Горькие мысли о несправедливости мироздания в течение ночи жалили Фаину подобно стае электрических скатов, плавающих над ней, валяющейся в беспамятстве и агонии.
Она больше никогда не увидит Яна. Никто, кроме нее и Кирилла, не помнит о нем. У нее не осталось даже фотографии. Только запись в дневнике, которую она поначалу даже не признала за свою. Маленькое утешение, не способное вскрыть сундук. Он не посмел избавиться от стихотворения, которое так любил.
Спазмы в легких и в глотке сковывали дыхание, боль распространилась по всей грудной клетке. Горло пересохло, лицо опухло, а слезы кончились. Только сухой кашель, переходящий в хриплый вой. И то и другое она глушила подушкой, чтобы соседи не услышали и не пришли к ней.
К утру ее единственной мыслью было: лучше бы она просто умерла, чем заново пережить все это.
Но Фаина была собой, а значит, оставалась сильной даже в разбитом вдребезги состоянии. Обнаружив в себе полное отсутствие тяги к жизни, она все же дожила до утра следующего дня. Но легче ей не стало. И уже никогда не станет.
Как и ожидалось, к ней зашел обеспокоенный ее вчерашним поведением Гена. С порога он заговорил о том, не придумывает ли она этого Яна, не могут ли воспоминания о нем быть бредом, который она увидела, находясь в коме дольше недели?
Фаина наотрез отказывалась признавать, что ее воспоминания ложны. Тогда приятель заставил ее прямо при нем измерить уровень сахара, чтобы убедиться, не впадает ли она в состояние спутанности сознания и галлюцинаций, которые медленно развиваются, приводя организм к инсулиновому шоку.
Разозлившись, Фаина прогнала его и заперлась у себя. Следующие сутки она ничего не ела и не пила, размышляя над своим положением.
Ей в подробностях вспомнились сеансы у Инессы Дмитриевны, и уже не получалось заверить себя в том, что с нею все в порядке, что она здорова психически. Чем больше вспоминала Фаина (остатки воспоминаний осыпались на нее, как дождевые капли с ветвей разума), тем более ни в чем не могла быть уверенной.
Какие у нее есть доказательства? Пятно на стене и внезапный поток информации? Дырка от гвоздя, где раньше висела картина? Странное поведение Кирилла? Стихотворение в дневнике? Песок на полу, который явно появился здесь с того самого побережья?
Это просто смешно… Она ничего никому не докажет, и это тоже часть его плана. Запасной вариант.
А что, если диабет был не единственным недугом? Может, на его благодатной почве в ней развилось то, что находилось в зачаточном состоянии во время психотерапии у Браль. И две болезни усугубили друг друга.
Но нет, Ян никакая не выдумка.
Невозможно выдумать все, что с ним связано. Все их встречи, диалоги, ссоры, драки, примирения, спектакль, прогулки по берегу безымянного моря. Ян более реален, чем окружающие ее сейчас люди. Чем бы Ян ни был, а он – настоящий. Факт его отсутствия не нарушал стройной логики убеждений, а то, что никто, кроме нее, не мог вспомнить Янхъяллу, служило, самым глубоким подтверждением его визита.
Был только один способ проверить, где реальность, а где вымысел. Он требовал времени. Однако Фаина вознамерилась воспользоваться им, чего бы ей это ни стоило.
Эпилог
Девушка брела между рядами, внимательно всматриваясь в потертые тисненые надписи и пожелтевшие фотографии.
Уже несколько часов она искала здесь подтверждение тому, что не сошла с ума. Но разве нормальные люди ищут это в подобном месте? Разумеется, нет. В этом и парадокс.
Она приходила сюда уже вторую неделю. В руках у нее была карта, за спиной – рюкзак, а в рюкзаке – термос, саперная лопатка, лом, плоскогубцы и гвоздодер. Всем необходимым она закупилась в строймагазине только на днях, когда в ней поселилось предчувствие, что скоро все разрешится.
Интуиция редко подводила ее, вот и на этот раз девушка ее послушалась.
Она продолжала бродить в лабиринте между бесчисленным множеством могил, рассматривая памятники взрослых, старых, молодых людей. Детей. Младенцев. Ее сердце не поддавалось жалости и состраданию, отныне оно было каменным, тяжелым балластом. Твердым и непробиваемым. Ничто не могло растрогать его.
По ее расчетам, в этом секторе кладбища располагались могилы тех, кто скончался или был убит 3–5 лет назад и позже, вплоть до настоящего дня, если двигаться на север. Могил было очень много. Слишком много для мира, в котором стоит жить беззаботно.
Так много свежих мертвецов самых разных возрастов. Среди них могла быть и она, если бы оказалась чуть слабее. Было бы неплохо, на самом деле, лежать в земле и не знать никаких проблем. Не мучиться и не искать доказательств своей адекватности, в которой все сомневаются.
Не вспоминать о том, кого больше никогда не увидишь. Не лежать каждую ночь с распахнутыми глазами, не понимая, как и зачем жить дальше.
Она брела, оглядываясь по сторонам.
