Фаина не спала. Она очень удивилась, но не испугалась, даже когда Костя запер дверь изнутри. Все было ясно и без слов, но парень жаждал общения. Впрочем, его устраивали краткие реплики ошеломленной собеседницы и отсутствие вопросов.
Медбрат присел на край кровати и достал из-за пазухи что-то небольшое и прямоугольное – пачку игральных карт. Фаина выхватила их и стала рассматривать в неярком свете прикроватной лампы.
– Черт возьми, – довольным голосом проговорила она и улыбнулась.
– На смене скучно до смерти, а мы с тобой поладили, – объяснил медбрат, пожав широченными плечами.
Вообще-то он был вполне симпатичным, хоть и не пытался просверлить Фаине висок, не ходил всюду босиком и не менял цвет кожи, не обладал роскошными зелеными глазами и густой шевелюрой с красивыми бакенбардами. Но Фаина согласилась провести с ним время еще и потому, что жаждала отомстить Яну, пусть тот даже не узнает об этом.
А не узнает ли?
Несколько часов они с Костей азартно резались в дурака, в козла, в свинью, с трудом вспоминали игры из детства и давились от хохота, чтобы не разбудить других пациентов. И все это было так ненапряжно и легко, без лишних копаний в поисках чьей-то мотивации или скрытого подтекста, словно тебе снова десять лет и в гости к тебе забежал сосед – вместе поиграть в приставку или в тетрис, пока мама отпустила. И никому не надо думать о чем-то, кроме как бы веселее провести время.
Около двух ночи Костя заметил, что Фаина стала слишком сонной и вялой, поэтому просто ушел, не став ей больше докучать. Девушка практически сразу уснула, не успев осознать, как же ей хорошо на душе после общения с нормальным живым существом, после времени, проведенного за игрой и шутками, словно бы она снова стала обычным человеком, а не ошибкой в системе, осознающей себя.
Пользуясь служебным положением, Костя стал чаще брать ночные смены и заглядывать к Фаине. Каждый раз он приносил что-нибудь вкусное, не понаслышке зная скучное меню местной столовой. Вместе они болтали и играли в карты, нарды или шашки. Костя разгонял скуку, а Фаина утомляла себя, чтобы спать без задних ног.
Лестно было сознавать, что она все же обладает некоторой привлекательностью, если довольно симпатичный и плечистый парень уделяет ей столько внимания. Даже если она не первая такая пациентка на его ночных сменах (скорее всего, так оно и есть), это не имеет значения.
А самое приятное: Костя ей ни разу ни на что не намекал, ничего не требовал. Он понимал, что она и сама хочет. Просто ей нужно созреть.
Игры становились все более эмоциональными, азарт накалял обоих. Если парень и девушка, небезразличные друг другу, часто проводят время вместе – ночью, при тусклом свете, – природа рано или поздно возьмет свое.
Фаина начала испытывать крепнущее с каждым визитом Кости возбуждение, подогреваемое постоянным соперничеством. Ясно понимая, что с противником происходит то же самое, девушка решила долго не церемониться. Вскоре они без лишних угрызений совести утолили взаимную неудовлетворенность, которая так долго копилась в обоих. С той поры шашки и нарды уступили место играм иного рода.
Фаина ощутила себя новым человеком и планировала продолжать эти свидания по зову тела. И она, и Костя не хотели обязательств, а тем более чувств. Ничего лишнего: медбрат, пациентка и мощный еженощный антидепрессант.
Фаина так легко вжилась в новую роль, словно происходящее не противоречило всей ее жизни до попадания в клинику, словно она и была такой всегда – могла легко закрутить интрижку с кем угодно, умела заигрывать и соблазнять.
Спустя время Фаина поймала себя на мысли, что теперь понимает тех, кто думает об одном человеке, а спит с другим. Ночные свидания с неутомимым Костей приносили ей столько энергии и приятной опустошенности от стресса, что вывод напрашивался сам собой: ей давно стоило начать вести подобный образ жизни. Как и советовала Мила.
Не сажать себя на цепь, не игнорировать потребности тела, не тратить лучшие годы жизни на алкоголь, обжорство, попытки вернуться в прошлое и вечную ненависть к себе.
«Пока молод, – размышляла она, – нужно жить полноценно, чтобы потом не жалеть о впустую потраченных годах, которые никто не даст прожить заново».
Благодаря настойчивости медбрата Фаина открыла в себе сильное эротическое начало, что так долго подавляла, считая ненужным, постыдным, недостойным разумного человека. На самом же деле, как выяснилось, удовлетворение потребностей лучше всего проясняет затуманенный разум. Просто дай организму то, что ему нужно, и он в ответ даст тебе возможность снова быть созданием мыслящим.
Вопреки сложившимся в обществе суждениям, Фаина не чувствовала себя легкомысленной или доступной, ночь за ночью посвящая плотским утехам (единственное, что пришлось утаить от Браль). Наоборот, поступая так ради собственного блага и здоровья, она могла бы считать себя более разумной, чем прежде, потому что не придерживалась общепринятых норм, придуманных глупцами для глупцов.
Теперь у Фаины было гораздо больше сил, и сеансы проходили плодотворно, насыщенно. Большую часть времени они с Браль гуляли и беседовали, оставаясь в помещении лишь для прохождения тестов.
