Но Ян и не таким хребет ломал. Ему и покрепче орешки попадались, но его клыки пока что справляются с этим делом и раскалывают даже прочную скорлупу.
Он оторвался от двери и приблизился к девушке, пока она рассматривала статуэтку Сфинкса на столе, делая вид, что не боится. Но Ян чувствовал ее страх. От нее фонило ужасом, клубы его разбегались по полу полупрозрачным дымом. Странно, что ей удается держать себя в руках. Она гораздо интереснее, чем показалась вначале. Все они тут притворщики. Поэтому Ян здесь и обосновался.
– Ты и твои друзья считаете меня лицемером, не так ли?
Вопрос прозвучал совсем не по теме, и это выбило Фаину из колеи. Она слегка отшатнулась от напора медово-зеленых глаз, но это не помогло. Ян не требовал ответа, он констатировал, нарушая идеальный сценарий дальнейшего диалога, который она придумала.
– С чего ты это взял?
Невозмутимости в ее голосе мог позавидовать кто угодно. Не хотелось, чтобы Ян узнал, будто они с друзьями обсуждают его за спиной. Сейчас, один на один, это было бы лишним. Фаина вознамерилась вывести на чистую воду сукиного сына, а значит, нужно ему подыгрывать и как можно чаще прикидываться дурой.
– Так что за прозвище вы мне присвоили, позволь узнать? – вкрадчиво спросил Ян.
Он будто и не слышал Фаину. Гадкая насмешка всезнания плясала в его бесовском взгляде. Он затеял нечто, после чего девушка заречется входить в эту комнату. И теперь, утвердив план действий, подбирался к кульминации с тем же удовольствием, с каким можно поглощать хорошо прожаренный кусок мяса. Отслаивать по кусочку. Неторопливо. Разбавляя вином сильный вкус специй.
– Гусеница, которая так и сгниет, ожидая превращения в бабочку. Ты знала, что ими питаются хамелеоны?
Девушку передернуло, как от удара током. Он не мог этого знать. Не мог где-то услышать.
Фаина ощутила неприятную рябь в желудке. Первый симптом тошноты и следующей за нею мучительной рвоты. Она все еще не понимала, что ей сказать, чтобы это прекратилось. Он снова читал ее блокнот. Нужно отвадить его рыться в чужих вещах и вмешиваться в чужие жизни, как бы он это ни проворачивал.
– А еще хамелеоны меняют цвет кожи, правильно? – осклабился Ян.
Грубый толчок заставил Фаину подчиниться гравитации. Истощенное тело наткнулось на преграду, с деревянным стуком преодолело ее и опрокинулось на кровать.
– Вот и смотри на меня, гусеница.
Девушка скривилась от боли и попыталась дотянуться до ушибленной области с обратной стороны колен. Одеяло под нею смялось. Выпрямляя ноги, она беспомощно задергалась на постели, точно так же сокращается крупная рыба, оказавшись на льду и стараясь вновь достичь проруби. Ее попытки подняться привели в движение стоящую рядом тумбу, и стакан с водой опрокинулся на пол.
Задорный звон позволил Фаине сконцентрироваться на происходящем, будто вместе с тонким стеклом треснула и разбилась удушающе прочная оболочка паники. Конечности окаменели, тело не подчинялось простейшим командам, неуклюже ворочалось в зыбучих песках толстого одеяла.
– Что происходит? Почему я…
Подняться не удавалось. Нечто незримое удерживало ее на месте, как бы она ни изворачивалась. Как будто впрыснули в кровь лошадиную дозу парализующего яда и он отяжелял каждую клеточку организма.
Фаина отыскала взглядом единственного, кто мог быть виновен в происходящем, и прекратила дергаться, расширив глаза. Ян расстегивал последнюю пуговицу на рубашке. Полы ее разошлись, полосой обнажая безволосую упругую грудь и плоский живот. Затем руки его опустились, и он замер, глядя безо всяких эмоций.
– Что ты собираешься сделать?
Нет ответа.
Фаина была дезориентирована. Щеки горели, будто кто-то заставил ее наклонить голову над ведром свежесваренной картошки. Мозг не знал, как реагировать на происходящее, не успевал анализировать события и выбирать стратегию поведения. Хотелось смеяться и рыдать одновременно.
– Остановись! Что бы ты ни задумал… Ян!
Но тут нечто, чему нет места в реальности адекватного человека, стало происходить в 405-й комнате, и Фаина поняла, что это – последний рубеж ее психики, который она вот-вот перешагнет. И ничего уже не будет как прежде.
Видимые участки кожи молодого мужчины менялись. Небольшие очаги в районе шеи, ребер и паха стремительно багровели, разрастались и сращивались.
Несколько мгновений спустя кожа Яна выглядела так, словно ее тщательно покрыли слоем карминовой краски.
Вытянутое лицо изменилось: губы потерялись на киноварном фоне, оставив на своем месте тонкий черный разрез; лоб и скулы блестели, словно свежее мясо, натертое паприкой; глубокие впадины сделали глаза еще более выразительными, подчеркнули пропасть, которая крылась в них. То были глаза величественного лжеца и неумолимого торговца смертью.
Фаина потеряла чувство реальности и старалась не шевелиться. Была абсолютная уверенность в том, что она не спит, а значит, всему этому можно найти рациональное объяснение. Как ни странно, пока что это объяснение не желало осенить разум, бьющийся в конвульсиях.
