– Вам лучше не слушать сплетен, сэр, – тихо ответила она. – Почему бы вам не выпить ещё немного и не выбросить всё это из головы? Уверена, что…
Мистер Пембрук выбросил руку вперёд, пытаясь ухватить её за запястье. Он промахнулся, и вместо этого его перепачканные пеплом сигары пальцы наткнулись на графин. Элеонора поймала графин прежде, чем он упал, и наполнила ещё один стакан.
– Неблагодарная девчонка, – пробормотал он. – Я много лет кормил тебя, одевал и дал тебе достойное положение. А теперь я смотрю на тебя, хочу узнать получше, а ты не хочешь меня слушаться! Где твоя преданность? Или унция благодарности слишком велика, чтобы…
Гнев выжег страх Элеоноры. Да, этот человек прогнил насквозь.
Мистер Пембрук поднял стакан и начал пить. Быстро, словно змея, Элеонора дёрнулась вперёд и подтолкнула донышко стакана так, что мужчина вынужден был заглотить бренди быстрее. До неё донёсся запах мочи, и девушка поморщилась. Завтра здесь придётся убраться.
– Какого чёрта ты…
Элеонора мигнула:
– Я, сэр? Я ничего не сделала.
– Ты, чтоб тебя, пролила мой…
Элеонора наполнила его стакан.
– Уверяю вас, сэр, я даже с места не двинулась. Я не посмею сделать ничего подобного без вашего разрешения. Пожалуйста, выпейте ещё.
Мистер Пембрук уставился на неё. Голова у него чуть покачивалась.
– Но… ты же только что…
Элеонора сунула стакан в его безвольную руку:
– Вы не допили ваш бренди, сэр.
Мужчина потёр глаза, совершенно забыв про стакан. Тот выскользнул из его пальцев и разбился, залив всю его рубашку бренди. Элеонора не стала ловить стакан – вместо этого принесла ещё один и наполнила, снова всунула его в руку мистера Пембрука и поднесла к его рту.
– Право же, я не имела никакого намерения рассердить вас, сэр, – сказала она. – В противном случае я даже не смогу смотреть в глаза своего отражения. Но, сэр, я бы хотела напомнить вам, что я – не как другие служанки в особняке Гранборо. Я – ваша подопечная. Вы – мой опекун в глазах закона, и вы не можете так просто меня уволить.
Глаза мистера Пембрука остекленели, и зрачки стали совсем крохотными. Его взгляд метнулся к лицу девушки, к стакану, к точке где-то за плечом Элеоноры. И всё же он пил жадно, как младенец. Волнами от него шёл запах мочи, старого бренди и пота. Как много он запомнит из этого разговора, Элеонора не знала. Но казалось, на неё снизошла какая-то странная сила. Девушка всё ещё боялась его, но теперь задавалась вопросом, почему вообще слушалась его.
Подхватив стакан, она на всякий случай отступила. Голова мистера Пембрука склонилась вперёд, но взгляд его так и не сфокусировался. Он что-то бормотал, когда Элеонора уже убирала графин обратно в сервант.
– Полагаю, возможно, вам стало нехорошо от бренди, сэр, – сказала девушка, закрывая сервант, – и вы позволили некоторым глупым мыслям закрасться к вам в голову. Уверена, теперь вы понимаете, что не нужно обращать на них внимания. И, конечно же, вы знали, что я никогда не желала вам ничего плохого. Иначе разве вы бы позволили мне подавать вам напитки?
Взгляд мистера Пембрука то устремлялся на неё, то терял фокус. Его рука дёрнулась, и он попытался заговорить:
– Ты…
Элеонора одарила его безупречно учтивой улыбкой, внутри вся пылая торжеством. Ей не нужны были желания. Возможно, она и не сможет написать своё имя среди звёзд, но, по крайней мере, сумеет себя обезопасить.
– Доброй ночи, сэр, – сказала она, направляясь к двери. – Полагаю, вы придёте к выводу, что больше нам нет нужды возвращаться к этому разговору.
На следующее утро Элеонора сообщила остальным, что собирается прибраться в библиотеке. После завтрака она поднялась по лестнице, грохоча вёдрами с тряпками, пока Дейзи и Ифе скатывали свои соломенные матрасы. Их комнаты были повреждены дождём, и они спали на полу в кухне. Никто не слышал, как дрожащие пальцы Элеоноры постукивали по ведру, когда она поднималась по лестнице.
Оказавшись в библиотеке, она выронила вёдра и щётки и захлопнула за собой дверь. Ключ дважды выскальзывал из её пальцев, прежде чем она сумела наконец запереться. Здесь, в этих книгах, должно было быть что-то, что поможет ей выйти из сделки!
Ведро всё ещё перекатывалось по полу, когда Элеонора подхватила «Фауста» и пролистала страницы так быстро, что они надорвались. Магические круги, заклинания, признания, начертанные на полях, – хоть что-то! Но на фронтисписе не было ничего, кроме демона, скрывавшегося под слоем старых чернил. Кто нарисовал его столько лет назад?
Девушка пролистала до конца. В тексте не было ничего, кроме поражения Фауста, но прочитать это она не нашла в себе сил – всё внутри сжалось. Придут ли все эти жуткие ползучие твари в конце и за ней? Нет, нельзя было позволять себе думать обо всём этом – это делу не поможет. Элеонора посмотрела вниз, вдоль корешка книги, на случай, если там спрятано что-то, но ничего не обнаружила. Потом она подержала книгу за угол обложки и чуть покачала, на случай, если оттуда что-нибудь выпадет. Когда из книги выпал лист бумаги, девушка тотчас же подхватила его.
