Пока Фаина переодевалась, ужинала, мыла посуду, ходила на прогулку и возвращалась в общежитие, пока делала мелкие бытовые дела, купалась в душе, стирала вещи, прежние идеи просачивались в ее мозг, прорастали, как ядовитые семена, политые бережной рукой Кирилла. Девушка не могла и представить, к чему ее приведут эти невинные, казалось бы, внутренние диалоги.
В тот день она начала медленно раздваиваться.
Одна ее часть все еще доверяла Инессе Дмитриевне и находила в нынешних событиях подтверждение всему, о чем предупреждала психотерапевт, а остальное списывала на совпадения и чьи-то зловредные козни; эта часть Фаины свято верила в возможность изменить жизнь к лучшему, если приложить усилия и не оглядываться.
Другая ее часть отчаянно рвала цепь, чтобы вернуться в прежнее состояние непрерывной паранойи и болезненного страха, апатии и безнадеги. Эта часть уверяла, что, меняясь, Фаина утрачивает и предает себя, теряет свою истинную сущность, а этим путем не достичь гармонии с миром, не исправить собственную жизнь. Пока она притворяется, что проблема решена, что она стала другой, пока она закрывает глаза на очевидное в пользу логичного, ничто не может наладиться.
Остатки былой Фаины, которую в клинике оголили, как провод, содрали экзистенциальную кожу со всего тела, словно эмаль с зубов, остатки той Фаины, которая была уникальной, агонизировали, но не умирали окончательно.
Новая Фаина, стремящаяся изменить привычный образ жизни, пока не ощущала готовности уничтожить все то, что росло в ней, крепло и развивалось годами. То, что делало ее собой, заставляло многих смотреть на нее с долей презрения, сочувствия и опасения и только в единицах вызывало восхищение, способность принять девушку в истинном виде, несмотря на все странности.
Эту совокупность черт характера нельзя было описать словами – все равно что пытаться сотворить шедевр, окуная кисть в помойное ведро. Лишь сухому научному языку удалось емко диагностировать то, что таилось в Фаине и мешало ей жить, делая уникальной.
Мысли об этом измучивали, лишали энергии.
В постель девушка легла обессиленной, но списала усталость на полный рабочий день и груду дел, от которых успела отвыкнуть. Внутренняя борьба, еще более сложная, чем ранее, разбухала в ней, как ударная волна от столкновения двух реальностей: той, что ей внушили в лечебнице и которой надо было следовать, и той, что ожидала ее возвращения здесь, в стенах общежития.
И если первая была логичной, продуманной, стерильной и адекватной, как чистенькая операционная, где все лежит на своем месте, то вторая казалась мрачным подвалом, в котором безумный маньяк расчленяет трупы в условиях жуткой антисанитарии.
Фаина из прошлого, психически нестабильная фантазерка, склонная к шизофрении и галлюцинациям, жаждала заполучить права, вновь оказавшись в привычной среде, а не в белых палатах, где очень просто стать нормальным, пока тебя не окружают те же вещи и люди, что и каждый день.
Фаина из настоящего сопротивлялась и игнорировала все странности своей жизни, словно щитом прикрываясь аргументами и опровержениями Браль, охотно воскрешая их в памяти. Ей хотелось стать нормальной навсегда, и сейчас ее оснастили необходимыми силами и инструментами для очередной попытки.
Но получится ли, или страх утратить себя – ту впечатлительную, молчаливую, с развитым воображением девочку – вновь пересилит все остальное?
Глава XXIII,в которой Фаина попадает в западню
Когда я представлял себе черта, я легко мог вообразить его идущим по улице, открыто или переодетым, или где-нибудь на ярмарке, или в трактире, но никак не у нас дома.
Начало новой жизни ознаменовалось притоком первокурсников, которые стремились заселить свободные места, образовавшиеся после некоторых съехавших.
Этаж наполнился нескончаемым гомоном, смехом и шумом, свойственными любому переезду. В блоке стало повеселее – новые люди оживили и развеяли тягостную атмосферу лазарета со смертельно больными и смертельно уставшими от всего происходящего в их жизни дерьма людьми.
Новоиспеченные студенты вели себя несдержанно, обладали наивным взором, но острым языком, пристрастием спорить и затевать полемику по любому поводу, навязывать свою компанию вечно недовольным и ворчащим аборигенам, собираться по вечерам и громко смеяться, когда местные мечтали о тишине и покое.
«Свежее мясо для нашего монстра», – размышляла Фаина, наблюдая за ними, и смиренно вздыхала, не в силах здесь на что-то повлиять.
Еще хорошо помня школьную пору, первокурсники перемещались стаями и все делали сообща: ходили в магазин или стояли в очереди в душ, стирали белье, готовили на кухне. Они и по манерам оставались школьниками, шумными и несерьезными. Вот кого жизнь пока не успела потрепать. Но это ненадолго.
Из детской безобидной сказки судьба забросила их в хоррор с рейтингом 21+, сюда, где есть такой, как Ян. В этом им не позавидуешь. Они ведь абсолютно не подготовлены к подобному приключению.
