И проснуться где-нибудь в Исландии – счастливой женой лесоруба и матерью забавного белокурого мальчугана с красивым скандинавским именем. И чтобы кругом – нетронутые природные ландшафты восхитительной красоты, минимум цивилизации и людей.
Звенящая пустота в голове, непривычная тишина снаружи. Нет, это нельзя оставлять вот так. Я не куплюсь на все эти трюки, не подумаю, что, верно, схожу с ума, не приму произошедшее за сон, как бы кто ни хотел выдать события за игры моего разума. Я в здравом уме и хорошо помню, что делала и чего не делала.
Фаина решительно грохнула стаканом о стол, развернулась на розовых пятках и направилась к двери. Но уже обувая тапочки, поняла, что вся дрожит от страха – узкая ступня никак не попадала в прорезь, обувь отскакивала от ноги. Ощутив слабость, девушка опустилась на пол, схватила себя за волосы на висках и тихонько завыла.
Не было сомнения, что она психически здорова. Как не было и адекватного объяснения тому, что с ней происходит. Реальность ушла в жестокий диссонанс с правдоподобием. Фаине пришло в голову, что любой ненормальный убежден в своей адекватности, зато весь остальной мир для него сходит с ума. Она испугалась и поднялась, опираясь о стену трясущейся рукой.
Минуту спустя она, стиснув зубы, буравила взглядом портал в 405-ю. После серии яростных ударов вместо двери вырос темный проем, и на пороге появился Кирилл. Майка «I love San Diego», растянутые трико, взлохмаченный вид, легкая щетина. Наверняка оторвали от сериала или видеоигры – больно нетерпеливый взгляд.
Присмотревшись к гостье уставшими глазами, парень спросил:
– Не рановато для сна?
– Где Ян?
– Ян? – Кирилл нахмурился. – Да его с утра нет.
– Как это?.. – Фаина сморгнула с ресниц недоумение.
– Ну как? Ушел утром и до сих пор не вернулся.
– А где он может быть?
– Не знаю. Он меня в свои дела не посвящает, – лениво отозвался Кирилл.
Фаина поняла, что он врет и больше ничего ей не скажет.
– Ладно, – смирилась она и пошла к себе.
– А что ты хотела?
«Да как ты не видишь, что с тобой живет чудовище, Кирилл?! Очнись! Раскрой глаза! Здесь происходит что-то странное! С Яном что-то не так. Он… он вряд ли человек. Понимаешь? Нам надо отсюда сваливать. Как можно скорее».
– Уже ничего.
– Вид у тебя какой-то… – Парень сморщился, подбирая слово.
Фаина оглянулась через плечо, ожидая продолжения.
– Зашуганный, – добавил Кирилл и развел руками. – Что случилось все-таки?
– Об этом можно узнать только у Яна.
Кирилл пожал плечами и захлопнул дверь.
Редко ему удавалось понять Фаину полноценно, так что, можно полагать, ничего особенного не произошло. Временами она вела себя слишком странно; говорила мало, а то, что говорила, было похоже на ребусы, разгадывать которые Кирилл не умел и не желал учиться. Особенно сейчас, когда обрел свое счастье и потерял какой-либо интерес к чужим проблемам.
Порой ему казалось, что эта девушка сама себя не понимает. Неудивительно, что ее поведение озадачивает окружающих. А с тех пор, как здесь поселился Ян, больше ничему не приходится удивляться. В этом Кирилл давно убедился на собственной шкуре.
Может, с Фаиной сейчас происходит то же самое? Никто не знает, что у Яна на уме. Но с его планами лучше не бороться.
Глава XV,в которой Фаину оклеветали
Я познал радость, хотя ее было слишком мало, но разве радости бывает достаточно? Конец страданий не оправдывает страданий, потому-то у страданий и не бывает конца…
Когда Гена впервые назвал нового соседа хамелеоном, кто мог представить, чем это обернется?
Сейчас, став невольным свидетелем пугающего перевоплощения, Фаина размышляла о том, что лучше бы Гена промолчал в свое время и мысль о смене цвета кожи никогда бы не побеспокоила ее разум, не материализовалась, обдуманная сотню раз.
Конечно, Гена не виноват. Он имел в виду социальную адаптацию, но оказалось, его слова можно воспринимать и буквально.
Фаина навсегда потеряла душевное спокойствие. Ей до безумия хотелось рассказать обо всем, что она видела своими глазами, Гене или хотя бы Денису (девочек она в расчет не брала), но нельзя. Почему нельзя? Сложно объяснить этот запрет даже самой себе.
Сидело в ней некое иррациональное предчувствие: если поделиться переживаниями хоть с кем-то, расчесать этот волдырь до огромного красного пятна, к ней уже не будут относиться как прежде, а вот Ян выйдет сухим из воды, как и всегда.
А так хотелось освободиться от гнета узнанного, выложить все подчистую, облегчить зацементированную душу, сорвать с себя оковы безумия. В дневнике тоже не стоило ничего записывать – откуда-то Ян мог узнавать его содержимое. Осталось лишь одно место, где можно безопасно хранить информацию, – собственный разум.
