Да и кричать нельзя. Бессмысленно. Громким голосом и страшными угрозами можно напугать неопытного новичка, а для таких, как Квасков, демонстрация агрессии выглядит всего лишь слабостью и реальным отсутствием доказательств.
Задержанный от чая не отказался. Гордеев оставил его в кабинете под надзором старшины патрульно-постовой службы, который в данной ситуации выполнял функции конвойного, попросил в дежурке сделать два стакана чаю, а сам вышел на крыльцо и сделал несколько глубоких вдохов. Сырой холодный воздух растекся по легким, в голове немного прояснилось. Вернувшись в помещение, Виктор заглянул в кабинет, где Коля Разин пытался вытащить хоть одно внятное слово из пьяного Хвощева.
— На две секунды выйди, — попросил он.
Коля выглядел измученным и каким-то безразличным. «Устал», — с сочувствием подумал Гордеев.
— Ну, что? Есть что-нибудь?
Разин отрицательно покачал головой.
— Лыка не вяжет. Даже не понимает, о чем я его спрашиваю. Блюет. А я нюхаю. От этого запаха скоро сам блевать начну.
— Возвращай его в камеру, а сам отдохни, поспи, пока я с Квасковым закончу.
— Да какой тут сон, — молодой оперативник вяло махнул рукой. — К дому Лихачевой отправили кинолога с собакой, дежурный следак вызвал, я лучше туда съезжу, помогу девочку искать. Вдруг пригожусь. Твой что говорит?
— Утверждает, что Муляр сама убежала. Если не врет, тогда есть шанс найти, хотя след несвежий, да и дожди шли, так что собака вряд ли сработает.
— Давно? — оживился Коля.
— Что — давно?
— Давно она убежала?
— Квасков говорит, в ночь со среды на четверг.
— Давно, — пригорюнился Разин. — На собаку надежды мало.
— Но есть надежда, что Квасков все-таки врет, и девочка пробыла у них дольше, чем несколько часов. Если хотя бы пару дней, то след посвежее будет.
— А если она не сама убежала, то следа не будет вообще, — медленно проговорил Разин.
Да, если собака не возьмет след снаружи, значит, Аллу Муляр выносили на руках. А это плохо. Очень плохо.
— Ермашовой позвони, скажи, что в самом крайнем случае можно будет возбудиться по сто двадцатой или даже по сто девятнадцатой через пятнадцатую.
Разин с сомнением посмотрел на Виктора.
— Покушение на развратные действия и на половое сношение с лицом, не достигшим половой зрелости? Мы же девочку еще не нашли, а судя по тому, как описывают ее внешность, со зрелостью там все в порядке…
— На сто двадцать — пятнадцать Квасков уже наговорил, там развратные действия в отношении несовершеннолетнего независимо от половой зрелости, только по возрасту, а дальше видно будет. Пока так. Позвони, она ждет. Пусть хоть поспит спокойно пару часов, зная, что в принципе есть на чем возбудиться, если ничего другого не накопаем.
Гордеев взял два стакана в подстаканниках и понес свежезаваренный чай в кабинет, где его дожидался Квасков. Тот жадно обхватил ладонями мельхиоровый подстаканник, сделал пару глотков, зажмурился от удовольствия.
— Слоник, — протянул он одобрительно, имея в виду дефицитный индийский чай, который продавался в пачках с изображением слона. — Красиво живут менты. Гражданин начальник, а закурить не найдется?
— Не курю.
— У ментов всегда есть, — хмыкнул задержанный. — Для поддержания разговора с преступным элементом.
— Это верно, я тоже в столе пачку держу на такой случай. Но мой кабинет не здесь, а лазить по чужим столам я не приучен.
— Может, у сержанта? — жалобно попросил Квасков. — Ну будьте человеком, гражданин начальник!
Дежуривший в коридоре за дверью сержант добросердечно поделился «Пегасом», и Квасков с наслаждением втянул в себя дым. Гордеев собрался было задать очередной вопрос, но услышал рев мотоцикла. Синицын вернулся! Хорошо бы принес какие-то новости.
Через несколько секунд дверь распахнулась, и на пороге появилась долговязая фигура в толстом свитере. С непромокаемой накидки, которую Синицын держал в руках, капала вода. Пришлось снова звать сержанта и выходить в коридор.
— Есть, товарищ майор, — возбужденным шепотом сообщил Геннадий. — Красный «Москвич» с тульскими номерами!
О как! Похоже, очень тепло. Почти горячо.
— Точно, что с тульскими? — переспросил Виктор, боясь поверить в удачу.
— Говорит, точно. Свидетель — наш парень, поселковый, специально посмотрел на номер, потому что его сосед давно мечтал о «Москвиче» и именно о красном почему-то. Андреев, свидетель наш, как увидел красный «Москвич», так сразу подумал, что сосед наконец исполнил свою мечту. Глянул на номера — а там буквы не московские и не подмосковные. ТУА. Номера старого образца, белые на черном. На цифры внимания не обратил, а про буквы подумал, что сосед только-только купил подержанную машину из другой области, на учет поставить еще не успел, ездит пока со старыми номерами. На другой день зашел к соседу поздравить с покупочкой, а тот страшно удивился. Не моя, говорит, машина, мне еще подкопить деньжат надо.
— И когда это было?
— Вроде на той неделе.
— В среду?
— Нет, раньше. Андреев сказал, что либо в понедельник, либо во вторник, потому что в среду днем и вечером его вообще в поселке не было. Он работает в Дмитрове, в среду утром уехал туда, после работы остался у друзей с ночевкой, они что-то отмечали. Вернулся только в четверг к вечеру.
— В понедельник или во вторник, — задумчиво повторил Гордеев. — Ладно. Выкрутим. Спасибо тебе, Гена. Ты сейчас отдыхать?
