— Не знаю. Как доедет. Путь-то неблизкий, а она еще хочет найти кого-нибудь, чтобы у нее дома возле телефона дежурили, так что где-то часа через полтора-два, не раньше, я думаю.
Гога непроизвольно оглянулся на капитана Носилевича, откашлялся и довольно спокойно произнес:
— Мы вернемся через пять минут. Производственное совещание.
— Конечно, — хмыкнул Кирилл, — сходите, посовещайтесь.
Они вышли в коридор, где сидели вызванные свидетели, и сделали несколько шагов до лестничной площадки.
— Витя, когда приедет Муляр, поговори с ней без меня, ладно? — умоляюще зашептал Гога.
— Что так?
— Я не могу. Не могу!
— Да что такое-то? — недоумевал Гордеев. — Я чего-то не знаю?
— Я не могу ей в глаза смотреть, пойми ты! У меня же кто? Ворье. Спекулянты, растратчики, расхитители, взяточники. Короче, люди, которые сами виноваты, сами своими руками сделали себе неприятности. Неприятности, понимаешь? Проблемы. А тут не проблема и не неприятность, тут горе, настоящее, ужасное, непереносимое. Мрак и бездна. Меня начало пронимать, когда мы с тобой у Смелянских были, но я думал, что ничего, вытерплю. Потом к Мулярам приехали, и тут уж меня совсем скрутило.
— А по тебе не скажешь, — заметил Гордеев. — Мы же еще потом к Прасолову ездили, и ты был такой веселенький, бодренький, с секретаршей его заигрывал. Незаметно было, что ты на нерве.
— Держал себя в руках. Знаешь, пока занят чем-то, дело делаешь, оно отвлекает. А вечером пришел домой — и все. Сломался. Ночью спать не мог, пытался представить, что со мной было бы, если бы у меня такое случилось… В общем, Витя, говорю тебе как другу: еще одной встречи с Муляр я не вынесу. Со Смелянской еще так-сяк, справлюсь, потому что она — объект моего профессионального интереса. А с Муляр — нет, не смогу. Ну будь человеком, отошли меня куда-нибудь, когда она придет. Под благовидным предлогом, чтобы Кирилл не просек. Не хочу перед ним позориться. А тебе уж по старой дружбе говорю все, как есть.
Надо же! Импортный галстук, элегантные запонки, хорошие манеры. Красивое лицо, располагающая улыбка. Отличный опер, один из лучших агентуристов главка. И, оказывается, не выносит вида чужого горя. Он-то, Виктор Гордеев, насмотрелся, привык за столько лет, ему и в голову не приходило, что Гоге тяжело видеть чью-то боль, отчаяние, смешанное и с надеждой, и со страхом утраты.
— Ладно, сделаем, — пообещал он. — Как войдем сейчас — сразу начнем. Лады?
— Спасибо, Витя, — горячо поблагодарил Телегин.
Они вернулись к кабинету и, едва взявшись за дверную ручку, стали делать вид, что продолжают разговор.
— Ну а кто поедет-то? — недовольно выговаривал Гордеев. — Я не могу, я ответственный от главка. Вот когда Муляр придет, ты как раз и съезди, все равно она не по твоей части, к торговле отношения не имеет, так что ничего важного ты не пропустишь.
— Ну ладно, — пробурчал Телегин, изображая недовольство, — но будешь должен.
— Извини, Кирилл, — деловито проговорил Гордеев, обращаясь к Носилевичу, — производственные проблемы.
— Понимаю, — снова усмехнулся тот.
«И как он может часами стоять неподвижно? — в который раз удивился Виктор, глядя на капитана. — Их специально этому учат, что ли? Вот так слиться с мебелью и не подавать признаков жизни, оставаться незаметным…»
Со вторым свидетелем дело двигалось туго: этот человек по роду своей деятельности все дни проводил в разъездах, встречался с множеством людей и, к сожалению, отлично помнил все свои передвижения и был весьма словоохотлив, так что подробные ответы на вопросы заняли уйму времени. Гордеев злился, потому что делалось это все исключительно по требованию сотрудника КГБ, а сам он, была бы его воля, спрашивал бы только о том, что важно для отработки версий. Одно утешало: Гоге все эти сведения, судя по всему, были небезынтересны.
Когда снова заглянул тот же молоденький сержант и сообщил, что пришла гражданка Муляр, было уже начало третьего.
— Пусть подождет в коридоре, мы вызовем ее, когда закончим, — устало произнес Гордеев.
Наконец свидетель завершил свой многословный рассказ, напичканный бесчисленными деталями, и его отпустили.
— Перерыв, — выдохнул изрядно утомившийся Гордеев. — Хоть в туалет сбегаю, а то сейчас лопну. Давай, Гога, собирайся и мотай. Раньше сядешь — раньше выйдешь, раньше уедешь — раньше вернешься.
— Вить, может, я потом как-нибудь?.. — проныл Телегин.
«Театральные подмостки по тебе плачут, Гога», — насмешливо подумал Гордеев, а вслух произнес укоризненно:
— Да тут дел на полчаса, ну что ты, ей-богу? Давай, выметайся в темпе.
Виктор сбегал в туалет, заодно попил водички из-под крана и сделал несколько приседаний, чтобы разогнать кровь по затекшему телу. Подойдя к кабинету, кивнул Татьяне Муляр:
— Проходите.
На стульях вдоль стены сидели еще два человека из числа гостей, бывших в среду, десятого ноября, у Смелянских.