Во-первых, ей не хотелось наткнуться здесь на кого-нибудь. Она попадала на кладбище незаконно, через дыру в заборе с западной стороны, а не через главные ворота с контрольно-пропускным пунктом. И уходила так же. Большая часть территории не охранялась, потому она могла свободно перемещаться по ней в личных целях. Однако случайно встретить сторожа не хотелось: насчет мародеров и просто вандалов здесь действовали строгие правила.
Во-вторых, постоянно осматривать местность приходилось, чтобы не пропустить момент узнавания. Девушка знала наверняка, что однажды видела сон, в котором уже побывала здесь. Если она внезапно узнает местность, это будет значить, что цель близка.
Такие разные надгробные плиты.
И такие разные люди под ними.
Кто-то из них не любил апельсины. Кто-то мучился от аллергии на кошачью шерсть. Кто-то не выговаривал букву Р. Кто-то много трудился и был умен, а кто-то никогда не старался стать лучше. Лентяи, безумцы, идиоты, гении, работяги, симпатичные и некрасивые, жадные и щедрые, завистливые и добрые, лживые и искренние…
Всех уравняла земля.
Так устроен этот мир. Ты можешь быть кем-то особенным, пока жив. Можешь быть личностью, но потом… Ты станешь просто фотографией в прорехе искусственного венка. Кусочком бумаги на кусочке камня. Сколько тысяч таких фотографий, когда-то бывших людьми, увидела она за неделю. Они были теми, кто даже не знаком, а ныне их кости лежат в деревянных ящиках в нескольких метрах друг от друга.
Все это было печально и навевало тоску. Но не настолько, чтобы отвлечься от цели.
Благодаря Янхъялле Фаина знала о жизни и смерти кое-что сверх того, что положено знать людям, и привычные вещи теперь виделись ей под иным углом, не вызывая в душе прежнего отклика.
Физически эти люди исчезли, но информационно, в текстах, воспоминаниях и визуальных образах, в чьих-то дневниках, телефонных книгах, в мыслях, которые они и о них надумали за все время, – продолжали существовать. И этот образ жизни вечен, в отличие от пребывания в телесной оболочке, полной изъянов и программных ошибок.
Энергия – наилучшая форма жизни.
Без самосознания, но зато и без боли.
Начались могилы тех, кого не стало три – три с половиной года назад, и Фаина удвоила бдительность, замедлила шаг. Впереди показался перекресток, узнать который не составило труда. Значит, все действительно так. Это место она видела во сне: тут ее ожидал Ян, чтобы отвести к могиле.
Где еще быть нечистой силе, как не на перекрестке? Испокон веков так все и работает, если верить книгам, которые она прочла.
Когда она приблизилась, он молча поднялся и выбросил в траву мелкий блестящий предмет. Сейчас Фаина стояла в самом центре пересечения двух разбитых глинистых дорог, утрамбованных до состояния камня, потрескавшихся от засухи. Трава тихо шумела со всех сторон, темно-зелеными стеблями поглаживая спрятавшиеся венчики одуванчиков и львиного зева.
Пытаясь вспомнить, куда именно улетел блестящий предмет во сне, Фаина обошла четыре угла, раздвигая ногой траву. Конечно же, она знала, что ничего не найдет здесь. Ведь реальность не подчиняется сюжетам из снов.
Но в последний момент она заметила что-то мелкое и серебристое, поначалу казавшееся фольгой, в которую оборачивают конфеты. Фаина села на корточки и достала из-под слоя перегноя широкое серебряное кольцо. Ян носил его, это она помнила отчетливо. Кто угодно мог выронить здесь кольцо, но Фаина верила, что Ян сделал это для нее.
Эта надежда питала сердце, не позволяя ему разорваться от горя.
Конечно же, это его кольцо. Сколько раз она видела его на кухонном подоконнике! Ян всегда снимал его, когда готовил. Обознаться почти невозможно. Фаина поднялась и рассмотрела украшение под прямыми солнечными лучами. Оно сияло, словно недавно начищенное уксусом.
Гравировка 666 с внутренней стороны показалась бы странной кому угодно, но не Фаине. Есть ли такая проба у серебра? Или это все-таки белое золото? Ведь нечисть и серебро, как ей теперь известно, не слишком совместимы. Такого мнения придерживалось большинство мифологий, а значит, это правда.
Пальцы у Яна были толще, чем у нее, поэтому, чтобы кольцо держалось, пришлось надеть его на большой палец, но и там оно болталось, не слетая только из-за утолщения между фалангами.
Девушка продолжила путь, время от времени посматривая на кисть, где сиял отполированный кусочек металла. Словно он стал ее компасом. Воспоминание о том, что Ян долгое время носил его на себе не снимая, невероятно согревало душу, окутывая теплым пуховым одеялом… Но от этой же мысли на глаза наворачивались слезы. Он хотел, чтобы она забыла, но надеялся, что она вспомнит. И на этот случай оставил ей подсказки.
Вероятно, чтобы она не свела себя с ума.
Она продолжала идти в ту сторону, куда подсказывала ей интуиция. Могилы, памятники, кресты, искусственные цветы, ржавые заборчики, овитые черными лентами венки. Хилые березки. Бесконечная дорога вглубь бесконечного кладбища.
Наконец стало ясно, что путь завершен, и тот, кто словно вел ее за руку до этого момента, отпустил и рассеялся. Фаина осмотрелась и приблизилась к могиле из своего сна.