Трубка нашлась через двадцать минут. Мне её вернули с запиской, где был указан номер телефона. А ещё короткая фраза: «Братка, позвони как время будет. Бубен». Когда я оказался в машине Кости, сразу вбил номер в память трубки. Пропущенные от Васи, Ямского и Марии Михайловны решил проигнорировать. Не ночью же перезванивать, верно?
— Мой номер тоже запиши, — заметив, чем я занят, посоветовал Костя. — Если с тобой опять какая-то хрень приключится, сразу звони. Записываешь?
Продиктовав номер, он какое-то время вёл молча, а потом притормозил у края проезжей части, достал свою трубку и позвонил. Ответили ему быстро, и голос я узнал, только не мог разобрать, что Малая там высказывает.
— Сейчас к тебе вместе с ним заедем, — мрачно пообещал Костя, когда проректор замолчала. — Да, вот прямо сейчас!.. И ты мне тоже кое-что расскажешь!.. Всё, скоро будем…
Он вздохнул, вывел машину на дорогу и ускорился. Настроение у Кости было откровенно паршивое, и я всю дорогу старался его не трогать.
Приехав на северо-западную окраину города, мы остановились у комплекса малоэтажной застройки. Такие домики в мире Андрея звались таунхаусами. А здесь их называли теремками, и они считались очень хорошим жильём.
— Пошли, — буркнул следователь.
Мы поднялись на невысокое крыльцо одного из домов, но даже не успели позвонить, как дверь отворилась. На пороге возникла мрачная Малая, закутанная в какой-то безразмерный халат. Она возмущённо открыла рот, а потом выдохнула и, посторонившись, кивнула нам заходить.
— Чай будете? — спросила хмуро.
— Будем, — ответил Костя за нас обоих.
Жила Мария Михайловна на первом этаже. В её квартире было две комнаты и небольшая угловая кухня с двумя окнами. Там-то мы и расположились, пока заваривался чай. Малая молчала, переводя сердитый взгляд с меня на Костю и обратно. Костя тоже не спешил начинать разговор. А я с интересом разглядывал потолок.
Это продолжалось минуты три. А потом старший следователь не выдержал.
— Ничего не хочешь рассказать? — спросил он у Малой.
— А что я должна рассказать? — выгнув бровь, поинтересовалась она.
— Ну, например, про странное проникновение в общежитие училища? — предположил Костя.
— Федя проболтался? — с партизанским видом поджала губы Малая.
— Да даже если бы не он!.. — вспылил Костя. — У тебя кто-то проникает в училище! Убегает, когда на него накидывается кот, а ты просто спускаешь всё вот так? Никуда не сообщаешь⁈ Даже мне⁈ Вот как ты могла, а⁈
— Так ничего не произошло, — пожала Малая плечами, облокотившись спиной на холодильник. — Ну проник, сбежал… Что теперь-то? Никто не погиб, никто из учеников не пострадал. Мне, знаешь, Кость, сейчас только очередных происшествий не хватало. Я и так на должности чудом держусь…
— Это тебя должность так заботит, да? — мрачно осведомился Костя.
— А ещё меня заботит вот этот предатель, который пялится в белый-белый потолок, как будто ему там очень интересно!.. — Малая показала пальчиком на меня. — Его кот, между прочим, до сих пор не стоит на учёте. А мы же все понимаем, кто остановил этого проникшего?
— Да вы прям подпольщики! — восхитился Костя. — Одна молчит про проникновение в училище, другой — про нападение! Восхитительно!..
— Какое нападение? — Малая резко распрямилась, отлипнув от холодильника, и уставилась на меня. — Когда?
— Да вот, на днях Федю порезать пытались… Ещё и прямо рядом с твоим училищем, — ответил Костя. — Он отмахался, отстрелялся… А потом решил никого не беспокоить и внимание к себе не привлекать.
— Федя, ты почему не сказал⁈ — взвилась Малая. — Ты думаешь, что отбился, и всё в порядке⁈ Ты что, не мог мне рассказать⁈
— Во-о-от! Теперь ты меня понимаешь! — с довольным видом ухмыльнулся Костя.
— А сегодня он тебе зачем понадобился? — пылая возмущением, повернулась к нему Мария Михайловна.
— А он два трупа обнаружил… — пояснил Костя и продолжил сдавать меня с потрохами. — Два трупа двусердых на выступлении этих…
Он пощёлкал пальцами:
— «Степняков», вот! Задружился там с каким-то Бубном, с которым налакался слабоалкогольных напитков и отправился в туалет, где им под ноги из одной из кабинок и выпали трупы.
— Какой Бубен⁈ Какие слабоалкогольные напитки⁈ — Мария Михайловна воззрилась на меня, аки фурия.
— Ну знаете ли! — возмутился я. — Что, я уже сбитня и пива выпить в обществе не могу? И общаться ни с кем не могу? Это же не я тех двоих убил! Мы просто тела в туалете обнаружили!
— Федя, а ты мог не обнаруживать тела? — вкрадчиво поинтересовалась Мария Михайловна. — Вот оно тебе надо, всем и каждому о себе напоминать?
— Дык а что надо было делать-то? — я уставился на Малую, а Костя принялся жизнерадостно ржать, по всей видимости, подняв себе настроение сделанной гадостью. — Назад их в кабинку запихнуть, что ли? Так я там не один был!
— Боже мой! — Мария Михайловна бесцеремонно подвинула Костю на табуретке, пристроившись на самый край, поставила локти на стол и обхватила голову руками.
