– Какими разрывами? Как можно двигаться между ними? Что… что ты имеешь в виду?
Лицо черноглазой женщины было непроницаемым, словно выточенным из камня. Свет огня из камина бросал зловещие тени на её кожу. В какой-то миг её глаза стали большими, точно глазницы в черепе, а потом – крохотными, острыми. В неверном свете казалось, что пространство за её креслом полно птичьих теней.
Ледяная вода стекала по запястью Элеоноры. Сердце трепетало, точно пойманная птица, и внезапно девушка поняла, насколько же оно было хрупким. Маленький механизм спотыкался, заикался, метался и танцевал, но однажды он остановится, а эта черноглазая женщина останется. Надежды и мечты Элеоноры не значили для незнакомки ровным счётом ничего. Её руки без возраста могли изменить жизнь девушки, лепить желания из бесформенных мечтаний, без забот и тревог.
Осознание постигало Элеонору – словно чернила расплывались по воде, кружась, и ужас окрашивал всё, к чему прикасался.
Улыбка женщины стала шире.
В следующий миг щёлкнул ключ в скважине, и черноглазая исчезла. Прежде чем Фелисити открыла дверь, Элеонора подалась вперёд и дотронулась до кресла, где только что сидела женщина.
То было холодным, словно гостья здесь и не появлялась.
Никто не рассказал Чарльзу, что Фелисити искала другую горничную, но он и так понял, что что-то было не так. Иногда Элеонора ловила на себе его взгляд, и каждый раз, когда смотрела в ответ, мужчина отворачивался. Но от девушки не укрылось, как он при этом хмурился и стискивал челюсть. Элеонора подумывала о том, чтобы поговорить с ним, рассказать правду, но вскоре поняла, что отдача будет мгновенной. Что мог сделать Чарльз? Только поговорить с Фелисити, а достанется Элеоноре. И всё же в те тихие минуты, пока мисс Дарлинг еще не проснулась, Элеонора представляла, как расскажет Чарльзу всё, и тихо улыбалась. Она знала, что друг будет защищать её. Как всегда.
Однажды Чарльз помог Элеоноре выйти из кареты. Он просто протянул руку, и девушка подняла голову, расправила плечи. В тот миг мир распахнулся в бесконечность. Конечно же, Фелисити увидела, но Элеоноре было всё равно. Пальцы Чарльза были такими тёплыми, такими нежными, и не хотелось отпускать их. Он мог бы повести Элеонору в танце, и на мгновение девушка представила, каково это будет – оказаться в его объятиях.
За это она заплатила позже. Фелисити так сильно щипала её за руку, что после всех щипков на руках Элеоноры оставались фиолетовые полумесяцы синяков. Пожалуй, придётся постригать ногти хозяйки покороче. Интересно, будет ли камеристка, которая придёт ей на замену, столь же предусмотрительной?
Пока Фелисити собеседовала девушек, Элеонора работала в гардеробной. Все гостьи были нервными, нетерпеливыми – и все были юными девушками, не женщинами. Некоторые и вовсе были почти детьми. О чём только думала Фелисити? Четырнадцатилетние девчушки из деревни не знали даже, с какой стороны подойти к леди. Спроси их, как отличить настоящее кружево от искусственного, и они ответят, что ткань не умеет притворяться.
А сейчас Фелисити обсуждала их недостатки с какой-то своей не самой умной подружкой. Элеонора сидела в гардеробной, и дверь была приоткрыта. Перед девушкой лежала стопка конвертов.
– Разумеется, нет смысла держать необразованную горничную, – протянула Фелисити. – Это довольно утомительно. Но излишне образованные – тоже плохо. Половина девушек, которых я видела, размазывали грязь по полу комнаты, а другая половина болтала о всяких глупостях. Камеристка должна знать, когда промолчать, правда же?
Звон чашек и блюдец не заглушал их голоса. Не заглушал он и скрипа пера Элеоноры и скрежета зубов. Никто из этих двоих не знал, что такое быть настоящей леди! Будь на их месте Элеонора, она ни за что не была бы такой бестактной. Она была бы совершенной, блистательной, доброй – смотрела бы на их грязные измученные лица и улыбалась.
