Во что бы то ни стало нужно будет заняться этим прямо с утра.
– Что будем делать с нашими Ирсой и Розой? – поинтересовался Асад.
– Ничего особенного. Просто попытаемся с этим жить.
Асад кивнул.
– Она, наверное, как трехгорбый верблюд, – выдал он.
– Что?
– Так говорят там, откуда я родом. Вещь для себя. Трудно оседлать, но забавно смотреть.
– Трехгорбый верблюд… да, довольно уместно. По крайней мере, звучит более приемлемо, чем шизофреник.
– Шизофреник? Там, откуда я приехал, так называют того, кто стоит на трибуне и улыбается, а сам тем временем кому-то сильно гадит.
Снова очень к месту.
38
Звук был неотчетливым и летел откуда-то издалека. Как завершение сна, который все же никак не кончится. Как голос матери, который сложно вспомнить.
– Исабель, Исабель Йонссон, проснитесь! – гремело где-то, словно голова оказалась чересчур большой для усвоения этих слов.
Она чуть повернула тело и ощутила нечто иное, чем гнетущие объятия сна. Смутное чувство парения между тем, что было, и тем, что есть.
Кто-то потряс ее за плечи. Мягко, аккуратно, но несколько раз.
– Исабель, вы очнулись? – спросил голос. – Старайтесь дышать глубоко.
Она почувствовала, как какие-то щелчки проплывают мимо ее лица, но конкретно определить их источник не могла.
– Вы попали в аварию, Исабель, – сказал кто-то.
Это она и сама каким-то образом знала.
Разве это не только что произошло? Ощущение вихря, и выродок, приближающийся к ней в темноте. Кажется, так?
Ее укололи в руку. Это реальность или только ее воображение?
Вдруг она ощутила, как кровь хлынула в голову. Как разум сконцентрировался и мысли преобразовали хаос в порядок. Но она не желала такого порядка.
Наконец она осознала. Он! Мужчина! Она смутно его помнила. У нее перехватило дыхание. Почувствовала, как пульсирует в висках и как потребность откашляться вызвала приступ удушья.
– Исабель, успокойтесь, – произнес голос.
Она ощутила, как кто-то берет ее за руку и слегка сжимает.
– Мы сделали вам укол, чтобы вы слегка проснулись. Всего-навсего.
Чья-то рука снова сжала ей кисть.
«Да! – говорило все ее тело. – Сожми руку в ответ, Исабель. Покажи, что ты жива, что ты еще здесь».
– Вы получили тяжелые травмы, Исабель. Вы находитесь в реанимации Королевской больницы. Вы понимаете, что я говорю?
Она задержала дыхание и изо всех сил постаралась кивнуть. Осуществить малейшее движение. Просто чтобы дать о себе знать.
– Хорошо, Исабель. Мы видим.
Ей вновь сжали руку.
– Мы зафиксировали ваше тело, так что у вас не получится двигаться, если вы попробуете. У вас множественные переломы, но вы поправитесь. Прямо сейчас мы очень заняты, но когда у персонала будет чуть посвободнее со временем, к вам придет медсестра и подготовит вас к переводу в другое отделение. Исабель, вы понимаете меня?
Она слегка дернула шейными мышцами.
– Хорошо. Мы понимаем, что сейчас вам сложно общаться, но спустя некоторое время вы вновь сможете говорить. У вас повреждения челюсти, поэтому мы на всякий случай ее зафиксировали.
Теперь Исабель почувствовала: что-то сдавливает ей голову. К бедрам прикреплены какие-то мешки, словно ее закопали в песок. Она попыталась открыть глаза, но они не слушались.
– По вашим бровям я вижу, что вы пытаетесь открыть глаза, Исабель, но нам пришлось надеть вам повязку. У вас в глазах было очень много осколков стекла. Но вы сможете видеть – через пару недель солнце вновь будет светить для вас.
Через пару недель! Что же все-таки стряслось? Откуда взялся этот хруст в сопротивляющемся любому движению теле? Почему сейчас она ничего не может?
«Давай же, Исабель, – расползался шепот по ее телу. – Какой ужас произошел? Что именно случилось? Мужчина, да. А конкретнее?»
И тут она подумала, что реальность – это очень много разных вещей сразу. Возлюбленный, который так и не появился, но жил в ее мечтах. Канат, прикрепленный к потолку спортзала, до конца которого она так и не смогла добраться. А кроме того, реальность была и тем, что еще не произошло. И еще давление в висках. Такое явное ощущение.
Исабель медленно вдохнула и вняла этим раздражителям, которые все вместе складывались в ее сознание. Сначала появился дискомфорт, затем беспокойство и, наконец, трепет, вместе с которым в ее сбивчивый ход мыслей вошли отдельные лица, звуки и слова.
Она опять обратила внимание на рефлекторный вздох, сопровождавший осознание.
Дети.
Мужчина, он же похититель.
И Рахиль.
– Хм-м-н-н-н, – услышала она изданный ею самою звук, раздавшийся из-за стиснутых зубов.
– Да, Исабель!
Она почувствовала, как рука разжалась и теплый поток воздуха скользнул по лицу.
– Что вы сказали? – Лицо склонилось совсем близко.
– А-а-э-э-х.
– Кто-нибудь понимает, что она говорит? – спросил кто-то, слегка отдалившись.
– А-а-р-г-ль.
