– Разные? Не-а, думаю, вряд ли. Фьордовая форель, видимо, та же морская, но она больше не хочет плавать, поэтому остается на одном месте.
Уф, подумал Карл. Ирса, Роза, Асад, Пасгорд… Не много ли для одного вице-комиссара полиции?
– И последнее, Пасгорд. Я думаю, тебе нужно позвонить Трюггве Холту и поинтересоваться у него, помнит ли он, какая погода была в течение тех дней, которые они провели в заключении.
Через секунду после того, как он положил трубку, раздался телефонный звонок.
– Антонсен, – произнес голос.
Одна только интонация вызывала беспокойство.
– Твой помощник и Самир Гази только что подрались у нас в участке. Если бы мы не были полицейскими, пришлось бы набирать 112. Не будешь ли добр сейчас же приехать к нам и забрать своего отвратительного дьяволенка?
27
В тех редких случаях, когда Исабель Йонссон просили рассказать о своем происхождении, она всегда говорила, что выросла в красочной стране «Таппервэар»[32].
Воспитывалась прекрасными родителями, обладателями «воксхолла»[33] и дома из желтого камня. У них было обычное образование и взгляды, типичные для обывателей. Обеспеченное детство, абсолютно лишенное тягот и невзгод. Всей небольшой семьей они охотились за редкими товарами. Локти, свешивающиеся с края стола, карты для бриджа в шифоньере. Покивав головой, родители пожелали удачи и пожали детям руки, когда Исабель сдала свой последний выпускной экзамен, а ее брат отправился в армию, несмотря на то что имел белый билет.
Тяжко наработанная модель поведения мало-помалу выветривалась из ее жизни только в тех случаях, когда она, вся взмокшая от пота, бросалась в объятия какого-нибудь опытного мужчины или, как сейчас, находилась за рулем своего лакированного «форда-мондео» 2002 года выпуска. Максимальная скорость обозначалась отметкой «двести пять», но ее автомобиль был способен на двести десять, которые беспрепятственно и развил: вместе с Рахилью они выскочили с шоссе номер 13 на хайвей Е45.
Навигатор предвещал прибытие на место около половины шестого, однако ей наверняка удастся сократить расчетное время.
– У меня есть предложение, – сказала она Рахили, сжимавшей в руках мобильный телефон. – Пообещай, что не расстроишься.
– Я постараюсь, – прозвучал тихий ответ.
– Если мы не обнаружим злодея или твоих детей в Ферслеве, ничего не остается, как отдать ему то, что он потребовал.
– Ну да, мы ведь уже обсуждали.
– Если, конечно, нам не удастся выиграть немного времени.
– Что ты имеешь в виду?
Исабель игнорировала вереницу жестов из средних пальцев, лавируя между участниками движения, не переключая свет фар с дальнего на ближний и не сбавляя скорости.
– Я имею в виду… именно сейчас тебе нельзя срываться, Рахиль. Я имею в виду, что мы не знаем, в безопасности ли находятся твои дети, несмотря на то что мы дадим ему выкуп. Понимаешь?
– Я думаю, они в безопасности. – Рахиль акцентировала каждое слово. – Если мы дадим ему эти деньги, он их освободит. Он не посмеет поступить иначе – мы знаем о нем слишком много.
– Подожди, Рахиль. Именно об этом я и говорю. Если вы отдадите ему выкуп и получите обратно детей, что сможет удержать вас от обращения в полицию после этого? Понимаешь, о чем я?
– Я уверена, что через полчаса после получения денег он уже окажется за границей. И ему будет наплевать, что мы сделаем потом.
– Думаешь? Но он совсем неглуп, Рахиль. Мы обе это прекрасно знаем. Бегство из страны не дает никакой гарантии. Большинство преступников все равно рано или поздно попадаются.
– Что же тогда? – Рахиль беспокойно заерзала на сиденье. – Может, ты чуть сбавишь? – попросила она. – Если нас остановят за превышение скорости, тебя лишат водительских прав.
– Ну, в общем, верно. В таком случае место за рулем можешь занять ты. У тебя ведь есть права?
– Да.
– Ну и отлично, – успокоилась Исабель, обгоняя хромированную «БМВ», набитую парнями-эмигрантами в бейсболках козырьками назад. – Мы не можем ждать, – продолжала она, – ибо вот о чем я хотела сказать: мы не знаем, что он предпримет, если получит деньги, но мы также не знаем, что он предпримет, если не получит их. А потому нам необходимо постоянно на шаг опережать его. Мы должны вести, а не он. Понимаешь?
Рахиль так яростно затрясла головой, что Исабель почувствовала это, хотя взгляд ее был прикован к дороге.
– Нет, абсолютно серьезно.
Исабель облизала губы. Если случилось что-то дурное, в этом была ее вина. Но в данный момент она, напротив, чувствовала, что все ее теперешние слова и поступки не просто на вес золота, но чрезвычайно востребованного золота.
– Если окажется, что ублюдок действительно проживает по адресу, куда мы сейчас едем, нам удастся приблизиться к нему намного плотнее, чем он мог представить себе в самом жутком кошмаре. Он примется изо всех сил рыться в своей психопатической башке, чтобы обнаружить, где он совершил ошибку. А это заставит его сильно усомниться в нашем следующем шаге, верно? Он станет более уязвимым, а именно это нам и надо.
