Она покачала головой. Чего он искал? Тот, кто мощно и властно отверг мрачную школу детства и христианские догмы. Насколько она знала, ни один из этих многочисленных вариантов не снискал благосклонности ее мужа.
Нет, слова «Бог» и «религия» не из тех, которые можно услышать на вилле из красного кирпича под величественной тенью Роскилльского собора.
Забрав Бенджамина из детского сада и немного поиграв с ним, она усадила его перед телевизором – лишь бы цвета поярче да картинка не слишком статичная, и он будет вполне доволен, – а сама отправилась на второй этаж. Все-таки пора прекратить это. Надо убрать последние коробки, не заглядывая в них, и оставить в покое мучительную жизнь мужа.
Двадцатью минутами позже она радовалась тому, что не уступила этой внезапной мысли.
Теперь она сидела и всерьез хотела собрать вещи, открыть крышку банки с деньгами, оставленными на хозяйство, и найти подходящий поезд. Настолько она была потрясена.
Она предполагала, что в этих коробках окажутся вещи, имеющие отношение к тому времени и той жизни, частью которой являлась она сама. Но могла ли она подумать, что стала реализацией одного из его проектов?
Во время их самой первой беседы он сказал, что с первого взгляда влюбился в нее. Она и сама как будто это чувствовала. Но теперь она знала, что это была не более чем иллюзия.
Ибо каким образом их первая встреча в кафе могла быть случайностью, если у него хранились газетные вырезки о соревнованиях по бегу с преодолениями препятствий, проходивших в парке Бернсторфа, а ведь она тогда впервые оказалась на подиуме победителей? Это было за много месяцев до их первой встречи. Откуда у него эти вырезки? Если он наткнулся на газеты позже, наверное, захотел бы показать их ей, разве нет? Там еще лежали программы состязаний, в которых она участвовала задолго до их знакомства. У него даже имелись ее фотографии, сделанные там, где она точно никогда не бывала вместе с ним. Получается, он не упускал ее из виду в течение долгого времени, предшествующего их так называемой первой встрече.
Он лишь ждал подходящего момента для реализации своего плана. Он ее выбрал, но это отнюдь не льстило ей, принимая во внимание последующее развитие событий. Совсем нет.
Это испугало ее.
Мурашки побежали по спине и тогда, когда она открыла деревянный архивный ящик, лежавший тут же в коробке. На первый взгляд он не представлял собой ничего особенного – просто ящик со списками имен и адресов, которые ни о чем ей не говорили. И лишь подробнее изучив эти бумаги, она испытала неприятные ощущения.
Почему эти сведения были так важны для ее мужа? Она не могла понять.
К каждому имени из списка прилагалась отдельная страница, на которой в определенном порядке были представлены сведения о данном человеке и его семье. Сначала – к какой религии они принадлежали. Затем – какой статус занимали в своей общине и, наконец, как долго являлись ее членами. За более личной информацией следовало множество подробностей о детях из этой семьи. Их имена, возраст и, что вызывало наибольшее беспокойство, характерные особенности каждого. Например: «Виллерс Шу, пятнадцать лет. Не маменькин любимчик, однако отец к нему сильно привязан. Строптивый парень, не является постоянным участником собраний общины. Большую часть зимы страдает простудой и дважды был прикован к постели».
Зачем ее мужу подобные подробности? И каким образом его касались семейные доходы? Неужели он был шпионом на службе у социальной администрации? Или он был приставлен проверять секты, существующие в Дании, на предмет инцеста, насилия или иных пороков? В чем вообще дело?
Именно это «в чем дело» и являлось наиболее неприятным вопросом.
Очевидно, он работал на территории всей страны, так что вряд ли находился на службе у государственных органов. По ее глубочайшему убеждению, он вообще не мог быть государственным служащим, ибо кому из них придет в голову хранить личную информацию такого рода у себя дома в картонных коробках?
А что же тогда? Частный детектив? Или он нанят каким-то богачом для притеснения различных религиозных сообществ Дании?
Возможно.
И она думала «возможно» до тех пор, пока не обнаружила листок бумаги, в самом низу которого, под сведениями о семье была надпись: «1,2 миллиона. Никаких отклонений».
Она долго просидела, положив этот листок себе на колени. Как и в других случаях, речь шла о многодетной семье, связанной с религиозной сектой. Но не давали покоя две детали – последняя строка, да еще рядом с одним из детских имен стояла галочка. Шестнадцатилетний мальчик, о котором было написано лишь то, что его любил весь свет.
Почему напротив его имени стоит значок? Потому что его любили?
Она кусала губы, совершенно обескураженная. Она знала только то, о чем кричало все внутри: нужно бежать. Но было ли это верным решением?
Возможно, все это будет обращено против него. Возможно, таким образом она обезопасит Бенджамина. Только пока она не знала как.
Она поставила на место две оставшиеся коробки с какими-то вещами, которым не нашлось применения в их общем доме, и наконец аккуратно положила сверху пальто. Единственной уликой была вмятина на одной из картонных крышек, оставшаяся после поисков зарядного устройства для мобильника. А это сущий пустяк.
