Фаина и Ян значительно сблизились за очень короткий срок, и поначалу все шло неплохо.
Она перестала зацикливаться на своих неудачах, изъянах и болезнях, не вспоминала о смерти, которая теперь стояла под вопросом из-за невероятно мягкого обращения Яна с нею.
Он же – проводил время с человеческим созданием, к которому ощущал слишком многое, чтобы это возможно было описать всеми известными ему языками. Но рядом с нею Ян, кажется, начинал понимать, что означает та самая «привязанность», о которой он прежде так многое читал и слышал, но лично не испытывал.
Происходящее между ними напоминало жуткую сказку о дружбе паука и бабочки, застрявшей в паутине. И вот они вдвоем читали эту сказку, переглядываясь и удивляясь ее неправдоподобности. Но чем глубже продвигались к финалу, тем яснее понимали, что природы не изменить, и паук будет любезничать с наивной бабочкой лишь до того момента, пока не испытает легкий голод. Тогда-то и придет конец его искренним улыбкам, и станут они оскалом ядовитых зубов.
Рано или поздно Ян проголодается. И то, что между ними происходит сейчас, перестанет его устраивать.
Все это казалось настоящей дикостью, учитывая былые события, исполненные взаимной неприязни, и в то же время развивалось столь естественно, словно иначе не могло сложиться ни в одном развитии сюжета, и они оба знали, что придут к этому, потому сейчас плыли по течению, не задумываясь, насколько это логично.
Настоящее контрастировало с прошлым, и эта яркая полярность не позволяла увидеть или предсказать будущее Фаины, ослепляла ее. Казалось, будущего у нее нет и никогда не было. Есть момент в настоящем, растянувшийся навечно. Очень приятный момент. Если он вдруг оборвется, жизнь уже не вернется в прежнее русло.
Естественный поток времени изменился навсегда, и Фаина с радостью выпала из него, как будто прежде ползала по лабиринту вентиляционных труб огромного здания и не могла найти выход, а теперь нащупала решетку и сорвалась вниз, но оказалась в запертой комнате, ключ от которой давно утерян, и окон в ней нет.
Коллективный мозг общежития считал Фаину и Яна новой парочкой, о которой можно всласть посудачить за закрытыми дверями. Девочки с этажа, полагавшие, что хорошо знают соседку-чудачку, раньше других заметили, что между этими двумя самыми странными обитателями общаги что-то происходит.
И пока новенькие наотрез отказывались в это поверить (ибо худая болезненная девушка с явными психическими отклонениями не могла заинтересовать мужчину столь невиданной привлекательности), Арина, Даша, Наташа и Лиза больше не совершали попыток с ней общаться, при каждом удобном случае награждая Фаину презрительным взглядом. Будто сами не бывали на ее месте или не мечтали там побывать.
Каждая из них успела погибнуть и преобразиться в плену Яна, но то, как быстро он забыл о них, а в особенности то, что остановился именно на Фаине, приводило в недоумение и глухую ярость.
Ни с кем он раньше так себя не вел. Никому не готовил, не ухаживал, не заботился, словно джентльмен. Девушки получали от него лишь грубость, потребительское отношение и безразличие. Но Фаину это обошло стороной, Фаина купается в его внимании и наслаждается его компанией – так им казалось, и они скрипели зубами, размышляя, почему же так получилась, в чем эта ненормальная лучше, чем они?
От былой дружбы не осталось следа.
Она переросла в зависть.
Фаина и Ян, проводя вместе много времени, прослыли парой влюбленных, но что было между ними на самом деле, они и сами не могли бы ответить. Кто они друг другу? Как назвать их странные взаимоотношения? Стоит ли вообще идентифицировать происходящее между ними, пытаться присвоить некую классификацию? Нужно ли задавать какие-то вопросы или это все испортит?
Ян вел себя весьма галантно и не позволял лишнего. Он словно ждал чего-то… Не от нее конкретно, а вообще. Стал осмотрителен, задумчив и слегка печален. Фаина тоже держала себя в руках, прислушиваясь к своему самочувствию. С ней происходило что-то непонятное, доныне не испытанное.
Бесконечная приятная мука, пузырящаяся под кожей. Предвкушение. Обещание большего.
Время от времени они повторяли свой излюбленный ритуал и вместе обедали или ужинали на кухне. Готовил всегда Ян, она лишь помогала, исполняя мелкие просьбы. Сосед настаивал, что основную работу должен проделывать именно он, собственными руками.
Почему это важно – не говорил. Не хотел затрагивать болезненную для обоих тему. Пожалуй, высшим проявлением заботы было как раз то, что Ян ее кормил, часто даже с руки, после чего ей ненадолго становилось лучше.
От ежедневного времяпровождения в его компании Фаина погрязла в фантазиях, словно грешники в болоте Стикс. Все напряженные моменты между ними, произошедшие в течение дня, неизменно посещали воображение ночью – вторичные, переосмысленные, всегда на грани.