Главное – не двигаться. Если не делать резких движений, хищник не нападет. Так всегда говорил отец. Раньше эта схема работала безотказно. На охоте. С животными. Но что перед нею сейчас?
Ян расхохотался, наблюдая за ее реакцией (или читая ее мысли?), мышцы на его изменившемся лице и теле загуляли пугающе новым образом, и вот тогда Фаина по-настоящему запаниковала. Ей хотелось уйти, но двинуться с места не получалось, а вынести эту фантасмагорию в здравом уме едва ли возможно.
Рванувшись изо всех сил, девушка вскрикнула. Так кричит лишь тот, кто принимает смерть лицом к лицу и в последний миг жизни стремится обрести силу, чтобы не умирать трусом. Постель почти отпустила Фаину, но горячее красное тело врезалось в нее и повалило обратно, плотно накрывая собой.
Не прекращая вырываться, девушка с ужасом поймала взгляд кого-то, издали похожего на Яна, прямо напротив своих глаз, хотя слезы и застили ей обзор. Он играючи стискивал ей то запястья, то шею, вдавливая в кровать своим весом, утробно рычал, имитируя смех, и никак не реагировал на удары.
«Мхрф».
Кожа его лица, рук, груди и живота все еще была насыщенно-красной, глянцевитой. Однако, соприкасаясь с телом и одеждой девушки, никакого пигмента не оставляла.
В этом смерче из плоти, ужаса и насилия быстро возник недостаток воздуха. Фаина сбавила темпы сопротивления, обессиленная борьбой, которая оказалась ей не по плечу. Пышущее жаром лицо наклонилось к ней, плотоядно разинув рот. Белые зубы и глазные яблоки пугающе контрастировали с насыщенно-красной кожей.
Такого она даже в кошмарах не видела.
– Где же теперь твоя проницательность? – спросил он, до хруста сжимая ее запястья.
Голос был прежний – голос соседа по общежитию, пусть и самодовольного ублюдка, но человека. Это немного успокоило Фаину. Она притихла, чтобы восстановить силы и нанести решающий удар, который поможет ей вырваться и сбежать, но не успела.
Дыхание всех сладострастников грешного мира коснулось ее щеки, чтобы незамедлительно впиться в плененные губы. Фаина замычала, испугавшись того, как горяч и влажен был рот, алчущий ее языка. Ян упивался обездвиженностью жертвы, наконец-то он мог проявить всю власть и жестокость, на которые способен.
Прелюдия имела все шансы превратиться в стокгольмский синдром, слишком настойчив и заразителен был этот напор, слишком давно у Фаины не было мужчины, который вожделел бы ее так же, как Ян (если это все еще был Ян). Но внезапно она словно вынырнула из-под воды, очутившись на кровати в своей комнате.
Она долго и сипло откашливалась, зажмурив глаза так, что веки, казалось, вот-вот порвутся от напряжения. Спазмы стискивали ей горло, как если бы она долго находилась на большой глубине и чуть не утонула.
Но воды в глотке и легких не было – наоборот, испепеляющая сухость. Даже хуже, чем при повышенном сахаре, когда пустыня во рту – ежедневная норма. Но сейчас все иначе. Что-то было не так прямо внутри, будто дым или сажа. Фаина изо всех сил пыталась выкашлять это, но не могла.
Внутренности ощущались обожженными, глаза слезились, ресницы казались обгоревшими, но выглядели нормально. Идиотская мысль о том, что ее как будто на мгновение засосало в ад, не отпускала, поражая своей убедительностью при полном сюрреализме.
Лишь через четверть часа эти фантомные ощущения стихли. И девушка наконец пришла в себя. Гортань раздирало, голова налилась тяжестью, но это ничего. Нужно сконцентрироваться на чем-то, кроме боли, и тогда сознание прояснится.
Физическую боль можно унять, если разум чист, но не наоборот – ты же помнишь, Фаина?
Для начала девушка восстановила дыхание и осмотрелась. Она действительно находилась в своей комнате, в своей постели. За окном притаились глубокие сумерки, чего быть никак не могло. Когда Фаина направилась к соседу, на часах было около трех, разгар солнечного дня.
Как же она оказалась у себя? Почему прошло столько времени? Может, она потеряла сознание, а Ян отнес ее сюда? Фаина вспомнила, как кожа на нем краснела растущими пятнами, и вздрогнула. У нее не было никаких идей для объяснения случившегося. Точнее, никаких разумных идей.
Девушка откинула одеяло и обнаружила на себе ночное платье. Забавно, ведь она не надевала его. И уж тем более не ложилась спать. Однако кто-то пытался убедить ее в этом.
Босые ступни тихо опустились на холодный пол. Мягкая изогнутая подошва, чуть отросшие после бритья волосы на больших пальцах, плоские пластины прямоугольных ногтей, бледно-розовые лунулы. Связки и вены загуляли под бледной кожей голеностопа, когда девушка поднялась с постели и сделала пару шагов.
Будто впервые пробовала ходить.
Ночнушка висела на ней, как на вешалке. Сейчас Фаина чувствовала себя обычно, но все равно налила воды из фильтра и промочила горло. Хотелось достать из запасов самый дорогой алкоголь и…
Напиться, забыться, вырубиться.