ялась, но когда обсуждала это с подружками, то выяснялось, что подобное хотя бы раз происходило почти с каждой из них.
Конечно, она понимала, что вряд ли вспомнила все точно, ведь очень многое люди делают привычно, автоматически, и такие действия не всегда оставляют след в памяти. Например, закончила глажку — выдернула шнур от утюга из розетки, пошла на кухню готовить еду и вдруг начинаешь беспокоиться: а выключила ли электроприбор? Как ни силишься — вспомнить не можешь, идешь в комнату, убеждаешься, что да, оказывается, выключила, а сознание не зафиксировало. Разве можно вспомнить в мельчайших деталях, какие именно продукты и в каких магазинах покупала пять-десять дней назад? Магазины-то одни и те же, и полки те же, и продукты, все делаешь на автомате, при этом думаешь о чем-то своем, насущном, и не замечаешь окружающих людей. Но Татьяна понимала всю важность вопросов и ответов и старалась как могла. Теперь настала очередь Олега, и мать пропавшей девочки напряженно вслушивалась в каждое слово мужа: а вдруг в описании людей, которые были рядом с ним, окажется кто-то, кто и ей попадался на глаза?
Активнее всего задавал вопросы вчерашний толстячок. Как его фамилия? Он же представился и имя называл… Гордеев, кажется. Да, точно, Гордеев. Второй, элегантный такой, в хорошем костюме, Телегин. А третий даже фамилию не сказал, только кивнул и улыбнулся, сидит, молчит.
— Значит, у станции метро «Ленинский проспект» вы позвонили из телефона-автомата жене и сказали, что направляетесь домой? — уточнил Гордеев, что-то записывая в блокнот.
— Совершенно верно. Позвонил, спустился в метро и поехал.
— Как долго ехали?
Олег пожал плечами.
— Ну, как обычно, около сорока минут, наверное.
Это было неправдой. Олег совершенно забыл, что в тот день он встречался с Валентином. Да, он действительно позвонил домой около десяти вечера и сказал, что едет. Но Татьяна отчетливо помнила, что он сказал тогда: «Я уже у метро «Полежаевская», через час буду». Она не могла перепутать, потому что встречи с Валентином всегда проходили где-то на Проспекте Мира, и после них Олег садился в метро именно на «Полежаевской». Татьяна открыла было рот, чтобы подсказать мужу правильный ответ, но в этот момент зазвонил телефон, и она рванулась в прихожую. А вдруг это насчет Аленки? Вдруг она нашлась?
Но, к сожалению, звонили родители Олега, спрашивали, нет ли новостей. Татьяна быстро свернула разговор и снова уселась в комнате. Вопросы Гордеева касались уже другого дня, и Олег подробно описывал, как они всей лабораторией ездили в Подмосковье на полигон проводить какие-то эксперименты. Одна часть мозга Татьяны слушала, другая никак не могла отключиться от мыслей о дочери. Где она? Что с ней? Жива ли… Ох, нет, об этом думать невозможно. Хорошо ли ищут детей? Стараются ли?
Разговор Олега с оперативником дошел уже до девятого ноября. Татьяна точно помнила, что накануне того рокового вечера муж снова ездил к Валентину. Но по рассказу Олега выходило, что он, как обычно, сильно задержался на работе, откуда направился прямо домой. «Он не мог два раза забыть об одном и том же, — с недоумением подумала Татьяна. — Он не мог дважды ошибиться. Почему он врет милиционерам? Что он скрывает?» И вдруг ее осенило: женщина! У Олега есть другая женщина. И не со старым другом Валькой он встречается, а с ней. Потому и лжет сейчас. Если скажет, что ездил к Валентину, то милиция ведь может спросить у Вали, и все выплывет. И сказать, что был у женщины, Олег тоже не может. Господи, какая глупость! Ведь речь идет об Аленке, об их дочери, которая пропала и которую обязательно нужно найти! Да пусть бы признался хоть в трех любовницах, хоть в десяти, лишь бы делу помогло. Неужели он сам не понимает?
Устраивать семейную сцену в присутствии посторонних — не в характере Татьяны Муляр. Она подождет, когда чужие уйдут, и поговорит с мужем, убедит, что сейчас не время затевать скандалы на почве супружеской неверности, потому что главное — найти и вернуть домой Аленку. Если уж Олег не хочет говорить о чем-то этим оперативникам, пусть скажет ей, наедине, они вместе прикинут, не попались ли им на глаза одни и те же люди. И если обнаружится что-то важное, они вместе придумают, как донести информацию до милиции, чтобы не трясти на глазах у всех грязным семейным бельем. Сейчас такой момент, когда не время для ссор. Они должны быть вместе, рядом, думать одинаково и делать одно и то же. У них с мужем на сегодняшний день только одна цель: снова увидеть дочь живой и здоровой, и как можно скорее. Ради этой цели можно пожертвовать чем угодно.
***
— Ловко ты им про педофилов втер, — одобрительно заметил Носилевич, когда трое оперативников вышли из дома, где проживали супруги Муляр. — Ты же вроде бы у руководства говорил, что эту версию отрабатывают опера с «земли», а вам поручается только месть и личные мотивы. Намерение самому поработать в этом направлении ты не озвучивал.
— Все озвучивать — язык сотрется, — хмуро буркнул Гордеев.
