ариантов много. По берегам сплошняком тянутся сельскохозяйственные угодья. Где тут втиснуться лодочному сарайчику? И на другом берегу в окрестностях Хольбэксидена или у Одсхерреда – навряд ли, потому что в таком случае путь от места похищения в Баллерупе займет гораздо больше часа. – Он вдруг засомневался. – Или я ошибаюсь?
Томасен пожал плечами:
– Нет, не думаю. Как раз около часа и будет.
Карл сделал глубокий вдох:
– Тогда остается надеяться, что теория о местной газете «Фредериксунн авис» верна, иначе нам придется очень-очень непросто.
Он сел на скамью рядом с позеленевшим Асадом, дрожащим мелкой дрожью. Его двойной подбородок непрерывно сотрясался от приступов тошноты, но бинокль оставался плотно прижатым к глазницам.
– Напои его чаем, Карл. Моя жена расстроится, если его стошнит на сиденье.
Карл без вопросов налил чая.
– Держи, Асад.
Тот чуть отстранил бинокль, взглянул на чай и покачал головой:
– Карл, меня не вырвет. Все, что у меня отрыгивается, я глотаю.
Карл вытаращил глаза:
– Да-да, так же поступают, когда едут на дромадерах по пустыне. В той местности желудку тоже приходится несладко. А если тебя вырвет, ты потеряешь много жидкости. В пустыне это глупо. Вот так…
Карл похлопал его по плечу:
– Хорошо, Асад. Только не забывай об эллинге. Чтобы я мог заниматься своими делами.
– Я даже не пытаюсь разглядеть эллинг, ибо мы все равно его не найдем.
– В каком смысле?
– Я думаю, он очень хорошо спрятан. И не обязательно между деревьями. Он вполне может оказаться под каким-нибудь земляным или песчаным холмом, или под домом, или у зарослей кустарника. Он ведь не такой уж высокий, не забывай.
Карл вооружился вторым биноклем. Его коллега пребывал не совсем в здравом уме. Что ж, придется поработать самому.
– Но если ты высматриваешь не сарай, то что, Асад?
– То, что жужжит. Ветряк или еще что-нибудь. В общем, то, что может издавать такой жужжащий звук.
– Это нереально.
На мгновение Асад посмотрел на него так, словно неимоверно утомлен его обществом. Затем обильно срыгнул, так что Карл на всякий случай немного отступил. Разделавшись с очередной порцией, поступившей из желудка, Асад произнес почти шепотом:
– Карл, ты знал, что рекорд по сидению, прислонившись спиной к стене, составляет двенадцать с чем-то часов?
– Нет… – Мёрк почувствовал, как весь превратился в вопросительный знак.
– А знал ли ты, что рекорд по неподвижному стоянию составляет семнадцать лет и два месяца?
– Не может быть!
– И тем не менее. Его поставил индийский гуру, он стоял даже по ночам во сне.
– A-а. Нет, Асад, я этого не знал. А что ты хотел этим сказать?
– Всего лишь то, что некоторые вещи кажутся сложнее, чем есть на самом деле, а некоторые – проще.
– Ну?! И?
– Значит, мы найдем источник жужжания и больше не будем рассуждать.
К черту доводы.
– Ну ладно. И все-таки я не верю в то, что он простоял семнадцать лет, – не унимался Карл.
– Оʼкей. А знаешь что, Карл? – Асад серьезно посмотрел на него и опять срыгнул.
– Нет.
Асад приблизил бинокль к глазам:
– Это твое дело.
Они прислушивались – и различали жужжание моторных лодок и рыбацких трейлеров, мотоциклов, проносящихся по проселочным дорогам, одномоторного самолета, проводящего аэросъемку территории, чтобы налоговые органы могли обосновать местному населению новые поборы и таксы. Но ничего похожего на непрерывный звук, как и ни единого звука, который мог бы возмутить Союз борцов с инфразвуком.
Супруга Клэса Томасена подобрала их в Хунестеде, а сам Томасен пообещал спрашивать у всех подряд, нет ли поблизости домика, похожего на описываемый. Лесник из Нордсковена был на очереди первым, заверил он, затем шли разные морские клубы. Лично он намеревался продолжить поиски на следующий день, ибо как раз обещали солнечную и сухую погоду.
Асад все еще выглядел не лучшим образом, когда они отправились к югу на машине.
Жену Томасена можно было понять. Карл тоже хотел бы избежать рвотных масс на чехлах своего автомобиля.
– Скажи, если почувствуешь, что тебя вот-вот стошнит. Хорошо, Асад?
Тот кивнул с отсутствующим видом. Видимо, он не вполне владел собой.
Карл повторил свою просьбу, когда они проезжали Баллеруп.
– Может, мне стоит немного передохнуть, – отозвался Асад спустя несколько минут.
– Хорошо. Подождешь меня пару минут, пока я выполню кое-какое поручение? Нам придется проехать через Хольте. А потом я отвезу тебя домой.
Ответа не последовало.
Карл посмотрел на дорогу. Уже стемнело. Вопрос заключался в том, пожелают ли его впустить.
– Понимаешь, я хотел бы навестить мать Вигги. Я договорился с Виггой. Ты не против? Она живет недалеко в доме престарелых.
Асад кивнул:
– Я и не знал, что мать Вигги жива. Как она? Симпатичная?