— И здесь своих без очереди пропускают, — послышался ворчливый голос. — Уж в милиции-то… Нигде порядка нет.
Гордеев кинул на ворчуна неодобрительный строгий взгляд, но ничего не сказал. Однако мысленно посетовал: «Какая же ты сволочь бездушная! Ведь ты каждый год ходишь в гости к Смелянским, ты знаком с Татьяной полтора десятка лет, ты знаешь, что у нее пропал ребенок, ты только что мило разговаривал с ней и изображал сочувствие. И теперь возмущаешься, что ее вызвали почти сразу, как она пришла, а тебе придется еще ждать. Совесть у тебя есть?»
Войдя в кабинет, он уселся за стол, посмотрел на лицо женщины, устроившейся на стуле перед ним, и вдруг вспомнил слова Кирилла Носилевича, сказанные накануне, после визита к Мулярам: «Ты же с мужем разговаривал, жена у тебя за спиной сидела, ты ее не видел, а я смотрел внимательно. В какой-то момент она начала волноваться, и чем дальше — тем сильнее тревожилась. Когда мы уходили, она была уже сама не своя. Если хочешь мой совет — прошерсти как следует их окружение, они явно что-то знают». Неужели комитетчик был прав? Неужели и вправду Татьяна Муляр имеет основания подозревать кого-то из близкого окружения семьи? Думала об этом вчера полдня и всю ночь, а сегодня решилась рассказать о своих подозрениях. «Ты разговаривал с мужем, а я смотрел на жену…» Интересный вариант. Надо попробовать.
Носилевич выбрал для своего великого стояния тот угол комнаты, где его хорошо видели Гордеев и Телегин, но почти не мог видеть человек, который сидел напротив них и спиной к капитану. Если не оборачивался поминутно, конечно. «Вот и хорошо, — подумал Виктор. — Вот и стой там. А я погляжу».
— Слушаю вас, Татьяна Евгеньевна, — деловито сказал он и приготовился записывать.
— Мой муж, Олег, вчера сказал вам неправду…
Далее последовал рассказ о некоем Валентине Буслаеве, с которым Олег Муляр регулярно встречается, но почему-то не упомянул об этих встречах, хотя за интересующий оперативников период они имели место как минимум дважды. Встречи проходили в районе Проспекта Мира и станции метро «Полежаевская».
— Что же они там делали? — спросил Гордеев. — Ходили к кому-то в гости?
Татьяна замялась.
— Я не знаю. Олег всегда говорил, что они ходят куда-то пить пиво и обсуждать мужские дела.
— Куда именно? Он упоминал название заведения или, может быть, адрес? Или ориентир какой-нибудь, например, магазин, остановку троллейбуса или автобуса?
Она покачала головой, потом задумалась.
— Ориентир… пожалуй, нет, но Олег рассказывал про один дом, дескать, нагнали технику, сделали вид, что будут сносить или перестраивать, месяцы идут, а все стоит, как стояло, и дом, и техника, никакие работы не ведутся. И Олег тогда сказал, что вот, мол, дом уже скоро год как расселили, простоял пустой десять месяцев и теперь еще столько же простоит с техникой, потому что порядка нет, бесхозяйственность и показуха. Раз он знает, сколько месяцев прошло после расселения, значит, бывал там не один раз.
Похоже, Татьяна Муляр всю ночь готовилась к этому разговору, вспоминала подробности, обдумывала их, делала выводы.
Гордеев в очередной раз бросил короткий, совсем незаметный взгляд на капитана Носилевича. «Хороший я ученик, — мысленно похвалил себя Виктор, — не утратил способность перенимать чужой опыт».
— Как вы думаете, почему ваш муж скрыл от нас эту информацию? Он же умный человек, должен был понимать, что мы задаем свои вопросы не просто так. Тем более это касается вашей дочери, которую мы ищем. В такой ситуации скрывать что-то от милиции или лгать — настоящая глупость или даже грех.
На скулах женщины проступили красноватые пятна.
— Я думаю, что он мне изменяет, — выдавила она. — Он не с Буслаевым встречается, а с другой женщиной.
— Вы у него спрашивали об этом?
— Да.
— И что он ответил? Как объяснил свою ложь? Признался в измене? Или дал какие-то другие объяснения?
— Он… Олег сказал, что я все выдумываю и что он встречался с Валентином.
— То есть не отрицал, что действительно в указанные дни и часы находился не на работе в районе Ленинского проспекта, а именно в районе Проспекта Мира?
— Не отрицал. Он сказал, что не хотел упоминать Валю… Валентина, потому что у него судимость. Правда, всего лишь за тунеядство, ничего такого страшного он не сделал, просто не работал дольше трех месяцев. Но все равно…
— Хорошо, мы это проверим. Муж в курсе, что вы пришли к нам?
Татьяна отрицательно покачала головой.
— Нет. Но я ему скажу. Он все равно узнает, потому что вы же будете разговаривать с Валентином. Ведь будете?
— Обязательно, — кивнул Гордеев и снова бросил взгляд на Носилевича.
Так и есть. Теперь все понятно. Капитану нужен был именно Олег Муляр. Ради отца пропавшей девочки Аллы он и отирается рядом с операми, занимающимися розыском исчезнувших детей. Оказывается, наблюдение за наблюдающим — неплохой метод работы, а не только фразочка из похабного анекдота про расценки в публичном доме. Надо будет укрепить навык и взять его на вооружение.