком много тайн, неведомых обычному человеку. Вряд ли его за это уничтожат, но психика Фаины пострадает. Хотя там все пошатнулось задолго до его появления.
Всегда столь безразличная к окружающему миру, ныне Фаина распахнула в себе неутомимую жажду узнать, как все устроено на самом деле – от существа, которое может это поведать «из первых уст». Она извергала из себя бесконечный поток вопросов, захлебываясь, один порождал другой и тянул его за собой, словно на крючке поднималась целая сеть с подвешенными на ней грузиками.
Несколько раз Фаина тянулась к его неприкрытому члену, но Ян тактично останавливал ее. Он и так слишком долго и безжалостно сношал тело, которое вовсе не создано и не подготовлено для физической близости с демоном. В течение процесса девушка неоднократно теряла сознание на несколько секунд, но, когда приходила в себя, умоляла его продолжить.
Ян не мог допустить еще одного раза.
Вместо этого он, вернув одной своей руке человеческий облик, чтобы избавиться от опасно острых когтей, долго и медленно ласкал Фаину средним и указательным пальцами, поражаясь количеству смазки и количеству оргазмов, тихонько сотрясающих ее слабое тело. Пока он, едва касаясь клитора, мягко массировал его, иногда погружаясь внутрь, дабы сделать пальцы более скользкими, девушка полулежала на нем, спиной откинувшись ему на грудь, жалобно стонала и хныкала, выслушивая, какие мерзости и нежности он нашептывает ей на ухо.
Она нуждалась в такой анестезии, а он с удовольствием предоставил. Их раскаленные органы пульсировали в мучительной, но запретной близости, и Ян тоже стонал в унисон с девушкой, хрипло и несдержанно, отчего возбуждался еще сильнее.
И вновь он недооценил Фаину и ее выносливость. Лишь через пять часов непрерывных ласк, тяжелых вопросов и не менее тяжелых ответов, жарких поцелуев и минутных размышлений с пустым, обреченным взглядом в никуда она выдохлась, сползла с него, и сон сморил ее прямо на груди мучителя.
Как только Ян услышал, что Фаина, закинув на него руку и ногу, тихонько засопела, словно наевшийся котенок, он с ужасом осознал, что не сумеет исполнить то, что от него требуется.
Бурю чувств вызывала в нем эта стойкая, любопытная, хрупкая девочка. И не было ни малейшего желания отрываться от нее. Ее прямолинейность и искренность подкупали, прежде он ни разу не встречал людей с подобным набором качеств, ни в один свой визит.
Возможно, именно таких он всегда и искал. Таких, как Фаина. Но не находил, поэтому возвращался снова и снова, под предлогом растления и развращения человеческих душ и тел.
Сколько она еще продержится?
Об этом не хотелось и думать, но мысль мучила сама по себе, червем-паразитом ворочалась в груди. Сколько у них времени? И не лучше ли не подвергать ее лишнему риску, а уйти прямо сейчас, возвратив ее туда, откуда взял? Туда, где нашел ее. Как обнаружить в себе решимость сделать то, что должен, а не то, что хочешь?
Ян этого не знал. Он не понимал, как ему поступить. Долг и желания боролись внутри него, причиняя нестерпимую боль в груди. Лишь когда он прислушивался к ее тихому, равномерному дыханию, ему становилось легче.
Фаина была так беззащитна, так… притягательна! Ему хотелось бы быть кем-то, кто сумеет обеспечить ей безопасность, уберечь от всякого зла… увы. Он не мог спасти ее от главной угрозы, от себя самого.
Как бы хотелось ему быть человеком и провести с этим созданием короткую жизнь. Не мучиться оттого, что убивает Фаину, просто находясь рядом, что ничего не может ей дать, кроме страданий. Природу не побороть, таков уж он есть. Как болезнь, только хуже. Неизлечимая болезнь, от которой никогда не будет вакцины.
Зло.