Они обогнали полтора десятка автомобилей, прежде чем Рахиль ответила:
– Поговорим об этом чуть позже, хорошо? А сейчас я хотела бы немного помолчать.
Исабель на мгновение взглянула на нее, когда они выскочили на мост через Малый Бельт. С губ Рахили не сорвалось ни единого звука, но если присмотреться, можно было заметить, что они постоянно шевелились. Глаза ее были прикрыты, руки сжимали мобильник так сильно, что суставы побелели.
– Ты действительно веришь в Бога? – спросила Исабель.
Прошло несколько секунд; видимо, прежде чем открыть глаза, Рахили нужно было завершить молитву.
– Да, действительно. Я верю в Богоматерь и в то, что она заботится о таких несчастных женщинах, как я. Поэтому я молюсь ей, и она услышит меня, я убеждена.
Исабель нахмурилась, но кивнула и замолчала. Любое слово сейчас было бы неуместно.
Ферслев расположился посреди лоскутного одеяла угодий рядом с Исефьордом и во многом представлял собой беспечную идиллию, не очень соответствующую их новому знанию о том, что скрывает этот провинциальный уголок.
Исабель ощутила, как сердце забилось быстрее по мере приближения к намеченному адресу. И когда они еще издалека увидели с дороги едва различимый за множеством деревьев дом, Рахиль взяла ее за руку и попросила остановиться. Лицо Рахили побелело, она непрерывно терла щеки, как будто хотела ускорить кровоток. Лоб блестел от пота, а губы были крепко сжаты.
– Остановись здесь, Исабель, – сказала она, когда они подъехали к изгороди, выкарабкалась из машины и опустилась на колени в канаве у обочины.
Ей было дурно. Она стонала после каждого рвотного спазма. Так продолжалось до тех пор, пока желудок полностью не освободился.
– Ты в порядке? – спросила Исабель в тот момент, когда мимо промчался черный «мерседес».
Как будто и так было не понятно – все-таки ее спутницу рвало, но такова уж общепринятая форма сочувствия.
– Ну вот, – произнесла Рахиль, боком пристроившись на пассажирском сиденье и вытерев уголки рта тыльной стороной ладони. – Что теперь?
– Подъедем прямо к дому. Он думает, что мой брат-полицейский проинформирован. Так что если негодяй находится в доме, он отпустит детей, едва увидит меня. Никак иначе поступить он не посмеет. Лишь бы у него самого была возможность скрыться.
– Нам нужно поставить машину так, чтобы он не чувствовал себя в западне, – заметила Рахиль. – Иначе мы рискуем, что он пойдет на какой-либо отчаянный поступок.
– Нет. Я думаю, ты ошибаешься. Напротив, мы поставим машину прямо посреди дороги. Так что ему придется отступать в луга. Если он будет иметь возможность ретироваться на автомобиле, есть риск, что дети окажутся вместе с ним.
Казалось, у Рахили вновь подступил приступ дурноты, но она сделала пару глотательных движений и пришла в себя.
– Я понимаю, Рахиль. Для тебя непривычна подобная ситуация, равно как и для меня. Мне тоже сейчас совсем несладко. И все же мы это сделаем.
Рахиль посмотрела на нее влажными, но холодными глазами.
– Я пережила в своей жизни гораздо больше, чем ты думаешь, – произнесла она неожиданно жестким тоном. – Да, мне страшно, но не за себя. Лишь бы ничего не испортить.
Исабель поставила машину поперек проселочной дороги, после чего они вышли и встали посреди двора под деревьями, ожидая, что произойдет дальше.
С крыши доносилось гурканье голубей, сухая дикая трава по периметру двора шелестела, колеблемая слабым бризом. Помимо этого единственным звуком, свидетельствующим о жизни, было их собственное глубокое дыхание.
Окна фермы казались черными. Возможно, они были запачканы, возможно, завешены чем-то изнутри, чтобы невозможно было заглянуть внутрь. Вдоль стены стоял ржавый садовый инвентарь, краска на срубе облупилась во многих местах. Место выглядело мертвым и необитаемым. Тревожный знак.
– Пойдем, – позвала Исабель, направляясь прямо к входной двери. Она громко постучала с некоторым интервалом. Отступила на шаг в сторону и пробарабанила суставами пальцев по стеклу, однако за стеной никто не пошевелился.
– Святая Богоматерь. Если они находятся внутри, возможно, каким-то образом пытаются вступить с нами в контакт, – сказала Рахиль, выходя из транса.
Затем с поразительной решительностью схватила мотыгу со сломанным черенком, лежавшую на брусчатке около стены, и с силой размахнулась ею, нанеся удар по стеклу рядом с дверью.
Стало очевидно, что ее повседневная жизнь была наполнена тяжким бытом, когда она вскинула мотыгу на плечо и высадила окно. Все ее действия указывали на то, что она приготовилась применить орудие против мужчины, если он окажется внутри вместе с ее детьми. Приготовилась дать ему понять, что ему следует тщательно взвесить свой очередной шаг.
Исабель держалась за ней, пока они продвигались по дому. Кроме четырех-пяти газовых баллонов, в ряд выставленных в коридоре, и скудной мебели, стратегически расставленной перед щелями между шторами, чтобы помещение хотя бы немного выглядело жилым, на первом этаже больше ничего не было. Только пыль на полу и всех гладких поверхностях. Ни бумаги, ни рекламы и еженедельных газет, ни кухонной утвари, ни постельного белья, ни пустой тары. Не было даже туалетной бумаги.