Она вольна тянуть с этим, но исход будет один. Вся разница в том, как много времени она успеет посвятить ему. Ян не может ждать долго, потому что находится поблизости, тем самым укорачивая ее дни. Он прекрасно знает, что девушка скоро умрет, но переживает только о себе – успеет ли достичь всего, что планировал?
– Моя жизнь для тебя ничего не стоит, – осознала она. – Почему я должна помогать тебе, если в любом случае умру?
– Вот это уже ближе к делу. Потому что я небезразличен тебе. Потому что тебе надоело жить. Потому что ты мучаешься и жаждешь, чтобы все это прекратилось. Потому что поступать иррационально и понимать своего врага – это очень по-людски. И в твоем стиле.
Все это, вплоть до последнего слова, звучало чертовски убедительно и правдиво. Девушка задумалась. «Стокгольмский синдром».
– Фаина, я изнываю, ожидая, когда ты полноценно отдашься в мою власть. Я не могу больше терпеть. Ты мне необходима.
– Ты – худшее, что случалось со мною.
– Я знаю, – улыбнулись его губы. – Знаю. Тебе нужно поспать. Завтра начнется совершенно новый день. Все станет яснее и проще, вот увидишь. Закрой глаза. Я почитаю тебе Гете.
Фаина послушно сомкнула веки, плотно стискивая губы, и несколько слез беззвучно сбежали на подушку.
Из Афин в Коринф многоколонный
Юный гость приходит, незнаком, —
Там когда-то житель благосклонный
Хлеб и соль водил с его отцом;
И детей они
В их младые дни
Нарекли невестой с женихом…
Фаина уснула очень скоро, убаюканная тональностью и вибрациями его низкого голоса. Когда же среди ночи она раскрыла глаза, одурманенная, с тяжелой головой, рядом с нею снова никого не было.
Глава XXVIII,в которой Фаину кормят с руки
Такую минуту можно ждать всю жизнь. Женщина, которую ты и не мечтал встретить, сидит перед тобой, говорит и выглядит совершенно как женщина из твоих снов.
Я хотел бы обхватить ее обеими руками, сжать меж ладоней и движением большого пальца свернуть тонкую шею, как доверчивому утенку. Ощущать, как обмякнет пушистое желтое тельце, как начнет остывать, недвижимое, легкое. Отныне полностью мое.
Я хотел бы поднять ее над землей, как дорогую вазу, и обрушить вниз, чтобы сломать все, что есть у нее внутри, чтобы она взорвалась и рассыпалась мелкими стеклянными брызгами прямо у моих ног. Лужа блестящих осколков. Я мог бы ходить по ним босиком.
Я хотел бы вгрызться в ее тело зубами, как лев вгрызается в тугое брюхо юной антилопы, помогая себе когтями, выпуская теплые кишки наружу, пока она еще жива, лежит на боку и дышит с хрипом ускользающей жизни, а глаза ее заволакивает стеклянная дымка.
Я хотел бы поместить ее под воду и удерживать силой, наблюдая, как она захлебывается, легкие ее наполняются водой, а пульс замедляется, она вздрагивает в первый раз, и потом еще раз, все ее тело дергается, противится происходящему, умирающий без кислорода мозг не верит в это. А я смотрю. Мне приятно на это смотреть.
Но каждый раз, когда я намереваюсь свернуть ей шею, она напрягает мышцы и изворачивается, и я вижу, что это не утенок, а питон, способный переломить кость в моей руке, овившись вокруг нее.
Но каждый раз, как я собираюсь разбить ее и с яростью бросаю оземь, она с глухим стуком ударяется и остается целой, ни трещинки, она прочнее, чем любой материал, известный человеку.
Но каждый раз, как я обнажаю свои клыки и подбираюсь ближе к ее уязвимому месту, она скалится в ответ, и я теряюсь, потому что хищник не умеет нападать на жертву, которая может составить конкуренцию и дать отпор.
Но каждый раз, когда я погружаю ее под воду и тело ее податливо моим рукам, я вижу, что у нее открываются жабры, о наличии которых она и не подозревала всю свою жизнь.
Противоречивые эмоции, которые она у меня вызывает, разрушают нас обоих. Нечто деструктивное, глубокое, горькое и пьянящее, как яд. Не то, что я должен испытывать к ней, но то, что я способен испытывать.
Я хочу убить ее и защитить от самого себя, забрать с собою в обитель вечной боли и оградить от всяческих страданий, заставить мучиться до самой смерти и скрасить последние отведенные ей дни.
Раньше я полагал, что мне полезно хотя бы единожды очеловечиться до такой степени. Однако, пребывая здесь в этот раз, я запутался, забылся, и этот план, казавшийся поначалу таким безупречным и лаконичным, не принес ничего, кроме мучений, познать которые я не намеревался.
Обычно это я мучаю, ибо создан именно таким, в этом моя сущность, но в процессе сближения с нею мы как будто поменялись местами. Теперь это она искушает меня. Хватает зазубренным крюком за слабое место и тянет на себя. Она даже не замечает этого, не сознает своей силы. А я не заметил, как мне стало нравиться то странное, что между нами растет.