Необходимо все в себе уничтожить, чтобы эта девушка осталась жить. Подумав об этом, Ян нежно обнял ее и прислушался к дыханию и стуку сердца. Похоже, она все еще достаточно сильна, чтобы выносить его присутствие. Неужели помогает напиток? Возможно, имеет смысл побыть с нею до самой критической точки… Но горькая усмешка расцвела и тут же завяла на губах: эта точка давно уже пройдена, а он все откладывает на потом то, что нужно было сделать давно.
И так будет, пока она не умрет.
Уходи же, Ян, сколько еще ты планируешь тянуть? Больше нельзя медлить. Если ты не уйдешь, будешь ненавидеть себя весь оставшийся срок, а он у тебя немалый. Ты не хочешь ее смерти. Хоть разок побудь для кого-то хорошим. Пожертвуй парой лишних дней вместе с нею, чтобы девочка выжила и забыла о тебе.
Забыла! Чудовищная несправедливость.
Но разве ты сам не забудешь ее, вернувшись? Разве не выветрят из себя все эти людские чувства, оставив только сухой каркас пережитого опыта и разведанной информации о более эффективных пытках? Разве Врата не подействуют так, как делали это всегда?
Возможно, в этот раз все будет иначе.
Ведь они захотят наказать его.
Ян так углубился во внутренние рассуждения и самобичевание, что при всей своей чуткости даже не заметил, как Фаина открыла глаза и ритм ее дыхания и сердцебиения изменился. Смутное воспоминание о себе самом, о том, что он должен был сделать, шевельнулось внутри, но он подавил его.
Глава XXXIX,в которой Фаина умоляет не уходить
Все боги и черти, которые были когда-либо, будь то у греков, китайцев или у зулусских кафров, все они в нас, все налицо как возможности, как желания, как выходы из положения. Если бы вымерло все человечество и остался один-единственный, сколько-нибудь способный ребенок, которого ничему не учили, то этот ребенок снова обрел бы весь ход вещей, снова смог бы создать богов, демонов, рай, заповеди и запреты, ветхие и новые заветы – решительно все.
– Знаешь, а я ведь всегда хотела побывать именно в таком месте, как это, – ясно произнесла она, словно и не спала мгновение назад.
– Хочешь прогуляться по берегу? – предложил Янхъялла с надеждой, что у нее хватит на это сил.
– Очень.
Демон помог ей встать, заметив, что у девушки кружится голова и движения она почти не контролирует. Дурной знак. Он понимал, что зелье не поможет в полную силу, если он постоянно рядом, но ничего не мог с собой поделать.
Они вышли на мшистый выступ утеса, где гнездилась их хижина, и полной грудью вдохнули холодного воздуха. Ян поддерживал ее за локоть, опасаясь, как бы она не свалилась вниз. Не то чтобы он не успел ее спасти, сорвись она вниз, просто не хотел для нее лишнего стресса.
– Как ты себя чувствуешь?
– Так светло, – заметила она, задумавшись, – все еще так светло… уже утро? Я долго спала?
– Недолго. Здесь полярный день, Фаина. Ночью тоже светло. Поэтому мы можем пройтись.
– Но как мы спустимся? – Девушка с опаской выглянула за край обрыва.
– Предоставь это мне.
Янхъялла крепко прижал ее к своему твердому шершавому телу, и Фаина услышала звук, очень напомнивший звук из детства, который она слышала по ночам, – взрослые говорили, что так потрескивает кинескоп в «уставшем за день телевизоре».
Она моргнула, не успев понять, что именно изменилось. Ян отошел на пару шагов, позволил осмотреться. Оказалось, они уже стоят на берегу, так далеко от утеса с хижиной, что можно идти туда спокойным шагом около сорока минут. Вполне достаточно для прогулки.
Фаина запрокинула голову и стала разглядывать непроницаемое светло-серое небо. Полярный день… Она никогда его раньше не видела. Солнце, купаясь в плотной дымке, не садится за горизонт, лишь бесконечно висит над ним, будто что-то схватило его и не позволяет скрыться. Удерживает в плену.
– Завораживает.
– Идем. Ты ведь хочешь все тут осмотреть, верно?
Янхъялла протянул когтистую лапу, и Фаина, схватив широкую горячую ладонь, пошла рядом со своим проводником, озираясь по сторонам, словно дитя, которого впервые привели в парк аттракционов.