Однако на судне быстро поняли, что зверь не принадлежал к их подводному флоту. В воздух взмыли ядра. Первые шлепнулись в воду далеко в стороне, но артиллеристы на борту быстро поймут ошибку.
И тут взорвалась заложенная Корнелю мина. Становой крейсер содрогнулся, будто налетел на невидимую стену. Альгарвейцы тут же забыли о своем противнике. Их отчаянные попытки спасти обреченный корабли ни к чему не привели. С перебитым хребтом крейсер неторопливо ушел под воду.
Торжествующий вопль Корнелю мог бы сорваться с губ древнего воителя:
– За короля Буребисту! За Сибиу!
На сей раз ему удалось нанести врагам державы тяжелый удар.
Альгарвейские офицеры, заходившие в портновскую мастерскую Траку, через одного при взгляде на Талсу заявляли: «Тебе повезло, что в живых остался, парень». Всякий раз приходилось вежливо кивать и бормотать что-то вроде: «Да, знаю, знаю…»
На самом деле Талсу вовсе не был уверен, что рад был остаться в живых. Рана в левом боку мучила нещадно. При ходьбе юноша волей-неволей скрючивался в три погибели. Сидя – ерзал на месте, пытаясь устроиться поудобнее. Но положения, при котором боль проходила вовсе, он так и не сумел отыскать. Если верить целителю, оно найдется еще нескоро… если вообще найдется.
Но гораздо труднее было сохранять спокойствие, зная, что альгарвейцы имели в виду не то, что юноше посчастливилось выжить после ранения. Посчастливилось ему в том, что оккупационные власти не схватили его, не привязали ко столбу, не завязали глаза и не расстреляли.
Один из офицеров Мезенцио так и вовсе поводил пальцем перед носом у Талсу:
– Тебе повезло, что военный комендант здешнего округа – добрый старикан, который предпочитает не делом заниматься, а ухлестывать за своей молоденькой пассией. Большинство из наших… – И он многозначительно провел пальцем по горлу.
– Ну да, я самый счастливый парень на свете, – согласился Талсу.
К тому времени он повторил эти слова уже столько раз, что прозвучало убедительно. Альгарвейский капитан заткнулся и ушел.
Но по какому праву рыжики могли брать любую приглянувшуюся девушку? По какому праву затеяли драку с тем, кто взялся защитить их жертву? По какому праву готовы были зарезать любого, кто взялся окоротить их разгулявшуюся похоть?
«По праву завоевателя» – так отвечали они. Тот альгарвеец, что ранил Талсу, начертал свой ответ острием ножа – и это сошло ему с рук. У Талсу не нашлось столь же впечатляющих контраргументов.
– Ну, отец, я еще не скоро смогу искать неприятностей на свою голову, как раньше, – заметил он тем вечером, когда Траку закрыл лавку.
Старый портной хотел было хлопнуть сына по плечу, как в былые времена, – и застыл с поднятой рукой. Любой толчок отзывался в теле Талсу болью.
– Да лучше бы искал, – буркнул Траку.
– Я бы тоже лучше искал, чем нашел, – ответил Талсу, – но что сделано, то сделано. Камни ворочать и мешки таскать я еще долго не смогу, но орудовать иглой и ножницами ты меня сам учил, так что обузой не стану.
– Когда-то я, как любой отец на моем месте, надеялся, что из тебя получится нечто большее, чем простой портной, – ответил Траку, задвигая засов. – Но выше головы не прыгнешь, а выше сословия не поднимешься, и я рад, что ты доволен своей долей. – Ничего похожего Талсу не говорил, но, не успел он напомнить отцу об этом, как Траку продолжил: – И если ты не против, мы могли бы сосватать тебе невесту нашего сословия, да так легко! – Он прищелкнул пальцами.
Талсу покраснел.
– Правда, что ли?
– Ну да. Гайлиса, знаешь, на тебя всегда поглядывала, а уж теперь, когда ты на рыжиков набросился, чтобы ее защитить сам догадайся от чего, она просто решила, что на тебе свет клином сошелся.
Губы Талсу тронула легкая улыбка.
– Я заметил. С тех пор, как меня порезали, она зачастила к нам, правда?
– Есть немножко, – серьезно подтвердил отец. – Милая девочка. И очень славная – а это в конечном итоге поважней будет, хотя в молодые годы об этом не думаешь. Она тебе очень благодарна. – Он покивал, соглашаясь со своими словами. – И не забывает об этом. Так сытно мы не ели с довоенных времен. Так что если решишь, что иголка с ниткой, ножницы с лентой да портняжные чары тебе не по душе – можешь в бакалейщики податься.
– Ну, это еще не скоро решать, – заключил Талсу. Из кухни потянуло чем-то необыкновенно аппетитным. Юноша улыбнулся. – На голодное брюхо плохо думается. Голубцы – или меня нюх подводит?
– Ноги тебя подводят, а нюх в полном порядке. – Отец протянул руку, помогая юноше встать. – По лестнице сможешь подняться?
– Справлюсь, – ответил Талсу. – Уже не так сильно болит.
Спускаясь по лестнице, а особенно поднимаясь, приходилось сильней, чем при ходьбе, напрягать заживающие мышцы. Получалось с трудом. Болело уже не так сильно – но все еще болело.