«Похвалил меня, гаденыш, — сердито подумал Виктор. — Думает, я теперь растаю и стану ручным. Как же, сам чекист оценил! Сдохнуть теперь и не воскреснуть от радости».
— Витя, ты что, на полном серьезе думаешь, что сексуальный мотив здесь просматривается? — не унимался Носилевич. — Или просто так сказал, чтобы заставить Муляров отвечать на вопросы? Пуганул, проще говоря?
— Я ничего не исключаю, — сухо ответил Гордеев. — Все версии подлежат отработке в полном объеме.
— Да ладно, ты мне учебник-то не цитируй, я его тоже читал. Меня интересует твое личное мнение как профессионала. И знаешь, что я тебе скажу? Среди знакомых этой семейки есть кто-то, на кого они думают. Есть человек, которого эти Муляры сами подозревают в педофилии, но до времени не хотят говорить. Может, их родственник или начальник, сослуживец.
Гордеев моментально забыл о своей злости, которую полагалось испытывать к капитану КГБ.
— С чего ты взял?
— Ты же с мужем разговаривал, жена у тебя за спиной сидела, ты ее не видел, а я смотрел внимательно. В какой-то момент она начала волноваться, и чем дальше — тем сильнее тревожилась. Когда мы уходили, она была уже сама не своя. Если хочешь мой совет — прошерсти как следует их окружение, они явно что-то знают.
Виктор молча кивнул. Он был благодарен Носилевичу за наблюдательность, но сказать «спасибо» или еще что-то соответствующее моменту язык не поворачивался.
Согласно плану на рабочий день, утвержденному утром на планерке, им предстояло встретиться с неким Михаилом Филипповичем Прасоловым, человеком крайне занятым ответственной работой в Министерстве торговли. Вызывать такого человека на Петровку или в Краснопресненский РУВД негоже, к нему следует подъехать, куда он скажет, и в то время, когда ему удобно. Прасолов назначил визит на половину шестого вечера, согласившись принять сотрудников уголовного розыска в своем служебном кабинете. В Минторге офицеров нет, «усиление» им не объявляли, но вся управленческая верхушка, тем не менее, трудилась в эти выходные даже более интенсивно, нежели в обычные будни: смена власти, момент ответственный, нужно быть готовыми к любым проверкам и к выполнению любых, даже самых неожиданных, указаний, исходящих от Политбюро ЦК.
— Поехали, — радостно сказал Гога Телегин, — подскочим туда пораньше, хоть пожрем вкусненького. У них там такой буфет — пальчики оближете.
— Бывал? — спросил Носилевич.
— И не раз. Это же моя сфера интересов. Бутербродики с сырокопченой колбаской, с красной рыбкой, с икоркой, салатик с крабами!
Гога мечтательно причмокнул и выразительно закатил глаза. Гордеев не возражал, есть и вправду хотелось, хорошо, что Наденька с утра обильно накормила, а то бы уже ноги протянул: как ушел из дома — так маковой росинки во рту не было. Носилевич предложение тоже поддержал, причем с энтузиазмом, который показался Виктору даже избыточным. «Ясное дело, капитан чует, что мы с Гогой ему не особо рады, и надеется за совместной трапезой наладить отношения. Застолье сближает, как известно. А если с выпивкой — так тем более. Зуб даю: после встречи с этим минторговским деятелем наш чекист предложит где-нибудь посидеть и принять по сто граммов. Мосты наводить собирается. Ну-ну, бог в помощь».
Буфет в Министерстве торговли оказался действительно роскошным, и Гордеев снова начал злиться на Носилевича, теперь уже за сам факт его присутствия рядом. Не было бы с ними Кирилла — можно было бы взять хоть по паре самых вкусных бутербродов и пирожных с собой, завернуть в бумажку, сунуть в «дипломат», а дома порадовать угощением пацанов. Ничего особенного в таком поступке не было, но при капитане почему-то казалось неприемлемым.
В назначенное время они сидели в приемной Прасолова и терпеливо ждали: Михаил Филиппович задерживался на совещании у министра. Гога, как обычно, не терял времени, очаровывал секретаря — женщину средних лет и строгого вида. Телегин вовсе не был бабником, а стремление заводить подружек всюду, где бы ни ступила его нога, объяснялось давно выработанной профессиональной привычкой, ведь он обслуживал сферу торговли и общепита, где, как известно, работают в основном именно женщины.
— Какой план на завтра? — спросил Кирилл у Гордеева.
— Завтра будет попроще. Семь человек сможем опросить за один день, если срастется. Всех вызвали в РУВД.
— А сегодня что же? Ну, с Прасоловым понятно, его в РУВД не выдернешь, но с родителями-то можно было и быстрее управиться, если собрать их в одном месте. А мы весь день провозились, на дорогу столько времени потратили. Хорошо еще, что Смелянский сам домой пришел, удалось с ним побеседовать, иначе пришлось бы и к нему на работу ехать, потом ждать в приемной, вот как сейчас. Нерационально у вас в милиции рабочие графики составляются.
«Ага, давай, внеси рацпредложение, — пробурчал мысленно Виктор. — Не стал бы прятаться за наши ксивы, заявил бы открыто, что, мол, к товарищу Прасолову из КГБ пришли, так он, глядишь, и визит к министру отложил бы. А то сидим тут, как жалкие просители. Что, слабо? Привыкли таинственность вокруг себя наводить?»