Ну а затем изученную и внесённую в список находку уносили на второй этаж, в одни из двухкомнатных покоев.
Ну а что-то переносили, что называется, скопом. К примеру, три сундука мы так и не сумели вскрыть, поэтому в списке их обозначили просто как «сундуки», без указания содержимого.
А чтобы чему-то, по размеру меньшему, чем сундук, не приделали ноги, по всему маршруту наверх стояла охрана. И да, благодаря Софии мы всё-таки успели её нанять.
Спустя полчаса после телефонных переговоров к нам прибыл десяток «ирбисов». Во главе был суровый седоусый десятник, который где только ни служил за последние пятьдесят лет. Причём найм охраны мне с Авелиной пришлось оформлять в срочном порядке. Потому что у нас, что называется, «подгорало». Обошлось это семейному бюджету Седовых-Покровских в 2000 рублей.
И это мы ещё не начали выполнять требования «ирбисов» по организации безопасности. А их было немало: установка следящих устройств, организация поста охраны, расстановка сигнализаций, закупка сейфа для оружия и боеприпасов — ну и, естественно, выделение комнаты для отдыха бойцов. Хорошо ещё, они согласились на расположение в подвале. К вечеру там как раз должна была освободиться пара комнат.
Ну а после опустошения хранилища я позвонил Бубну, чтобы порадовать его новой порцией приключений.
Надо сказать, опричник возник на пороге особняка уже через пятнадцать минут. И в этот раз его вечно недовольная физиономия даже излучала некое подобие радости.
Собственно, после приезда Бубна руки у меня были уже метафорически развязаны. Так что, связавшись с Арсением Булатовым, я сообщил ему о находках. После чего тут же отзвонился Косте, а затем и в Полицейский Приказ.
И — понеслась! Через час в доме было не протолкнуться от мундиров и прочих служивых людей. И всем им было здесь что-то очень нужно.
Так и хотелось сказать: «Судари и сударыни! А не изволите ли вы выметнуться из моего дома в раменье, чтобы вам всем пусто было!..» — но они не изволили. И я мог их понять! Конец ноября на дворе. Мороз минус двадцать два на ярком солнышке. И, видите ли, всем приятнее через плохо, но всё-таки отапливаемый дом ходить, а не копаться в снегу вокруг беседки в попытках её открыть.
Вскоре в гараж особняка начали выносить останки несчастных пленников. К этому времени хотя бы в одном случае удалось выяснить, с чьими костями мы имеем дело.
Погибшей девушкой оказалась Вероника Андреевна Дашковская, пропавшая в июле 1889 года. Сведений о её пропаже в открытом доступе почти не было, разве что несколько упоминаний.
Зато было точно известно, что по-прежнему жив её брат — Дашковский Виктор Андреевич. В связи с древностью лет он оставил пост главы рода, но часто помогал младшим родственникам.
По требованию Бубна, полиция привезла из архива описание украшений, что были на девушке в день исчезновения. Их нам удалось найти все до единого. Колье, серьги и кольцо обнаружились среди вещей, лежавших на стеллажах.
Видимо, похитители не собирались отдавать украшения. Только родовую печатку не рискнули забирать.
Что и позволило спустя полтора века определить личность погибшей.
— Прошу предоставить украшения погибшей в распоряжение следствия! — попросил следователь.
Я подвинул ему через стол колье, серьги и кольцо.
— Перстень-печатку, пожалуйста… — скучающим голосом добавил следователь.
— Обойдёшься! — буркнул ему Бубен.
— Что? — не понял тот.
— Обойдёшься, говорю! — повторил опричник и выжидающе обернулся к Пьеру.
— По уложению от 1655 года семейные ценности и реликвии, к коим относится перстень-печатка, не относятся к личным вещам членов рода, а принадлежат роду, — сразу же подхватил инициативу стряпчий. — Передача таковых ценностей и реликвий совершается в виде возврата в род, утерявший ценности, лицом, их нашедшим. Действие возврата является долговым обязательством рода, вернувшим утраченные ценности, лицу, ценности нашедшему.
— А если проще, обойдётесь без печатки! — перевёл Бубен.
— Это улика! — расстроившись, напомнил следователь.
— Это не улика! Это, мой дорогой, стрелочка, которая указывает роду Дашковских, кому он будет очень благодарен! — возразил опричник. — А это не Полицейский Приказ, а глава рода Седовых-Покровских. Поэтому Фёдор Андреевич лично вернёт перстень-печатку Дашковским. Понятненько?
— Понятненько… — покладисто согласился следователь, видимо, мысленно вычёркивая из плана пункт «Прокатило».
Потому что не прокатило.
И сразу же продолжил, повернувшись ко мне:
— Ваше благородие, Фёдор Андреевич, прошу подписать данные вами показания в присутствии стряпчего. Кроме того, прошу в ближайшую неделю уточнить список остальных найденных в тайнике ценностей, не относящихся к Дашковским. Также просим вас повременить с их продажей в течение двух месяцев на случай, если будут обнаружены владельцы ценностей.