Отлично, подумала она.
Тут в дверь позвонили.
В сумерках стоял Кеннет, его глаза светились от радости. Он держал в руках свернутую свежую газету, как они и условились. Он должен спросить, не им ли предназначалось это издание? А дальше сказать, что газета валялась прямо на дороге и что разносчики борзеют на глазах. Все это на тот случай, если она, отворив дверь, выражением лица предупредит об опасности или дверь откроет ее муж.
На этот раз ей сложно было решить, впускать ли Кеннета.
– Входи, но только на минуту, – просто сказала она.
Выглянула на дорогу. На улице уже царила темнота. Все было спокойно.
– Что стряслось? Он едет домой? – спросил Кеннет.
– Нет, не думаю. Он бы позвонил.
– Тогда в чем дело? Тебе плохо?
– Нет. – Она кусала губу.
Чего она добьется, впутывая его во все это? Не лучше ли оставить его до поры в неведении и пока не вмешивать в то, что неизбежно произойдет? Кто узнает об их связи, если на время прервать контакт? Она кивнула.
– Нет, Кеннет, я сейчас сама не своя.
Он молчал и смотрел на нее. Он сумел догадаться о том, что тут что-то неладно. Он получил сигнал, что тут каким-то образом замешаны чувства, которые он более не желал сдерживать. И в нем проснулся инстинкт самосохранения.
– Скажи, что случилось, Мия? Не хочешь?
Она втащила его в гостиную, где перед телевизором преспокойно сидел Бенджамин, как могут сидеть только маленькие дети. Именно вокруг этого крошечного существа нужно было сконцентрировать все силы.
Она хотела повернуться к Кеннету лицом и сказать, чтобы он не волновался, но на некоторое время ей придется исчезнуть.
Именно в эту секунду свет от фар «мерседеса» ее мужа просочился сквозь палисадник.
– Кеннет, тебе нужно уходить. Через заднюю дверь. Сейчас же!
– Может…
– Сейчас, Кеннет!
– Хорошо, но мой велосипед стоит у входа. Что делать с ним?
Она почувствовала, как у нее намокают подмышки. Может, сбежать вместе прямо сейчас? Просто выскочить через запасную дверь с Бенджамином на руках… Нет, она не решится. Она на такое не решится.
– Я придумаю какое-нибудь объяснение, иди. Через кухню, чтобы Бенджамин тебя не увидел!
Задняя дверь хлопнула за секунду до того, как в замке повернулся ключ и входная дверь открылась.
Она сидела на полу перед телевизором, отведя в сторону ноги и крепко обнимая сына.
– Ну вот, Бенджамин, – сказала она. – Пришел папа. Теперь нам будет намного веселее, правда?
18
Туманная мартовская пятница не добавляла прелести магистрали Е22, ведущей к Сконе. Если бы не дома и указатели, можно было с таким же успехом решить, что находишься посреди шоссе Рингстед – Слэгельсе. Довольно плоский, полностью освоенный ландшафт, напрочь лишенный какой-либо изюминки.
И все же у многих его коллег из управления в глазах загорались рождественские огоньки, стоило только произнести слово «Швеция». Как будто при взгляде на пейзаж с полощущимся сине-желтым флагом на каждого незамедлительно должно снизойти умиротворение. Карл выглянул в окно автомобиля и покачал головой. Видимо, он напрочь был лишен свойственного коллегам чувства. Этого особого гена, возбуждающего восторг от слов «брусника», «картофельное пюре» и «колбаски».
Лишь когда он добрался до Блекинге, ландшафт понемногу преобразился. По легенде, у богов от усталости уже тряслись руки, когда они распределяли по земле камни и в конце концов дошли до Блекинге. Пейзаж стал поприятнее, и все же… Много деревьев, много камней, целая пропасть между выпитой рюмкой водки и наступающей развязностью. Все-таки это Швеция.
Почти нет шезлонгов и кемпинг-трейлеров «Кампариер», подумал Карл, доехав до Халлабро и миновав привычное заведение, представлявшее собой смесь ларька, автозаправки и автосервиса с акцентом на лакокрасочные работы. Далее он направился по Гамла Конгавэген.
Дом симпатично смотрелся в этот спокойный час, потихоньку накрывающий город сумерками. Каменная кладка обозначала границу участка, и три светящихся окна указывали на то, что семью Холт не спугнул звонок Асада.
Карл постучал в дверь потрескавшимся молоточком и не услышал в доме никаких признаков чрезмерной активности.
Дьявол, подумал он, сегодня же пятница. Кто его знает, соблюдают ли Свидетели Иеговы Шаббат? Если евреи соблюдали Шаббат по пятницам, наверняка об этом есть свидетельства в Библии, которой Свидетели следуют так буквально.
Он опять постучал. Может, они ему не открывают, потому что не смеют… Неужели во время Шаббата запрещено любое движение? И в таком случае что ему теперь делать? Вышибить дверь? Не самая лучшая идея для местности, где у каждого под матрасом спрятано охотничье ружье.