– И не надо, – ответил Ильмаринен. – Лагоанцы – наши соседи, так что домогаться наших владений могут спокойно, по-добрососедски. Воевали мы с ними не единожды за прошедшие века.
– Лагоанцы обезумели бы, взявшись сражаться с нами и Альгарве одновременно, – промолвила Пекка. – Мы превосходим их мощью еще более, чем держава Мезенцио.
– Если они достаточно далеко продвинутся по открытому вами пути, это будет не так уж важно, – проговорил Сиунтио.
– Кроме того, идет война, а кровь пробуждает безумие, – добавил Ильмаринен. – И кроме того, лагоанцы в родстве с альгарвейцами. Если кого интересует мое мнение, одно это делает их кандидатами в лунатики.
– Кауниане гордятся древностью своего племени, как и мы, – заметил Сиунтио. – Альгарвейские народы – юностью. Это не делает их безумцами, но определяет некоторую разницу между нами.
– Всякий, кто достаточно отличается от меня, – несомненный безумец… или столь же несомненно в здравом уме, смотря как глянуть, – усмехнулся Ильмаринен.
Отвечать ему Пекка решительно отказалась.
– А ункерлантцы, – подхватила она вместо этого мысль Сиунтио, – гордятся тем, что они не в родстве с каунианами или альгарвейцами. А дьёндьёшцы, думаю, гордятся тем, что вовсе ни на кого не похожи. В этом они, полагаю, близки нам… но только в этом одном!
– Страшные они, как смерть, – проворчал Ильмаринен. Сиунтио бросил на него укоризненный взор, но тщетно. – И пусть кто попробует поспорить – эти их мышцы буграми, лохмы песочные во все стороны торчат, как засохшие водоросли… – Он примолк. – Хотя женщины их посимпатичнее, надо признаться.
«Тебе-то откуда знать про дьёндьёшских женщин?» – готова была поинтересоваться Пекка, но в последний момент сдержалась. В глазах Ильмаринена плясали такие бесовские искры, что чародейка побоялась узнать больше, чем ей хотелось. В конце концов, магистр разъезжал по конференциям волшебников дольше, чем сама Пекка жила на свете.
– Мы должны выяснить больше о природе наблюдаемого эффекта, и с особенной осторожностью, – промолвила она.
– Воистину так, – отозвался Сиунтио. – Можно сказать, что вы уместили причины, по которым мы явились к вам из Илихармы… в крошечный желудь.
Ильмаринен покосился на него.
– А я-то думал, будто мы притащились в Каяни, чтобы нализаться пива и набить животы превосходной стряпней госпожи Пекки!
– Не совсем так, – миролюбиво ответил Сиунтио. – Я размышлял над следствиями вашего поразительного прозрения относительно инверсной природы соотношения между законами сродства и подобия. – Он чуть поклонился, не вставая с кресла. – Мне бы не пришло в голову ничего подобного, даже если бы я потратил сто лет, чтобы осмыслить результаты опытов госпожи Пекки. Но, будучи вооружен озарением, затмевающим мои скромные интеллектуальные способности, я попытался в меру сил прояснить следствия, вытекающие из подобного подхода.
– Поберегитесь! – предупредил Ильмаринен Пекку. – Когда он напускает на себя смиренный вид – тут-то за ним надо глядеть в оба!
Сиунтио не обратил на коллегу никакого внимания – у Пекки складывалось впечатление, что у старого магистра в этом деле большой опыт. Он достал из поясного кошеля три листка бумаги: один оставил себе и по одному раздал коллегам-теоретикам.
– Надеюсь, вы без колебаний укажете на ошибки в моих рассуждениях, госпожа Пекка, – промолвил он. – Ильмаринена не прошу о том же – он и без того не станет колебаться.
– Истина есть истина, – отозвался Ильмаринен, надевая очки. – Все остальное – труха.
Он пригляделся к строкам формул, хмыкнул себе под нос, потом хмыкнул снова и уставился на Сиунтио поверх очков.
– Ах ты, старый лис!
Пекка разбиралась в многоэтажных формулах, написанных убористым почерком, несколько дольше. Одолев треть листка, она воскликнула:
– Но это же значит!.. – и осеклась, потому что выводы, к которым с неизбежностью должен был прийти Сиунтио, представлялись ей совершенно безумными.
Однако магистр кивнул.
– Да, именно. Или должно значить, если бы мы отыскали способ придать формулам воплощение. Поверьте, я удивился не меньше вашего.
– Старый ты лис, – повторил Ильмаринен. – Вот поэтому ты в нашем ремесле лучший. Никто не обращает столько внимания на детали, никто. Я снял бы перед тобой шляпу, будь у меня шляпа.
Пекка добралась до конца выкладок.
– Это поразительно! – воскликнула она. – И так изящно, что просто должно оказаться правдой! Ошибок я не нахожу, ни единой. Но… это не значит, что там нет ошибок. Опыт – лучшее доказательство, чем изящные формулы.
Она запоздало понадеялась, что магистр не обидится, и облегченно вздохнула, когда Сиунтио улыбнулся ей в ответ.
– У вас большие перспективы, госпожа, – промолвил он, и Пекка благодарно склонила голову. – Однако, – продолжил он, – полагаю – нет, уверен, – что достаточно показательный опыт трудно будет провести.