— Неправомерно! — запротестовал Пьер. — Ценности были утеряны более ста лет назад, и у вас должны быть заявления от собственников. После получения описания вещи вы должны в течение пяти рабочих дней отыскать заявления и предоставить их нам. Если этого не произошло, ценности будут считаться собственностью рода Седовых-Покровских.
Кажется, ещё один пункт из плана следователя только что вычеркнули, и ему это не очень понравилось. Впрочем, как мне успел объяснить Пьер, пытаться отжать у меня клад будут все до единого. Уже скоро можно было ждать приезда какого-нибудь представителя городских властей. И ведь тот обязательно начнёт настаивать, что ценности лежали не под домом, а в проходе под раменьем.
А потом, возможно, попробует апеллировать к обременению на особняк. И потребует всё-таки закрыть его, чтобы городские власти согласились не претендовать на долю в кладе.
Да, всем нужен клад. Все, понятное дело, хотят денег.
Да и благодарность Дашковских, а значит, и Дашковых, лишней не будет.
В этот момент в комнату, где мы сидели со следователем, заглянул охранник:
— Ваше благородие! Там городовые простукивают стены и пол подвала. Что делать?
— Они проводят следственные действия! — заступился за коллег следователь.
— Передайте им, пожалуйста, что они стучат по исторической и культурной ценности города. И в случае повреждения этой исторической и культурной ценности будут возмещать сумму ремонта роду Седовых-Покровских в полном объёме, включая скрытые разрушения, которые можно определить исключительно глубокой проверкой здания! — быстро, но чётко отреагировал Пьер.
— Да это здание и само вот-вот развалится! — ворчливо заметил следователь.
— Вот поэтому и не надо по нему стучать, когда мы внутри! — блеснул глазами Пьер.
— Хм… Ну да, верно… — не нашёл, что возразить, следователь и попросил охранника: — Будьте добры, передайте им мой приказ немедленно прекратить.
Но охранник по-прежнему стоял, ожидая ответа от меня или Авелины. Ведь нанимателями-то были мы.
— Передайте им, пожалуйста, и то, и другое, Дмитрий! — с улыбкой попросил я.
Да, я запомнил имена всех наших охранников. И даже накидал на листике схематичный портрет каждого — во всяком случае, то, что видно за прозрачным забралом. Память Андрея подсказывала: если не относишься к человеку, как к мебели, получаешь +50 к его верности. А это напрямую отражается на качестве работы. И моей с Авелиной жизни.
Не успели мы закончить со следователем, как заявились представители городских властей. Этих, к счастью, взял на себя Пьер. Я же, тем временем, созвонился с Кислым, чтобы узнать, как там дядя Гриша и София.
Сестра уже отдыхала в общежитии, куда её отвёз мой водитель и помощник в одном лице. Ну а сам Кислый отправился домой, чтобы не мозолить глаза власть облечённым. Обещал вернуться, когда закончится нашествие людей в мундирах.
А что касается дяди, то, по докладам ребят Кислого, мой родич успел основательно накидаться в трактире. И теперь после каждой порции выпивки предпринимал попытки встать и дойти до туалета.
Причём с каждым разом эти попытки становились всё безуспешнее. Но вместительность родственника прямо-таки поражала. Я бы уже, наверное, сдох от выпитого, а он — ничего, даже шевелится ещё…
— Что будем делать с проходом? — спросила Авелина, когда я закончил разговор с Кислым.
— Честно говоря, не представляю… — признался я. — По-хорошему, залить бы его бетоном и забыть, как страшный сон.
Мы поднялись на второй этаж и, кутаясь в куртки, вышли на балкон. Там хотя бы не так шумно было. А ещё, судя по урчащим животам, нам стоило бы подумать об ужине. В последний раз мы ели днём, когда Кислый вместе с инструментами привёз питание на вынос.
Кроме того, надо было как-то решить вопрос с проживанием. Жить в особняке было, скажем прямо, не слишком комфортно. Даже электрические обогреватели в комнатах едва справлялись. В итоге, по всему дому сквозило так, будто стены сплетены из прутьев, а не выложены кирпичом.
А тут ещё подземный ход этот… Входи, кто хочешь, бери, что хочешь. В общем, никакого уединения.
— Знаешь что? А поехали в гостиницу? — предложил я.
— Ты думаешь? А как же наши ценности? — удивилась Авелина, раскрасневшись на кусачем морозце.
— Оставим на ночь охрану на втором этаже, — объяснил я. — Выделим им для отдыха эти две комнаты. Пусть охраняют только ценности и Тёму. Как тебе предложение?
— Даже не знаю… — Авелина поёжилась. — Я привыкла оставаться в защищённом помещении…
Она всё так же везде носила с собой родовой артефакт. И его бы я даже «ирбисам» не доверил охранять. Это была такая ценность, с которой и новую жизнь начать незазорно.
— Защитим номер, — предложил я. — Зато хоть поедим по-человечески, да и выспимся.
— Звучит хорошо! — грея ладошки друг об друга, согласилась жена.
И в этот момент на улице показалась колонна автомобилей. В самом её центре ехал длинный лимузин или, как тут называли эти машины, каретный ослоп. Ну или просто ослоп. Я, честно говоря, не знаю, почему именно так. Да если говорить откровенно, и Андрей в своём мире не знал, откуда появилось название «лимузин»*.