Инесса Дмитриевна раз за разом превышала лимит отведенного времени по собственной инициативе. Уходя к себе, она думала, что подобных Фаине ей доводилось встречать нечасто – не только за свою врачебную практику, но и за жизнь. Так много впечатляющих противоречий было связано в этой девушке в тугие пульсирующие узлы, так много загадок и индивидуальных, редчайших особенностей восприятия мира, что хотелось изучить ее вдоль и поперек, дневать и ночевать, разговаривая с ней о чем угодно, пересчитывая грани, из которых она состоит, как сложная геометрическая фигура.
Браль давала пациентке разнообразные психологические проверки и изучала ее дневник.
Первым был традиционный тест Роршаха. Наслышанная о парейдолии и буйной фантазии Фаины, Инесса Дмитриевна все равно была удивлена результатами. Девушка долго рассматривала изображения, улыбалась, хмурилась, а потом выдавала такие ответы, что найти их в числе существующих – частых или редких – было невозможно.
Больше всего Фаину поражало, что на этих картинках по умолчанию положено увидеть лишь что-то одно; у нее же вспыхивало сразу множество одновременных ассоциаций, она брала ручку и обводила силуэты, параллельно рассказывая Браль, кого в них видит.
В пределах одного изображения Фаина могла найти от семи до одиннадцати пятен, напоминающих ей различные предметы, животных, птиц, насекомых, иногда взаимодействующих друг с другом, реже – какие-то абстрактные понятия, которым девушка почему-то придавала форму.
Инесса Дмитриевна слушала и едва сдерживала эмоции – уже сейчас у нее накопилось достаточно материала, чтобы защитить еще одну докторскую диссертацию. Фаина вела себя спокойно и не видела ничего особенного в том, что в упор не замечает пресловутых летучих мышей, танцующих на карусели медведей, бабочек и прочих стандартных трактовок, которые Браль ожидала получить и интерпретировать.
Следующие тесты лишь подтвердили сложность ситуации.
Неочевидные результаты Фаины не прекращали приводить в изумление. Тесты на склонность к шизофрении показали, что девушка имеет весьма серьезные отклонения; тест IQ дал результат выше среднего; по типу темперамента Фаина оказалась полумеланхоликом-полуфлегматиком, чистейшая «золотая» смесь, без лишних примесей, так редко встречающаяся в природе; шизоидный психотип с преобладанием левого полушария живописно завершал картину, стал последним штрихом раскрывшегося перед Браль шедевра, достойного самого досконального изучения и местечка в коллекции редкостей.
«Самородок, – размышляла Инесса Дмитриевна перед сном, беспокойно ворочаясь, – потрясающе до состояния невыносимости».
Чтобы озвучить Фаине предварительные итоги, пришлось заново прошерстить самые солидные и уважаемые пособия по психотерапии, монументальные статьи и монографии, собственные конспекты и старые записи. Освежив память, Браль еще больше поразилась тому, как в ее руки попал столь ценный экземпляр причудливой человеческой психики.
Результаты тестов дали ей более полную картину того, что происходит с Фаиной глубоко внутри и остается незримым для окружающих, но и это казалось верхушкой айсберга. Своими соображениями психотерапевт поделилась с Фаиной на двенадцатый день – раньше этого срока ей не удавалось собрать воедино мысли и наблюдения.
– Ну что ж, вы много говорили, теперь настал мой черед, – начала Браль слегка взволнованно. – Сразу предупреждаю, что не ставлю вам серьезного диагноза; для этого мне пришлось бы провести с вами как минимум два месяца, к тому же иметь немного другую специальность, а я не психиатр. Учитывая все, что вы мне поведали за эти дни, в совокупности с тем, что я увидела и извлекла из вас самостоятельно, мною произведены некоторые выводы.
Начнем, пожалуй, с самого очевидного. У вас на редкость буйная фантазия, но, к сожалению, вы не в силах обуздать ее и направить в нужное русло, так как не занимаетесь никаким видом творчества. Отсюда проистекает ваша ярко выраженная парейдолия, высокая впечатлительность, частая бессонница, галлюцинации, додумывание реальности (подробнее об этом скажу чуть позже), паранойя, мистификация чего-либо вокруг вас.
Браль сделала паузу, и Фаина расположилась поудобнее, демонстрируя позой спокойствие и доверие. Психотерапевт поднесла к глазам блокнот, чтобы ничего не упустить, и продолжала:
– Как и любому классическому шизоиду, вам свойственны эмоциональная отстраненность, любовь к одиночеству, страх перемен и сложности с адаптацией к чему-либо новому, отказ принимать решения и брать на себя ответственность, замкнутость в себе, немногословность, стремление прежде всего к личному комфорту и удобству, неумение выражать теплые чувства или же сознательный запрет это делать (но тут еще могут быть холодные родители), утомление от больших скоплений людей, проблемы со сном из-за обилия мыслей и переживаний, спрятанных глубоко внутри, как и ваша подавленная чувствительность. Избыточность внутреннего мира и отсутствие достаточно широких каналов для его реализации приносит вам лишь страдания. Вы живете в мире своих фантазий, потому что там вам комфортнее. Поправьте меня, если я в чем-то не права на данном этапе.