— Плохо, что ли, почувствовал? — уточнил я, ничего не понимая.
Проректор тряхнула головой, заставив волосы, собранные в хвост на затылке, сердито хлестнуть воздух. А потом вдруг очень старательно улыбнулась:
— Плохо, что сердца бьются в унисон, — ответила Малая, но в её радостном тоне было столько фальши, что я не поверил. — А что почувствовал — это отлично, Федя… Пойдём… Нас ждёт второй зал!
Она решительно встала со стула и двинулась к двери, на ходу деловито объясняя перспективы.
— Сегодня мы будем пытаться гонять энергию по каналам в теле! — упорно избегая смотреть мне в лицо, сообщила она. — Это сложно. А мы сделаем ещё сложнее. Тебе должно стать очень тяжело! Очень-очень! Понимаешь, Федя?
— Нет, госпожа проректор, — честно признался я.
— Это необходимая часть обучения! — ещё более загадочно пояснила она. — Чем тебе тяжелее, тем лучше станет в самое ближайшее время. Будем проводить усиленные тренировки, чтобы твоя структура аж горела!..
В этот момент глаза Марии Михайловны полыхнули чем-то мрачным, чего я в ней до той поры не замечал.
— И запомни: так надо! К этому надо стремиться! Понял? — она остановилась перед дверью второго зала и посмотрела на меня: — Будет больно, будет тяжело, но надо прорваться! Ты ведь умеешь терпеть, Федя?
— Терпеть, наверно, умею… — растерянно пожал плечами я. — К чему стремиться, понял…
— Вот и отлично! — надавив на ручку двери, Мария Михайловна первой вошла в зал.
Следом подтянулся и я.
Ну что могу сказать? Вчерашние мысли о том, что второй зал может оказаться пыточной, оказались не совсем шуткой. Здесь и вправду стояли стулья, больше подходящие для рабочего места опытного палача. С ремнями на подлокотниках и ножках, в которые, видимо, надо было просунуть руки и ноги. А ещё над спинками у стульев были какие-то подозрительные чаши.
Я опешил… Потом занервничал… А затем понял, что пора бежать!
— А-а-а… Что-то мне нездоровится! — признался я, делая осторожный шажок назад.
— Это тебе только кажется! — пообещала Мария. — Нездоровиться тебе будет после занятия!
Она сделала шаг ко мне и цепко схватила тонкими пальчиками за плечо.
— Но ты не переживай! В лекарне училища тебя быстро поставят на ноги! — она ободряюще улыбнулась, блеснув глазами из-под ресниц. — И завтра мы продолжим.
— А точно надо вот так? — опасливо спросил я, кивнув на стулья.
— Точно, Федя! Точно! — с кривоватой улыбкой кивнула Мария, подталкивая меня к ближайшему.
Бежать было поздно. Вариантов спасения на горизонте не просматривалось. Я мужественно взял себя в руки и шагнул к стулу.
— Садись! — поторопила проректор и, пока я усаживался, объяснила: — Я буду пропускать через тебя «теньку»! Много «теньки»! Твоя задача прогонять её через себя и выпускать. В каком угодно виде. Если захочешь огнём — жги. Захочешь холодом — морозь. Неважно! Твой стул окажется под защитным куполом, и ты никому не навредишь. Я буду вливать быстро, а твоя задача — просто терпеть. Ты понял?
— А мы так чёрному сердцу… Не навредим? — засомневался я.
— Немного! — улыбнулась Мария Михайловна, затягивая ремни и опуская мне на голову жутковатого вида металлический колпак, доходивший до бровей. — Но это именно то, чего мы добиваемся, Феденька. Ты мне веришь?
— Нет! — твёрдо ответил я.
— Правильно! Никому не верь! — одобрила такой подход она, делая шаг вправо от стула и касаясь пластины на стене. — Готов?
— Нет!.. — жалобно провыл я, надеясь на милосердие.
— И это тоже правильно… — услышал я, перед тем как погрузился в боль.
Пожалуй, я не смогу нормально описать свой первый день на проклятом стуле. Потому что это была настоящая пытка. И страшнее всего было не знать, когда эта пытка закончится.
Мне казалось, что я горю изнутри. Как будто там, прямо во мне, развели костёр. Ещё и поигрывая смычком на моих нервах.
Зрение отключилось минуте на второй. Я просто перестал видеть, что вокруг происходит. Меня накрыло кровавой пеленой, которая если и сменялась чем-то, то одной лишь темнотой.
Про боль вообще молчу: она была запредельная.
Сначала было ощущение, что меня вот-вот разорвёт на мелкие части. Но я терпел, как мне и сказали. Только иногда рычал сквозь зубы, сжимал кулаки и пытался вырвать стул из пола. Не помогло. Но в этот момент мне показалось, что я начинаю трещать, как перенадутый воздушный шарик, который уже готов лопнуть.
И тогда я задёргался в первый раз. Страшно хотелось вырваться и убежать. Откуда-то в измученную болью голову пробилась мысль, что меня хотят убить. И стало так обидно, что я замычал, натянул ремни до треска — но не смог их порвать. Хотя казалось, что я сейчас от боли весь мир могу разрушить одним движением пальца….
Могу, наверно…. А вот проклятые ремни разорвать не могу.
Вместо этого становилось всё больнее и больнее.
А потом я заорал. Так, наверно, я не орал, даже оказавшись лицом к лицу со жнецом на границе Тьмы. Я орал не просто во всю мощь лёгких — я орал, кажется, всем своим естеством, пытаясь хоть как-то притушить боль. Словно бы залить её этим криком, как ледяной водой.