Ответить на этот вопрос при всей его незамысловатости оказалось настолько непросто, что Карл почти проехал на красный светофор у Багсвэрд-Ховедгэде.
– Карл, когда ты вернешься, не мог бы высадить меня на остановке? Все-таки тебе нужно в северном направлении, а отсюда ходит автобус прямо до моего дома.
Да уж, Асад прекрасно справлялся с сохранением анонимности – как собственной, так и своей семьи.
– Нет, вы не можете посетить фру Альсинг сейчас, для нее это слишком позднее время. Приходите завтра до двух, а лучше всего около одиннадцати, в это время она чувствует себя бодро, – ответил ночной сторож.
Карл извлек свой полицейский значок.
– Я пришел не только по личному делу. Это мой помощник Хафез эль-Асад. Мы отнимем не больше минуты.
Социальный работник с удивлением взглянул на значок, а затем на существо, которое стояло рядом с Карлом, слегка покачиваясь. Вряд ли персонал Баккегордена часто видел подобных посетителей.
– Но я полагаю, сейчас она спит. В последнее время она часто недосыпает.
Карл взглянул на часы. Десять минут десятого. Для матери Вигги это почти начало дня – что ему тут вешают лапшу на уши? Работа официанткой в копенгагенских ночных заведениях в течение пятидесяти с лишним лет не может пройти даром. Нет уж, до такой степени выжить из ума она бы никогда не смогла.
Вежливо, но все же неохотно их провели вниз к жилым комнатам и оставили перед дверью Карлы Маргреты Альсинг.
– Когда соберетесь уходить, сообщите, – сказала сотрудница. – Персонал находится вон там.
Они застали Карлу в море шоколадных конфет и заколок. С длинными растрепанными седыми волосами, в небрежно надетом кимоно, она напоминала голливудскую актрису, чья карьера не оправдала ее ожиданий. Карла сразу узнала Карла и артистично откинулась назад, прежде произнеся его имя и сказав о том, как чудесно, что он стоит перед ней. У Вигги манеры взялись не с потолка.
Асада она не удостоила даже взглядом.
– Кофе? – предложила Карла и плеснула из чайника без крышки в чашку, явно использованную по назначению не раз и не два. Карл уже готов был отказаться, но, подумав, обернулся к Асаду и протянул чашку ему. Если кому-то сейчас и нужен был холодный настоявшийся кофе, то именно Асаду.
– Ну, тут приятно, – заметил Карл и оглядел интерьер.
Золоченые рамы, мебель красного дерева, кованые украшения и парча. Во всем этом у Карлы Маргреты Альсинг никогда не было недостатка.
– Чем вы занимаетесь? – поинтересовался он, приготовившись прослушать лекцию о том, как трудно стало читать и насколько дурными стали телевизионные передачи.
– Чем занимаюсь? – В ее взгляде появилось отстраненное выражение. – Да помимо того, чтобы периодически видоизменять вот это… – она остановилась, не закончив фразу, пошарила у себя за спиной под подушкой и извлекла оттуда оранжевый фаллоимитатор со множеством мыслимых и немыслимых нашлепок, – …скоро можно будет вообще ни черта не делать.
Карл ясно слышал, как в руках Асада зазвенела чашка.
29
С каждым часом силы уходили. Она пыталась кричать во все горло, когда смолк звук автомобильного мотора, однако вновь и вновь набирать в легкие воздух оказывалось все сложнее. Коробки были слишком тяжелыми. Мало-помалу дыхание становилось все более поверхностным.
Она немного повернула правую руку перед собой и слегка поскребла ногтями коробку у своего лица. Один лишь звук шуршащей бумаги давал какую-то надежду. Значит, хоть что-то она еще могла.
Она пролежала так несколько часов, и сил на крик совсем не осталось. Теперь нужно было просто выжить.
Возможно, он еще сжалится над ней.
Спустя пару часов она в подробностях воскресила в памяти ощущение, когда тебя вот-вот задушат. Тут смешивались бессилие и паника и в некоторой степени облегчение. Не менее десяти раз в жизни она испытывала это ощущение. Легкомысленный и недалекий отец усаживался на нее, когда она была совсем крошкой, лишая ее воздуха.
– Ты сможешь освободиться? – всякий раз смеялся он.
Для него это было просто игрой, но для нее – настоящим кошмаром.
Она любила своего отца, поэтому никогда не протестовала.
И вдруг в один прекрасный день он исчез. Игры кончились, но облегчение осталось. «Сбежал с какой-то бабенкой», – сказала тогда мать. Ее замечательный, милый папа сбежал с бабенкой. Теперь он возился с другими детишками.
Повстречав своего будущего мужа, она растрезвонила всем и каждому, что он напоминает ей отца.
– Вот уж чего ни в коем случае тебе не пожелаю, Мия, – ответила на это ее мать.
Слово в слово.
Теперь, пролежав целые сутки под коробками, она знала, что умрет.
Она слышала его шаги по ступенькам. Он немного постоял у двери в комнату, прислушиваясь, а затем ушел.
Надо было простонать, подумала она. Возможно, в этом случае он решил бы положить всему конец.
Левое плечо совсем перестало болеть. Как и рука, оно онемело. Но бедро, на которое приходился основной вес, причиняло ей мучения каждую секунду. В первые часы она обильно потела, охваченная приступом клаустрофобии, но сейчас потеть перестала. Единственной жидкостью, которую она могла ощущать, была тонкая струйка теплой мочи.