Мне необходимо быть с нею дольше, чем вечность, но скоро я обязан буду уйти. Я быстро забуду о том, что связывало нас, но не хочу, чтобы хоть одно воспоминание о ней выветрилось из моей памяти. Я хочу забрать все, что у нее есть, но мне нечего ей оставить. Одинаково властно во мне желание уничтожить ее и спасти. Если не это внутреннее противоречие есть главное проклятие людей, что же тогда является им? Как им удается жить в бесконечном расколе надвое, испытывая нечто столь жгучее и неразрешимое изо дня в день? Как они справляются с этим?
Но хуже всего даже не то, что я начал испытывать это к ней, хотя ни в коем случае не должен был. Хуже всего, что она постигла все это гораздо раньше меня, в тот период, когда я еще не до конца разглядел ее, не понял, какое сокровище обнаружил на этой убогой помойке земных пороков.
Я бы многое отдал, чтобы мы одновременно к этому пришли.
Но я был и остаюсь ужасным глупцом, который не заслуживает взаимности, но отчаянно ее добивается, потому что иначе не умеет. Я так хотел бы оставить ее в покое и просто исчезнуть. Но вместо этого зачем-то приковал себя к ней и не могу двинуться.
Я готов страдать вечно, если она будет поблизости, но мое присутствие убивает ее, сокращая вечность до вполне определенного срока. А когда ее не станет из-за моих эгоизма, глупости и бессилия, не знаю, что произойдет со мной. Не могу себе этого представить.
Фаина захлопнула дверцу кухонного шкафа и едва не выронила тарелку из рук. Еще мгновение назад Яна не было в поле зрения, а теперь он будто материализовался из воздуха прямо за закрытой дверцей, отчего тело непроизвольно вздрогнуло.
– Напугал? – улыбнулся он, забирая посуду так, чтобы не касаться ее пальцев.
– Больше так не делай.
Фаина собиралась чем-нибудь пообедать, но пока не могла придумать, что ей приготовить, и несколько минут бесцельно бродила по кухне, то убирая мусор, то перекладывая предметы с места на место, то проверяя, достаточно ли чисты кружки и полотенца. Пока Ян не вырос из-под земли прямо перед нею в растянутой домашней водолазке песочного цвета и выцветших джинсах. Такой естественный и простоватый, ничуть не страшный.
– Как спалось прошлой ночью? – лукаво спросил Ян, не сводя с нее гипнотических глаз такого изумительного цвета, какие вряд ли имеются у кого-то еще во всем гребаном мире.
– Вижу, у тебя игривое настроение?
– А у тебя нет? – Сосед подмигнул, ухмыляясь, и Фаина не сумела сдержать ответной улыбки.
«Если бы он только был обычным человеком, какой счастливой я должна была бы себя чувствовать от его внимания».
– Не знаю, – она повела плечом, – давно не задумываюсь над этим.
– Ну да. – Бегло осмотрев собеседницу, Ян отошел на пару шагов и без надобности ополоснул тарелку, которую у нее забрал.
Фаина задумалась. Отчего он ведет себя так осмотрительно, но при этом приветливо? Шутит и улыбается, но не прикасается к ней и держится на расстоянии. Подобная сдержанность ему не слишком свойственна. Еще и эта попытка повседневного общения…
– Обедать собираешься?
Это был вопрос студента, соседа по общаге, приятеля, кого угодно, но никак не создания, что собирается прикончить тебя в ближайшем будущем.
– Вроде того.
Ян набрал чайник и поставил на плиту.
– Тебе тоже странно вести со мной непринужденные диалоги?
– Да, – с облегчением ответила она, зафиксировав непослушное тело у подоконника, – более чем.
Ладони вспотели и похолодели, а шея, наоборот, горела и пошла пятнами. Присутствие Яна всегда вызывало сбои в работе ее организма. То, как он смотрит, с какими интонациями обращается к ней, пробирает до костного мозга, вызывая определенные реакции. Зачастую неприятные.
– Я понимаю, – заверил он, протирая полотенцем и без того чистый стол, – учитывая все, что было…
– И в особенности то, что будет.
Ян промолчал, что было хорошей возможностью перевести дух. Фаина глядела в окно, каждой клеткой тела ощущая постороннее присутствие за спиной. Опасное, непредсказуемое создание любезничает с нею, зная, что постепенно убивает ее, находясь рядом. И все будто так и должно быть.
Солнце светит на улице, прошибая насквозь весь город, небо чистое, как слеза, прохладный ветер и безмятежность весеннего дня. Новая жизнь природы вкупе с хорошим настроением соседа успешно притупляли бдительность.
Глядя на свежую зелень деревьев и клумб, впитывая в себя обновление и возрождение всего живого, может даже показаться, будто никакого кошмара не было и опасность отступила. Но вот же она, прямо у тебя за спиной, сто́ит слегка повернуть голову, и увидишь из-за плеча, из краешка глаза – орудует на кухне продуктами и посудой, выкладывая их на стол будто в магическом ритуале, главное условие которого – молчание.
– Есть особые пожелания?
– Что, прости? – Фаина в недоумении обернулась.
Ян глядел на нее с просветленным лицом, а на столе разместились продукты, в основном мясо и овощи. Кажется, он выложил все, что у него имелось. Чтобы она выбирала?