И я почувствовал, как вокруг становится холоднее. Ещё холоднее, ещё… Воздух внутри защитного полога, который на меня опустили, заметался, скручиваясь в упругий вихрь. Снежинки, как горячие искры, впивались в кожу. И сразу же таяли, обращаясь в морозный пар.
Стало чуть легче. Но всего лишь на миг. Но сквозь плотную тишину я будто бы услышал голос Марии Михайловны:
— Надо больше!.. Чёрт!..
А потом стало ещё хуже… И ещё больнее… Я дёргался в путах, орал, умолял, но продолжал получать «теньку», которую опознал даже в этом состоянии. По мерзкому привкусу грязи — её сложно с чем-то перепутать. И этой «теньки» было так много, что она в меня не умещалась. Выливалась, как вода из речного русла при наводнении.
Она плескалась вокруг меня, принимая самые причудливые формы. Она закручивалась огненными и снежными вихрями. Она лилась на меня дождём. Она обращалась камнями и падала сверху, причиняя мне новую боль.
Я сгорал, но моя кожа восстанавливалась быстрее…
Я замерзал, но огонь согревал меня изнутри…
Я захлёбывался и задыхался…
Я терял кровь от ударов камней, но сразу же залечивал раны…
Я не понимал, за что мне это. Я не мог понять, что со мной делают. Я просто страдал и, казалось, терял рассудок. И только доносившийся откуда-то голос Марии Михайловны заставлял возвращаться в реальность. К постоянной, так её и разэдак, нестерпимой боли!..
— Терпи, Федя… Терпи… Всё получится…
— Они не должны расти… Терпи, мальчик… Это не может продолжаться вечно…
— Да что же такое-то!.. Почему?.. Ещё чуть-чуть!..
— Ну что могу сказать, Мария Михайловна… — прозвучал рядом голос лекаря «Васильков». — Небольшие нарушения имеются… Но, боюсь, энергетическая структура Фёдора их исправит быстро.
— До завтра успеет? — тихо спросила проректор.
— Я вас умоляю! Ха!.. Завтра… Ещё до вечера!..
Я, наконец, попытался поднять веки. Ощущение было такое, что я каждым из них пробую сдвинуть паровоз.
— Нужно больше энергии… — пробормотала Мария. — Иначе так и останется идеал… С идеалом нельзя же на первый кризис!..
— Попробуйте, — согласился лекарь. — Но до красной зоны я бы доводить пока не стал. Остановитесь до неё.
— Я сегодня довела до жёлтой! — воскликнула Мария Михайловна.
— Значит, такова судьба, госпожа проектор… — ответил лекарь, и я услышал его шаркающие шаги.
Тишина навалилась со всех сторон, позволив мне чуть-чуть расслабиться. О боли, которую я испытывал, больше ничего не напоминало. Наоборот, с каждой секундой я чувствовал себя всё лучше и лучше. Может быть, даже лучше, чем до визита в пыточную…
И это было странно.
— Давай, открывай глаза! — попросила Мария Михайловна, и я не сразу понял, что это она говорит мне. — Федя, я же вижу, что ты очнулся. У тебя энергия стала иначе двигаться!
Вторая попытка поднять веки оказалась более успешной. Всего через несколько секунд я уставился на потолок в лекарском крыле.
— Зачем ломать мне структуру? — первое, что я спросил, когда сумел почувствовать губы.
— Затем, что нельзя идти на первый кризис с идеалом, — грустно ответила Мария Михайловна.
— Почему? — спросил я.
— Потому что можно его не пройти, — ответила проректор. — И тогда всё, конец.
— А что это за кризис? — не отставал я.
— Сейчас не стоит об этом думать! — Мария Михайловна наклонилась ко мне, чтобы потрепать по волосам, и я смог оценить тёмные круги под её глазами.
До сегодняшних занятий их не было.
— Тебе надо пообедать, Федь. А потом мы продолжим.
— А сейчас?.. Обед? — удивился я.
— Да, сейчас обед, — кивнула проректор. — Так что вставай и иди есть. А потом снова в зал.
— Так ведь это… Расписание! — напомнил я, попытавшись сесть.
— К чёрту расписание! — буркнула Мария. — Давай, боец! Вставай обедать, и в зал! Нам нужно исказить твою энергетическую структуру достаточно, чтоб ты… Чтобы всё у тебя было хорошо!
— Звучит абсурдно… — признался я.
— Я обещаю, что потом всё объясню! — неожиданно серьёзно произнесла Мария, заглянув мне в глаза. — Сейчас надо просто мне довериться. Это очень важно, понимаешь?
— Нет… — я покачал головой.
— И всё же придётся! — сурово прищурила глаза Мария Михайловна, а потом тихо добавила: — Ты просто помни, что ты мне совсем недавно спас жизнь, Федя. И я ни за что не причиню тебе вреда. Это не тот долг, который можно забыть. Не двусердому. Поэтому делай, как я прошу.
Я кивнул. Хотя, откровенно говоря, не до конца понимал, что происходит — разве что в общих чертах.
С другой стороны, каким-то удивительным образом состояние Марии Михайловны передалось и мне. И я, как послушный ученик «Васильков», поднялся с кровати и пошёл обедать. Чтобы потом вернуться к жутким пыткам и невыносимой боли.
Не так я себе представлял обучение в престижном училище, ой не так…