— Какое там! Поеду к поисковой группе, им лишние руки не помешают. Хотя ночью шансов — ноль, темень непроглядная, но с фонарями можно попытаться.
— До утра ждать нельзя, — возразил Гордеев. — Если все очень плохо, то, конечно, и днем найти не поздно, но если девочка еще жива… А такая вероятность есть. Квасков утверждает, что она сбежала. Верить ему нельзя, само собой, но не проверить — преступно и глупо. Сам посуди: стали бы они держать в сарае при себе вещи, если девочку изнасиловали и убили? Хвощев — идиот, но Квасков-то сообразил бы, что улики нужно уничтожить. Раз вещами не озаботились, значит, есть надежда. Следователь наверняка именно так и подумал, потому и кинолога вызвал.
— Вообще-то да, — согласился Синицын.
— Разина с собой прихвати, он в дежурке должен был. Тоже собрался на поиски.
— Сделаю.
Когда Гордеев вернулся в кабинет, Квасков уже допил свой чай, докурил сигарету и сидел со скучающим видом.
— Гражданин начальник, можно мне на боковую? Спать охота, а утром тульские меня в оборот возьмут, опять языком молоть целый день придется.
— А ты помолчи, Квасков, отдыхай пока, говорить буду я. И расскажу тебе любопытную историю. Хочешь?
— Отчего ж не послушать хорошего человека, — оскалился в язвительной улыбке Квасков. — Валяйте, гражданин начальник.
— Было вас как минимум трое на том разбое, а возможно, и четверо, — начал Виктор неторопливо, прихлебывая остывший чай.
— Двое нас было! Я и Хвощ, больше никого!
— Не прерывай, слушай молча, Квасков, ты же устал, перетрудился, вот и отдыхай. А у меня работа такая, говорить много приходится. Денег в доме Лихачевой нашли намного больше, чем в сарае. Намного больше, — с нажимом повторил он. — А ты же сам сказал, что деньги — твои. Я сперва подумал было, что это у вас уговор такой был с Хвощем: ему долю поменьше, тебе — побольше, это нормально, потому что дело не он ставил, мозги не он напрягал. Но у честных воров делят по справедливости, не бывает так, чтобы одному подельнику десять процентов, а другому — девяносто. Значит, был кто-то еще, кто свою долю присовокупил к твоей и отдал на хранение Клавдии Степановне Лихачевой. В розыск подали только тебя и Хвощева, значит, третьего пока не установили. Но этот третий вас не бросил в беде, протянул руку помощи. У него есть надежный кореш в Туле, на красном «Москвиче» ездит. Кстати, через этого кореша он и Хвощева нашел, когда ваш запланированный подельник угодил на больничную койку. Находка вышла неудачная, да, Квасков? Косяк, одним словом.
— Брехня, — презрительно протянул Квасков.
— Я тебя не спрашиваю, брехня или нет, я тебе сказку рассказываю, а ты слушай и мотай на ус. Хвощев свои деньги при себе держал, из рук выпустить боялся, Лихачевой не отдал, что, в общем-то, понятно. Кто она ему? Он ее знать не знает. А вдруг стащит, по кусочку будет отламывать? А ты, Квасков, и третий подельник доверили старушке такую огромную сумму. Спрашивается: почему? Ну, с тобой понятно, ты с ее сыном вместе чалился, Дмитрий за нее поручился. Она ведь не в первый раз подобные услуги оказывает, проявила себя человеком надежным, проверенным. А третий? Поверил на слово? Кому? Тебе или Дмитрию Лихачеву? Или вам обоим? Отсюда простой вывод: он тоже ваш сокамерник, на той же зоне сидел. И вычислить его — дело нескольких дней. Ну, это ладно, разбой — не моя забота, я в эту тему соваться не стану. Идем дальше. Лихачев договорился с матерью, и вы у нее поселились. А у третьего своя надежная захованка есть, он там отсиживается и с помощником на красном «Москвиче» вас проведывает то и дело. По ночам, чтобы не светиться. И когда Хвощев начал дурку валять и истерить, ты на него пожаловался. Может, помощи какой попросил. Про желание побаловаться с малолеткой рассказал. Намекнул третьему, что коль уж его корешок так облажался и приискал вам в подельники полного придурка, то исправлять — не твоя забота. И ваш третий решил, что нужно дать Хвощеву, чего ему хочется. Нужно же было как-то его заткнуть, успокоить, а то не ровен час и вправду сбежит и тут же попадется, ума-то бог не дал. И всех вас сдаст. Это, заметь, не я придумал. Это ты сам сказал, Квасков. И вот в среду вечером вам привозят девочку. Пальтишко в клетку, серая юбочка, толстая коса. Во рту кляп, руки связаны. Глаза огромные, перепуганные, в слезах. Хвощев радуется, а ты, Квасков, в ужасе. Твоей мужской натуре это глубоко противно. Трогать детей — выше твоего понимания. Ты поначалу надеялся, что сможешь перетерпеть, все-таки личная безопасность важнее, раз уж сподобился связаться с недоумком вроде Хвоща. Сдерживал его, насколько фантазии хватало, уговаривал, спаивал до обморока. Объяснял, что лучше по согласию, потому что сто девятнадцатая и сто двадцатая — это не сто семнадцатая, и за добровольный секс с малолеткой дадут точно меньше, чем за изнасилование несовершеннолетней. Сколько вы так протянули? Несколько часов? День? Два? Когда Хвощ в конце концов озверел и сорвал с девочки юбку, ты понял, что нужно немедленно что-то предпринимать. Что ты сделал? Упоил его до беспамятства? Ударил так, что он вырубился? Как ты устроил, что Хвощ не помешал тебе развязать девочку и отпустить?