– Почему же? – изумилась Пекка. – Вот хотя бы…
Чародейка пересказала идею, посетившую ее, покуда она разбиралась в последних строках выкладок.
Теперь уже Сиунтио поклонился ей, как и – к великому изумлению Пекки – Ильмаринен.
– Ого! – промолвил тот. – Я бы не догадался.
– Как и я, – согласился магистр. – Госпожа Пекка, вы заслуживаете того, чтобы провести этот опыт лично. А перед тем – вижу, он потребует тщательной подготовки – мы с Ильмариненом ознакомим с нашими достижениями Раахе, Алкио и Пиилиса: судя по всему, мы трое несколько обогнали их. Вы не возражаете?
– Н-нет, – выдавила ошарашенная Пекка.
Двое лучших чародеев-теоретиков Куусамо только что включили ее в свою компанию. Учитывая обстоятельства, она имела полное право несколько ошарашиться.
Бривибас в своем кабинете корпел над очередной статьей о каунианских древностях. Погружаясь в прошлое, дед пытался отрешиться от малоприятного настоящего. Ванаи, к несчастью, не оставалось и этой отдушины.
Отрешиться она хотела бы от многого – от пристального внимания майора Спинелло в первую очередь. Девушка покосилась на двери кабинета. До ужина Бривибас не выйдет, а за столом сделает вид, будто не замечает внучки. На то, чтобы опробовать заклятие, у нее есть несколько часов, а потребуется не больше пары минут. Дед ни о чем не узнает. А чего он не знает, о том и рассказать никому не сможет.
Открывая том старокаунианских заклятий, Ванаи усмехнулась безрадостно и поклонилась запертой двери кабинета.
– Вы не зря прилагали усилия к моему образованию, дедушка, – прошептала она. – А я прилагаю свои знания к достижению иной цели.
Чародейству девушку никто не учил, однако внешне заклятие выглядело несложным. Купить сухой корень одуванчика в аптеке у Тамулиса не составило труда: по сей день его отвар пользовали при болях в мочевом пузыре, а в дедовы годы эта хворь – дело обычное. А от матери Ванаи остался гарнитур серебряных украшений: серьги, ожерелье и пара браслетов с аквамаринами. Стащить их из пыльного ларца так, чтобы не заметил дед, было совсем просто.
– А теперь, – промолвила она, собираясь с духом, – будем надеяться, что заклятие подействует.
В этом, собственно, и заключалась трудность, как прекрасно знала Ванаи. Как бы тяжко ни было признаваться в этом Бривибасу, древние кауниане были весьма суеверным народом и видели в окружающей природе бессчетных демонов – как доказало современное научное чародейство, несуществующих. Да и заклятия их через одно являли собою плоды чрезмерно разыгравшегося воображения и не давали результата для – или против – скептически настроенных потомков.
Ванаи пожала плечами. Так или иначе она чему-нибудь научится. «Смогу потом статью написать», – мелькнуло у нее в голове. Только она не хотела писать статью. Она хотела избавиться от майора Спинелло.
Как советовал древний волшебник, девушка слепила из соломы грубое подобие своего альгарвейского мучителя, а голову куклы смазала красными чернилами, дабы показать, что жертва происходит из державы Мезенцио. Когда чернила подсохли, Ванаи стиснула ее левой – обязательно левой – рукой, в то время как правой помешивала отвар корня одуванчика. Швырнув куклу в миску, она прочла вслух старокаунианское заклинание:
– Бес, изыди из дома сего! Бес, изыди из дверей его!
«Бес, изыди с ложа моего!» – подумала она невольно. Ей хотелось сказать об этом вслух, прокричать на весь город. Но в книге говорилось: «Следуй написанному, и желанье твое исполнится вполне; чему доказательств довольно в наше время». Нет, отступать от указаний она пока не будет. Если заклятие подведет ее (что было, увы, вполне возможно), тогда можно будет думать и о следующих шагах.
Сейчас же она вытащила куклу из отвара и обсушила тряпицей. Чернила потекли, и казалось, что соломенный человечек тяжело ранен. Ванаи оскалила зубки в хищной усмешке. Это было бы неплохо… да, совсем неплохо!
Когда солома перестала сочиться жидкостью, девушка прижала сережку к замаранному чернилами кукольному туловищу.
– Камень берилл – врагов изгоняет, – промолвила она, – камень берилл – покорность вселяет, воле чаровника подчиняет!
«Воля моя такова: чтобы ты пропал! Чтоб никогда больше не потревожил ни меня, ни любого другого каунианина!»
Закончив, девушка швырнула куклу вместе с тряпицей в печь: отчасти для того, чтобы и этим навредить Спинелло, но больше – чтобы избавиться от улик. Как все завоеватели со времен Каунианской империи, солдаты короля Мезенцио жестоко карали тех, кто осмеливался обратить против них чародейские силы. Когда от чучелка осталась только зола, девушка выплеснула в выгребную яму отвар вместе с остатками одуванчикова корня. Сережка отправилась в коробочку, где лежал гарнитур, а книга заклинаний – на полку.
Нарезая чищеный пастернак для побулькивающей над огнем бобовой похлебки, Ванаи размышляла, не зря ли она потратила время. Солдат Мезенцио – опять-таки, как любых завоевателей с имперской эпохи – защищали чары от вражеских заклятий. Девушка не могла знать даже, творила она истинную волшбу или поддалась нелепым древним суевериям предков.