Однако юноша справился, всего лишь пару раз скрипнув зубами. Дело определенно шло на поправку – поначалу от боли его скрючивало пополам на каждой ступеньке. А пару дней назад он споткнулся на лестнице и упал. Тогда ему показалось, что он разбился на тысячу кусков, и Талсу пожалел, что этого не случилось: так больно не было с той минуты, как его ранили.
Усаживаться за стол тоже приходилось с опаской. Когда Талсу примостился на табурете и перевел дух, боль начала отступать – не ушла совсем, но ослабла. Аушра поставила перед братом полную миску дымящихся голубцов. Талсу тут же взялся за еду. Уксус и мед придавали остроты пресным капустным листьям, в которые была завернута начинка из фарша с овсянкой.
– Вкусно! – восторженно пробурчал он с набитым ртом. – Спасибо!
– Не меня благодари, а свою подружку, – ответила сестра. – Это она добыла для нас бараний фарш и мед.
– Моя подружка?.. – эхом отозвался Талсу. – Да… наверное…
Отец откашлялся. Мать только улыбнулась. Сестра расхохоталась в голос.
– Конечно, твоя, олух ты этакий! – выпалила Аушра. – Не меньше «твоя», чем тебе хочется.
Траку говорил, в сущности, то же самое, однако в женских устах слова отчего-то прозвучали более веско. (Хотя представить себе Аушру молодой женщиной, а не пронырливой настырной девчонкой тоже затруднительно.)
– Ну, может быть… – пробормотал Талсу.
– Не может быть, а точно. – Это вступила в разговор матушка. Голос Лайцины прозвучал на редкость уверенно.
Траку покашлял снова.
– Я парню вот что сказал: хочешь – иди, как я, по портновской линии, а хочешь – по бакалейной. Аушра, передай-ка мне кувшин с вином.
У Талсу запылали уши.
– Послушайте, – взмолился он, – а вам не кажется, что обсуждать чужую личную жизнь неприлично?
Аушра показала ему язык:
– Ты думаешь, что обсуждать ее у тебя за спиной приличней?
– Лучше бы вы ее вовсе не обсуждали! – возмутился Талсу. – Мною в армии уже накомандовались, спасибо – дома только кормят лучше.
– До недавних пор дома тоже кормили несытно, – парировала упрямая Аушра. – А почему стало лучше? Из-за Гайлисы, вот почему!
Если бы родные продолжали и дальше поддразнивать юношу, тот, наверное, возненавидел бы прекрасную бакалейщицу – ровно до того, впрочем, мгновения, как та в очередной раз заглядывала в портновскую лавку. После этого все обиды рассеивались, как туман над горами Братяну. Так и вышло на следующее утро. Гайлиса заглянула, когда Талсу раскраивал плащ для альгарвейского офицера.
– Привет, – бросила она. – Как ты себя чувствуешь?
– Неплохо, – отозвался юноша, неопределенно махнув рукой. – Уже лучше.
«Если повторять эти слова часто, – подумал он, – возможно, я в это поверю».
– Хорошо, – отозвалась Гайлиса. – Рада слышать. А те альгарвейцы не возвращались… с тех пор, как с тобой случилась беда.
– Рад слышать, – пробормотал Талсу. – Будем надеяться, что их отправили в Ункерлант воевать… или, того лучше, на Землю обитателей льдов.
Отец состроил унылую мину.
– Если верить газетам, они побеждают и там, и сям. Побеждают, даже если верить четверти того, что пишут в газетах.
Траку полез в ящик, побренчал там чем-то, захлопнул крышку, залез в другой и в конце концов проворчал:
– Забыл, должно быть, клятую штуковину наверху. Сейчас вернусь.
И он ушел, оставив сына с Гайлисой наедине. Талсу был совершенно убежден, что отец сделал это нарочно. Гайлиса, судя по тому, как она улыбалась – тоже.
– Славный человек твой отец, – заметила она, чем, с точки зрения Талсу, только подтвердила, что плохо знакома со старым портным.
Юноша рассмеялся. Гайлиса вопросительно подняла бровь.
– По мне, – заметил Талсу, – нам было вместе веселей, когда ты передо мной задирала нос. Если ты и дальше будешь на меня смотреть с открытым ртом, я, не приведи силы небесные, еще загоржусь – и чем это кончится?
– Да нашей Скрундой и кончится, – ответила Гайлиса. – Очень трудно задирать перед тобой нос после того, что ты сделал, понимаешь? Ты мне и раньше нравился, но теперь…
Она осеклась и густо покраснела.
Талсу хотел ответить, но у него вдруг закололо в боку. Он схватился за бок и невольно застонал.
– Это хорошо, что я тебе показался, но я не слишком рад, что вот так вышло, – если ты понимаешь.
– Конечно, понимаю! – возмутилась Гайлиса. – Я думала, ты у меня на глазах кровью изойдешь!
– Я тоже, – признался Талсу. – Спасибо, что привела помощь вовремя.
– Не за что.
Девушка шагнула к нему, обняла и поцеловала.
– Мне больше нравится так, чем задирать перед тобой нос. А тебе?
– Мне тоже нравится, – ответил Талсу. – Попробуем еще раз, для верности.
Они попробовали. Потом еще раз. Когда Траку спустился по лестнице в мастерскую, молодые его даже не заметили. Старый портной хмыкнул себе под нос и тихонько вернулся на второй этаж.
После тесной долины, где лежал Кунхедьеш, бескрайние просторы западного Ункерланта действовали на Иштвана особенно угнетающе. Казалось, что тайга – море сосен, елей и пихт – покрывает половину мира.