МЕФИСТОФЕЛЬ: О нет, здесь ад, и я всегда в аду.
Иль думаешь, я, зревший лик…[15]
Ничего. Ничего! Элеонора отбросила книгу через всю комнату. Глаза жгло от слёз. Книга ударилась о шкаф, и девушка тотчас же пожалела, бросилась проверять, не повредила ли её. А когда обернулась, то почти готова была увидеть черноглазую женщину, гневно наблюдавшую за ней.
Здесь должно было быть что-то ещё, что могло бы помочь ей.
Элеонора рылась на книжных полках. Она пролистала семейную Библию, просматривая отрывки о демонах и ведьмах. Она подхватила копию Daemonologie. Malleus Maleficarum[16] – записи о судебных процессах над ведьмами в шестнадцатом веке. Незнакомка превратила её в ведьму? И неужто все эти ведьмы, которых сожгли и повесили, были такими же отчаявшимися и голодными, как сама Элла?
Ничего, по-прежнему ничего. Элеонора осела на пол. Все руки у неё были в порезах от бумаги. На каждой странице, которой она касалась, остались пятнышки крови. «О боже…» – подумала она. А что, если она призвала ещё кого-нибудь? Сколько ещё таких созданий пряталось меж страниц?
Девушка прислушалась. Дождь бил в стекло, и вода заливалась в дымоход. За окном проезжали кэбы и экипажи – грязь заглушала стук их железных колёс. Где-то над головой скрипнула половица.
Девушка откашлялась:
– Эй. Ты здесь?
Тени качнулись, меняясь, сплетаясь в узел у одного из деревянных книжных шкафов. Незнакомка возникла из ниоткуда, улыбаясь. Это было единственной человеческой чертой в её лице. Без улыбки её лицо казалось маской, которая только и ждала того, чтобы её сняли.
Элеонора протянула ей «Фауста»:
– Я не хочу этого.
– Это не твоя книга, дорогая.
– Я не о том! – рявкнула девушка. – Я не хочу больше продолжать нашу сделку. Ты не сказала мне, что желания опасны! О таком я не просила!
Элеонора слышала, что её голос срывался на вой. Женщина смотрела на неё с невыносимо терпеливой улыбкой, и две дыры зияли на месте её глаз.
– О, но именно о таком ты и попросила. Ты продала мне свою душу взамен на семь желаний. Ты знала цену, которую придётся заплатить, и всё же заплатила её.
– Ты не предупредила меня, что будут умирать люди! Если бы я знала…
– Я попросила твою душу взамен, – прервала её черноглазая незнакомка. – В самом деле, дорогая, чего ты ожидала?
Пальцы Элеоноры были перепачканы чёрными чернилами, руки, сжимавшие книгу, вспотели.
– Я хочу вернуть её, – тихо сказала она.
– Но ты уже загадала два желания, – возразила женщина. – Этот контракт можно было разорвать раньше, а теперь нас с тобой связывают законы гораздо бо́льшие, чем ты или я. Ты можешь раскаиваться сколько угодно, но как я верну тебе душу по частям?
Небо потемнело. Дождь всё сильнее бил в стекло. Под ногами черноглазой женщины растекались, извиваясь, тени. Элеонора поспешно отскочила, чтобы те не дотянулись до неё. Сердце бешено колотилось.
– Как полагаешь, какой ты станешь лишь с пятью седьмых своей души? – задумчиво продолжала черноглазая незнакомка. – Сможешь ли ты, например, смеяться? Или, может быть, вся любовь, которую ты питаешь, оставит в сердце лишь пыль? Или, возможно, красота мира потускнеет в твоих глазах, и каждый раз, когда ты будешь слышать песню соловья, она будет столь же лишена смысла, как пронзительный звон заводского колокола. А возможно, ты вообще ничего не почувствуешь. Это уже, думаю, вопрос к философам.
Женщина подошла ближе и погладила Элеонору по руке. В её глазах не было блеска. Даже когда она стояла на свету, эти чёрные дыры, казалось, крали всякую искру, не отражая ни проблеска. Вздрогнув, девушка поняла вдруг, что не уверена, были ли у женщины глаза вообще или это и в самом деле просто дыры в черепе.
– Назад дороги нет, моя дорогая, – сказала черноглазая. – Ты продала свою душу и получила свои желания. Сделка заключена, и лишь тебе решать, как этим воспользоваться.
Часть третья
Первая неделя сентября прошла в дымке дождя. Влажное пятно на потолке Элеоноры стало больше, напоминая чью-то протянутую злобную руку. Каждый раз, ложась в постель, девушка смотрела в потолок и видела перед мысленным взором черноглазую незнакомку, смотревшую на неё из самой тёмной тени этого пятна. Элеонора зарывалась лицом в подушку, жмурилась, шепча молитвы, которые раз за разом превращались в литанию: «пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста».
Миссис Филдинг заметила тёмные круги под глазами девушки и подумала, что Элеонора скорбит по Лиззи. Её вариант решения проблемы заключался в том, чтобы загрузить Элеонору работой, а чем ближе было возвращение Чарльза, тем больше этой работы становилось. Элеонора вымыла все окна уксусом и водой, почистила ковры влажными чайными листьями, натёрла графитом каждую решётку и как следует вытрясла старый матрас Чарльза, взбивая перину до тех пор, пока руки не начали болеть, а глаза – слезиться. Уксус обжигал порезы на руках, чайные листья пачкали платья, а графит остался под ногтями, как бы старательно она их ни вычищала.