– Вы говорите про Рахиль?
Она издала краткий звук. Да, именно.
– Так вы называете женщину, вместе с которой вы к нам поступили?
Опять тот же краткий звук.
– Рахиль жива, Исабель! Она лежит рядом с вами, – произнес другой голос откуда-то от изножья. – Она пострадала сильнее вас. Намного сильнее. Не знаю, справится ли, но сейчас она жива, и кажется, у нее сильный организм. Мы надеемся на лучшее.
Прошел час или минута, а может, и целый день с того момента, как к ней приходили, – настолько эластичным стало для нее время.
Рядом тихо работала медицинская аппаратура и едва слышно билось ее собственное сердце. Под собой она ощущала какую-то сырость, в комнате было тепло. Возможно, именно то, что ей кололи, вызывало странное самочувствие. А может, причина заключалась в ней самой.
В коридоре гремели каталки, раздавались какие-то голоса.
Исабель понятия не имела, время обеда сейчас или глубокая ночь.
Она издала бурчащий звук, но ничего не произошло. Тогда сосредоточилась на интервалах между ударами сердца и пульсированием в среднем пальце, на который был надет какой-то напальчник. Исчислялись эти интервалы секундами или миллисекундами – она не понимала.
Но одну вещь она знала точно. Звуковой сигнал, издаваемый аппаратом, транслирующим биение сердца, был подключен не к ней, это ясно. С ударами ее сердца звуки не совпадали. Для понимания этого ее сознания хватало.
Мгновение Исабель лежала, затаив дыхание. Один из аппаратов издавал короткие звуковые сигналы. Бип, бип. Другой издавал звук, похожий на тихое хлюпанье. Свист внезапно прерывался, после чего как будто следовало преодоление воздушного давления, как при закрывании автобусной двери.
Она слышала этот звук и раньше. В течение бесконечных часов, проведенных у постели матери, пока не отключили искусственное дыхание и не оставили ее с миром.
Значит, пациент, с которым она делила палату, не мог дышать самостоятельно.
И этим пациентом была Рахиль. Разве не так ей сказали?
Она очень хотела перевернуться. Открыть глаза и преодолеть тьму. Посмотреть на человека, борющегося за свою жизнь.
«Рахиль, – сказала бы она, если бы могла. – Рахиль, мы справимся», – добавила бы, уже не веря своим словам.
Возможно, ради этого Рахили и не стоит приходить в сознание. Теперь Исабель вспомнила все слишком хорошо.
Муж Рахили мертв.
Двое ее детей ждали своей участи непонятно где. У похитителя нет больше причин оставлять их в живых.
Все это ужасно, и она не может ничего поделать.
Исабель почувствовала, как какая-то жидкость сочится в области глаз. Более густая, чем слезы, и все же текучая. Ощутила, как бинты, которыми была обмотана голова, вдруг тяжестью легли на веки.
«Неужели я плачу кровью?» – подумала она и постаралась не поддаваться горю и отчаянию. Ибо что за прок от ее рыданий? Нет, они принесут с собой лишь боль, которую ни одно из лекарств, которые ей уже дали, не смогло унять.
Исабель услышала, как тихо открылась дверь, и почувствовала, как воздух и звуки из коридора просочились в безмолвную комнату.
Послышались шаги по жесткому полу. Сдержанные и нерешительные. Даже чересчур нерешительные. Наверное, обеспокоенный врач, который теперь стоял и наблюдал за сердцебиением Рахили? Или медсестра, прикидывающая, в какой момент аппарат искусственной вентиляции перестанет справляться с работой?
– Исабель, ты не спишь? – прошептал голос сквозь неумолкающий гул аппаратов.
Это поразило ее. Почему – она и сама не знала.
Исабель слегка кивнула, но, видимо, недостаточно.
Почувствовала, как ее взяли за руку. В точности как в детстве, когда ее отодвигали в сторону на школьном дворе. Или когда она стояла перед танцевальной школой и не смела переступить порог. Тогда эта самая рука давала ей утешение, как и сейчас. Теплая, нежная и щедрая. Рука ее брата. Ее замечательного старшего брата и защитника.
Именно в тот момент, когда она поняла, что наконец может чувствовать себя в полной безопасности, ее охватила потребность закричать.
– Ну-ну, – сказал брат. – Плачь, Исабель. Выплачь все, что накопилось. Все образуется. Вы обе справитесь – и ты, и твоя подруга.
«Справимся ли мы?» – думала она, стараясь овладеть голосом, языком, дыханием.
«Помоги нам, – хотелось сказать ей. – Обыщи мою машину. Ты найдешь его адрес у меня в бардачке. По навигатору ты поймешь наш маршрут. И это будет главной операцией в твоей жизни».
Она готова преклониться перед Всевышним Господом Рахили, если он позволит ей обрести речь всего на одно мгновение. Не более чем на один вдох. Но она лежала онемевшая, слушая собственные хрипы, – слова растворялись в беспорядочных согласных звуках, согласные сливались в какой-то свист и пузырились слюной между зубами.
Почему она не позвонила брату, когда еще было время? Почему не поступила так, как следовало? Считала себя сверхчеловеком, которому под силу остановить самого дьявола?
– Исабель, хорошо, что не ты была за рулем. Однако, видимо, тебе не избежать следствия, хотя едва ли тебя признают виновной