Фаина качала головой, чувствуя себя старым морским волком, прожженным жизнью. Теперь она видела кого-то более инфантильного, чем она, и черты, о которых говорила Браль, словно пропадали в ней самой. Наблюдая за этими все еще детьми, которым пора бы уже вести себя серьезнее, она проводила между собой и ними неосознанную параллель и не находила в себе былого желания вновь ощутить себя ребенком.
Радовало одно чудесное обстоятельство – к Фаине никого не подселили.
Хотя новый комендант должен бы узнать, что в комнате она проживает одна, и лишь по старым документам, сфальсифицированным благодаря коробке шоколадных конфет и бутылке шампанского, там живет еще одна девушка, которая давно покинула общагу и не выходила на связь, потому что ее жизнь наладилась, в отличие от местных.
Несколько раз новоприбывшие пытались заговорить с Фаиной и разузнать, живет ли она одна в комнате, рассчитанной на двоих. Девушка, понимая, к чему идет дело, избегала контактов. Оставалось надеяться, что затерявшуюся правду не разворошат, позволив ей и дальше наслаждаться одиночеством.
Пока первокурсники обживали свои комнаты, менялась и обстановка на этаже.
Во-первых, почти перестала показываться на глаза Наташа. Непонятно было, продолжается ли их с Яном связь, ставшая очевидной для всех с тех пор, как по утрам девушку видели крадущейся к себе из комнаты любовника. Или Ян уже порвал с нею со свойственной ему внезапностью и жестокостью, или они выбирали другие места для свиданий, или сами свидания становились реже, и все шло к логическому финалу.
Гадать Фаине не хотелось – это было противно во всех отношениях. Забавно, что прежний настойчивый ухажер Наташи не казал и носа в общежитие с того самого случая. Что же такого Ян сказал ему тогда? Или сделал. И, что еще интереснее, сделал ли он это ради Наташи или потому, что Сергей ударил Фаину?
С Дашей так и не удалось поговорить по душам. Девушка стала сама не своя – от прежней жизнерадостной умницы с горящими глазами и пытливым умом почти не осталось следа. На глазах у всех она теряла жизненные силы, стала апатична, молчалива, взгляд ее вечно любопытных глаз постепенно затухал, блекнул. Никто не понимал, что с нею происходит и как это остановить.
Беседы не помогали.
В конечном итоге Даша начала избегать каких-либо разговоров о своем самочувствии или настроении, уверяя соседей, что с нею все в порядке. Гене это очень не нравилось. А Фаина, наблюдая за увядающей подругой, отчетливо видела в ней былую себя. Это ведь именно Даша раньше старалась приободрить ее, развеселить, разговорить, понять. Теперь они словно поменялись местами.
Единственное, чем можно было объяснить ее хандру, – влияние Яна. Либо она тайно влюбилась в него и страдает, либо у нее начались изменения в физическом здоровье, которые, конечно, абсолютное совпадение и к Яну никакого отношения не имеют. Гене же стало легче, он все еще боролся с недугом, да и Арина вскоре вернулась из больницы, слабая после операции, но все-таки идущая на поправку.
«Все это просто череда совпадений».
Девушки пытались возродить традицию вечерних посиделок, пусть и не в полном составе. Брать кого-то из новеньких никто не горел желанием. Хотя в каком-то смысле теперь и Фаина казалась им «новенькой».
По многим параметрам она изменилась, стала более понятной и человечной, но в общем смысле все еще оставалась собой. Словно ребус, решение которого призрачно замаячило на горизонте. Однако все понимали, что в случае с Фаиной ребус не имеет решения, даже если тебе кажется, что ответ уже где-то рядом. Как априори недоказуемая математическая теорема.
Да, она стала более общительной, много рассказывала и задавала вопросы, что раньше тяготило ее. Порой ей удавалось удачно пошутить, и, смеясь, соседки чувствовали облегчение. Радовало их и то, что Фаина стала следить за своим здоровьем, питанием и внешним видом. С последним пунктом они готовы были помочь в любое время и с большим усердием: научить грамотно ухаживать за кожей, делать маски для волос, правильно подбирать средства по уходу, одеваться так, чтобы выглядеть сногсшибательно, в целом обучить всем женским премудростям, которые Фаина долгие годы обходила стороной.
После случая с Кириллом девушка сделала для себя некоторые выводы о женской привлекательности, и главный из них состоял в следующем: чем естественнее ты выглядишь и ведешь себя, тем лучше. Как можно меньше косметики и одежды, как можно больше уверенности в себе и правильного настроя.
Редкие встречи с Яном в стенах общежития оканчивались одинаково – он либо бросал на нее многозначительные взгляды, либо пытался заговорить, но в обоих случаях Фаина игнорировала его. Странно, что он не предпринимал попыток обойтись с ней более жестко, как это бывало ранее. И никаких новых чудес или намеков на сверхъестественное с его стороны н