— Мы Федю по тому нападению, которое на него, провели как источник, пожелавший остаться неизвестным, — успокоил её Костя. — А вот тебе, Маш, надо бы показания нам дать… Придумаем, как всё обыграть, чтобы выглядело прилично. Тем более, мне очень нужна кровь, которую вы там собрали.
— Да я бы тебе и так её отдала… — вздохнула Малая.
— Мне «так» не надо, мне надо к делу её пришить! — дёрнул уголком губ Костя.
В этот момент у него затрезвонила трубка. Он поспешно вытащил её из кармана и поднёс к уху:
…Уже? А… Понятно, сейчас приедем!
— Что там? — устало спросила Малая.
— Нашли водителя Фединой брички, — Костя кивнул на меня.
— К-к-какой ещё брички? — тихо спросила Малая, бледнея на глазах. — Что он ещё натворил?
— Это всё из той истории с нападением на Федю! — отмахнулся Костя. — По дороге объясню. Поехали… Там, считай, почти рядом с училищем. Тебе, Федь — опознать. Тебе, Маш, следы посмотреть.
— Выходит, он труп… — понял я.
— Причём не первый день, — вздохнул Костя. — Теперь бы его машину найти…
Глава 13
Из дневника мальчика Феди, написанного на неизвестном языке
Если бы не девяностые годы в мире Андрея, то происходящее вокруг было бы для меня той ещё дичью, если честно-то. Раньше я как-то не обращал внимания, в каких условиях живу, но чем старше становлюсь, тем больше сравниваю и анализирую. И вот мой вывод: наш район — это гетто и трущобы в одном флаконе.
Уличные банды, мусор, алкоголики, полуразвалившиеся халупы. Одним словом, неблагополучное место. Я тут, понимаешь, планы на будущее строю, а сам живу в дерьме — вот как так?
Почему моя семья забилась в эту дыру? Если я правильно понимаю, то шестнадцать лет назад здесь было не лучше. Что гнало моих родителей в этот ад и Израиль? Зачем покупать дом в одном из немногих углов, где с годами он может только подешеветь?
Я пытался спрашивать у матери… К сожалению, она сразу приходит в бешенство от вопросов на эту тему. Пришлось забросить попытки понять логику родителей. Да и вообще, логики у них не было, похоже — только эмоции. Прямо так и представляю, как батя гордо презентует маме жилище:
— Смотри, дорогая, какой терем я прикупил!
— Но это же халупа, дорогой! Зачем?
— Да вот… Психанул чёт…
— А, ну тогда ладно!
Ну правда, за те же деньги можно было выбрать место поприличнее. Но вот упёрлось моим родителям поселиться в Усадебном углу…
Ладно, с этим я как-нибудь разберусь. Стану миллионером из трущоб, в конце концов. Не самый плохой жизненный концепт.
Но всё-таки зачем они купили здесь дом, а?
Тот день стал поворотным для Ишима. То проклятое 1 сентября, плавно перешедшее во 2-е, породило мощную волну негодования, которую не могли сдержать ни вера в царя и Бога, ни Полицейский Приказ, ни княжеские ратники. Тем более, что последние в полном составе отсутствовали в Ишиме: ушли отражать нашествие Тьмы.
Пока я, Костя и Малая возились с трупом водителя брички, город начинал бурлить, как закипающее варево в котле. И, конечно, мы ничего не заметили: всё-таки ночь — не время для активных протестов. Но, как я потом узнал, вечером этот процесс уже набирал обороты.
Чтобы утром вылиться в первый громкий «бульк». Пикет у здания Городского Собрания, устроенный родственниками погибших во время паники. Само собой, на этот признак народного недовольства особого внимания никто не обратил. «Недовольное стояние» продлилось несколько часов и завершилось к вечеру. Никто из городских властей к «стояльцам» не вышел.
А ночью со второго на третье сентября был обнаружен новый труп двусердого. Снова жертвой стал учащийся — на этот раз из Княжеского училища Ишима. И картина, опять-таки, была знакомая: тело буквально истыкано ножом, но при этом никто ничего не слышал и не видел. Об этом убийстве я узнал в то же утро, ещё перед первым занятием в Васильках.
Учебный год начался, и теперь новости я узнавал вовремя. Мои однокашники хоть и были родовитыми, но сплетничали, как самые обычные люди. Правда, с умными лицами и отсылками на авторитеты знакомых и родственников… Однако на этом разница и заканчивалась.
Поскольку учились мы в бывшем доме отдыха, то классы пришлось делать из спальных комнат. Между ними сломали перегородки, объединив по две спальни в одно помещение, но места всё равно не хватало. Сидеть приходилось скученно: либо по два человека за столом там, где успели поставить парты, либо всем вместе за одним большим столом.
Лично мне это не мешало, а вот благородным было неуютно: они привыкли к комфорту, а тут — «какие-то стеснённые условия, и дышать нечем». Впрочем, судя по активному ремонту, стихавшему лишь в учебные и ночные часы — страдать моим товарищам оставалось недолго.
В первый день занятий я сел в стороне, поглядывая вокруг и изучая обстановку. И почти сразу заметил, что мои одногодки разделились на три группы. Первая из них относилась к покровским родам: Андрей Вилкин, чья семья занималась нефтянкой под Покровском-на-Карамысе, Александр Зауральский из рода промышленников и Анна Лукьянова, дочка бывшего городского головы.