Догадывался ли об этом Ян? Он ни разу не дал ей понять, что знает, но Фаина думала: все-таки он знает. Снятся ли ему сны? И если да, бывает ли в этих снах Фаина?.. Она робела об этом спросить.
Однажды ей приснилось, что Ян раздел ее и туго связал по рукам и ногам. Орущую от ужаса, он принес ее на кухню, небрежно положил на стол, включил плиту и принялся доставать посуду – так буднично, словно Фаина была тушей для разделки, не более.
Этот сон посетил ее в ночь после неудачного каламбура о том, что Фаину можно было бы съесть, будь в ней побольше мяса. Ян все еще пытался шутить, но у него не получалось.
Вариативность грез одной и той же тематики начинала ее пугать. Спать с Яном в реальной жизни она не собиралась, пока не возникнет жесткой необходимости или желания, которое невозможно побороть. Пока что она справлялась. Он, кажется, тоже. Но почему он сдерживается? Неужели его планы изменились? Или ему слишком нравится проводить с ней время вот так – в спокойствии и мире.
Дни сгорали один за другим и уносились в небо подобно кусочкам черного пепла, который всегда летал по улице, когда в глубоком детстве Фаины кто-то палил костер и начинали гореть камыши. Время уносило вдаль моменты, разделенные на двоих.
Фаина и Ян могли часами находиться в его комнате, разговаривать о ерунде или, напротив, о вещах серьезных и важных. Он задавал множество вопросов, которые должны были помочь ему лучше узнать человеческую натуру, проверял ее реакции, пытался понять их. Однако, выслушивая ответы Фаины – подробные и искренние, – не верил в то, что слышит, и количество вопросов лишь возрастало, они делились и множились, словно бактерии при высокой температуре.
Иногда Ян читал ей что-нибудь из своей библиотеки. У него было множество толстых книг, на вид очень старых, в красивых тканевых переплетах. И пахли они словно в забытых богом библиотеках – пылью, сырой древесиной и древней мудростью.
Когда Кирилла не было, он звал Фаину к себе, завязывал густые волосы в хвост, надевал очки в черной оправе (оказывается, Ян, как и все люди, любил читать в полном комфорте, и это его ничуть не смущало), и вместе они заваливались на его широкую кровать, где места хватало обоим, но все равно они старались лежать поближе друг к другу.
Один раз Фаина даже легла ему на грудь, а он приобнял ее одной рукой для удобства, но дальше этого дело не пошло, к ее большому разочарованию, хотя тела их соприкасались более чем многообещающе. Возможно, это был еще один вид пытки, направленный на нее.
Возбуждающе низкий тембр Яна своими вибрациями приводил в сладкое оцепенение, и Фаина не могла наслушаться, ей хотелось все больше. Сколько бы Ян ни читал, его интонации всегда были верны и выразительны, и ни разу он не допустил ошибки в произношении какого-либо слова. Более того, когда попадались фрагменты на других языках, он не испытывал с этим никаких трудностей и читал чисто, без акцента, будто отлично знал латынь, немецкий, итальянский и древнегреческий.
Будто сам создал все эти наречия. Или был свидетелем их появления.
Слушая гудящий голос, Фаина неизменно засыпала на груди, из которой он просачивался, перекинув одну руку через тело, рядом с которым ей почему-то удавалось расслабиться. Ян никогда не спал. Неизвестно, что конкретно он делал, пока Фаина дремала, почти забравшись на него. Но в урывках сна она ощущала, как он приобнимает ее и гладит по голове или по лицу. Бесконечно, монотонно.
В хорошую погоду они гуляли по городу, преодолевая большие расстояния пешком. Фаина не ощущала усталости, пока Ян был рядом. Во время таких прогулок они могли молчать по несколько часов или, наоборот, спокойно обсуждать одну и ту же тему без остановки. Они избегали людных мест, таких как парки и набережная, и все равно не держались за руки.
День за днем вместе с Яном. Кажется, так и было всегда. С того самого момента, как она себя помнит, он всегда был поблизости. Она этого не знала, но ощущала его неизменное присутствие.
Он шел рядом с нею в школу и из школы, в институт и обратно, на работу и домой; сидел рядом на полу, пока она спала, смотрел на нее из зеркала, когда она умывалась, ездил в общественном транспорте прямо у нее за спиной – всегда безмолвный и незримый. Нечто вроде ангела-хранителя, только наоборот. Демон-предвестник.
И вот он наконец проявился, как картинка в растворе под красными лампами. Что на этом снимке? Фаина его никогда не видела, но всегда носила в нагрудном кармане.
– О чем ты говоришь, Фаина? – нахмурился Ян. Временами он, как и все остальные, совсем ее не понимал.
– Неужели я это вслух сказала?
– Да.
Еще несколько минут прогулки прошли в тишине. Фаина размышляла о том, что в процессе сближения между ними сплелась невесомая сеть, в которую попалось нечто трогательное и робкое.
Они не знали, что это за чувство и было ли это полноценным чувством вообще или просто зародышем чего-то видимого и существующего в иных слоях реальности. Там, куда взор людей ненадолго обращается лишь в моменты редкого просветления.