После пережитого страха Фаина не собиралась заговаривать с Яном, даже если он первый начнет диалог. Отвращение к нему, смешанное с опасением и беспомощностью, превысило все допустимые нормы, перехлестнуло высшую отметку.
Она больше не будет смотреть в его сторону, требовать объяснений, вваливаться в его комнату, дышать рядом с ним, стоять в одной очереди. Может, если не нарываться, он оставит ее в покое. Ведь если упорно игнорировать проблему, она исчезнет сама по себе. Верно?..
В том, что ей пришлось увидеть и испытать, Фаина винила только себя. Стоило раньше понять, что никто не собирается отвечать на ее вопросы и объяснять сложные вещи, происходящие вокруг. Никого не волнует, что сама она слишком глупа и слепа, чтобы сложить картинку воедино. Или слишком привыкла лгать себе, чтобы признаться: картинка давно сложена и маячит перед глазами краснокожим оскалом.
Лучше бы Ян действительно просверлил ей голову в тот вечер, избавив от неизбежности увидеть его таким, каким он может быть.
«Гусеница, которая так и сгниет, ожидая превращения в бабочку. Ты знала, что ими питаются хамелеоны?»
Стоило вспомнить нечеловеческую жестокость, с которой он до хруста сжимал ее тело, чудом не сломавшееся пополам, и волоски шевелились на висках. Белые зубы и глаза, черный разрез прямо напротив ее рта, безумие сочится из каждой поры на глянцевой терракотовой коже…
То, что Ян сотворил с ее психикой, стало апогеем их взаимоотношений и одновременно финальной точкой, которую Фаина решила поставить со всем напором, на который способна. Больше ничего не будет как прежде, это очевидно. И хуже уже точно не станет, что приносит некоторое облегчение.
Трудно себе представить нечто более сюрреалистичное, нежели минувшее событие. Значит, самое страшное позади?
Фаина перевела себя в режим молчания и почти полного игнорирования происходящего. Прежде чем что-то радикально менять, надо было разобраться в себе. Довольно долго она ни с кем не общалась, прислушиваясь лишь к внутреннему голосу, который никогда ее не обманывал.
За это время она видела проклятого соседа всего пару раз, и то мельком, а это успокаивало куда лучше пустырника. Спокойная жизнь без Яна в поле зрения – вот что ей необходимо.
Жаль, ни один доктор не выпишет ей такого лечения, а в аптеке не выдадут волшебных таблеток, от которых все пройдет, словно страшный сон, а новый сосед испарится, будто рассосавшаяся опухоль.
Фаина дала себе слово накопить денег и съехать отсюда при первой же возможности, замуровав глубоко внутри страх перемен и вечное нежелание прилагать усилия, чтобы изменить свою жизнь. Она справится. И пусть после этого попробует ее достать. Глубоко внутри себя она понимала, что, если Ян захочет, он найдет ее, куда бы она ни спряталась. Его юрисдикция не оканчивается студгородком.
Наверное.
На этот раз Фаина пыталась навести в голове порядок без помощи алкоголя, что давалось предсказуемо тяжко. Однако на неопределенное время было решено вообще от него отказаться – это имело свои плюсы и в финансовом плане.
Цифры на глюкометре подсказывали, что она все делает правильно. Фаина вспомнила рассказы бабушки о том, как деду с диабетом строго запрещали пить, а он был уверен, что лучше знает свое тело, и продолжал попойки, дабы «продезинфицировать себя от всякой заразы». Девушка плохо помнила этого человека, но готова была поклясться, она во многом на него похожа.
Мучительной жажды и сухости во рту – таких, чтобы сводили с ума, – не было уже давно, лишь единичные случаи сушняка, но устранить их не составляло труда. Дни, проведенные в абсолютной трезвости, подарили Фаине хорошее самочувствие, ясность ума, а также осознание того, что в последнее время она жила словно в бесконечном бреду, в крепком дурмане, где одно нелепое событие каруселью сменяло другое, а ты не успевал даже осмыслить это.
Хотелось скорее забыть о времени, проведенном в заточении чьей-то больной фантазии. Она с тревогой ощущала в себе скопившиеся силы, размышляя, на что полезнее их направить. Невидимый кокон опадал кусками, и тело шевелилось, чтобы выбраться из него. Чудесного превращения в бабочку не случится, но хотя бы появится некоторая свобода.
На днях позвонил брат и попросил занять пару тысяч на промежуточную сессию – знал, что не сдаст один экзамен из-за конфликта с преподавателем. Фаина не стала вдаваться в подробности. Надо – значит, надо.
Брат редко обращался к ней за помощью, лишь в крайних случаях, если находил в себе смелость признать, что не справляется сам. Она ему всецело доверяла, поэтому, не уподобляясь матери с ее допросами и желанием все тотально контролировать, пообещала помочь и взяла подработку на дом.
По правде говоря, ее финансовое положение в тот момент только начинало залатывать многочисленные трещины, вызванные покупкой дорогого алкоголя, сластей и безделушек в подземных переходах или на распродажах, а также тратами на больницу, анализы и лекарства, а аванс обещали задержать на этот раз.