Фелисити понизила голос:
– О нет, дорогая, эта совсем не подходит. Очень мило со стороны Чарльза, но думаю, он её совсем не знает. Конечно же, я была с ней мила при нём, и я дала ей шанс, но… ну… ты понимаешь…
Элеонора продолжала вкладывать в конверты содержимое. Фелисити с придыханием и приукрашиваниями пересказывала историю о смерти Лиззи. Элеонора аккуратно складывала письма, выписывала адреса на конвертах, но мечтала только о том, чтобы как следует приложить Фелисити по голове чайным подносом.
Именно в такие моменты она частенько думала о черноглазой женщине. Ох, что бы она сделала, если бы цена желаний не была так непомерно высока! Элеонора заставила бы Фелисити умолять о прощении. Она бы сделала так, чтоб мистер Пембрук никогда даже не прикоснулся ни к какой девушке. Она превратила бы себя в мстительного ангела, прекрасного, ужасающего, блистательного…
Но если она сделает так – кому-то придётся умереть.
Элеонора вписала адрес на следующий конверт. Голос Фелисити доносился через дверь гардеробной:
– О да, моя дорогая. Совсем не удивлюсь, если она подговорила того бедного мальчика…
Элеонора подумала, что была полной дурой, доверившись черноглазой незнакомке. Та скрыла истинную цену желаний – настоящее предательство! – и заключила Элеонору в ловушку сделки, с которой девушка не желала иметь ничего общего. Сколько лжи ещё предстояло раскрыть? Что ещё скрывала от неё черноглазая?
Но, с другой стороны, если незнакомка солгала о цене – откуда она узнала, что смерть необходима для их исполнения? Впрочем, черноглазая лгала обо всём остальном – и об этом тоже могла солгать.
Вдруг был такой способ, чтобы загадать желание, при этом никому не навредив?
Сердце Элеоноры забилось сильнее. Нет, нельзя, нельзя даже думать об этом! Слишком опасно. Она не должна была рисковать своей душой, не говоря уже о чьей-то жизни. Но если был способ пожелать, не навлекая ничью смерть, – Элеонора должна найти его! Несомненно, она могла пожелать чего-то такого, что не привело бы ни к чьей гибели. У желаний явно была шкала. Например, её чудесные туфельки стоили жизни одной только бедной канарейки мистера Пембрука. И если она попросит о чём-то таком, что и без того имело все шансы исполниться, – возможно, для этого не потребуется ничья смерть.
Она должна узнать.
При виде особняка Гранборо у Элеоноры сдавило горло. Она поскользнулась на подножке кареты и чуть не упала в грязь. Фелисити просто смотрела на неё, ожидая, пока девушка раскроет зонт.
Всё было точно так, как Элеонора помнила из детства. Под дождём окна сияли, точно зеркала. Чёрные перила резко контрастировали с белоснежным, умытым дождём камнем, сияющим в золоте уличных фонарей. Казалось, в любой момент дверь откроется, появится второй лакей, Джордж, и воскликнет с улыбкой:
– Ох, мисс Элеонора! Скорее спрячьтесь от дождя…
Фелисити кашлянула. Элеонора, опомнившись, раскрыла зонт, подняла и проводила мисс Дарлинг до двери. Вблизи было видно, что краска на окнах начала отслаиваться, а на железных перилах образовались пятна ржавчины. Джорджа уволили много лет назад. Миссис Бэнбёри рассказывала, что теперь он владеет трактиром в Брикстоне. В прошлом году он женился на Джени. По крайней мере, она обрела счастье, которое пытался отобрать мистер Пембрук.
С болью Элеонора молилась, чтобы и Лею ожидало счастье. Она смотрела на мокрую улицу и надеялась, что подруге было где переждать дождь.
Фелисити ворвалась в вестибюль. Влажный подол платья оставлял на мраморе бледный зелёный след.
«Она – точно слизень, – подумала Элеонора. – Оставляет ядовитые следы, куда бы ни направлялась».
Нужно будет предупредить Ифе и Дейзи про это платье цвета зелени Шееле, окрашенное мышьяком. Фелисити защищали корсет, сорочка и нижние юбки, но у Элеоноры голова начинала болеть, даже просто когда она зашнуровывала его.
Фелисити небрежно махнула Элеоноре рукой и начала подниматься по лестнице:
– Займись чем-нибудь полезным, Хартли. Я не желаю видеть тебя за ужином. Посмотри, может, тебе найдётся дело в судомойне.
– Да, мисс, – сказала Элеонора, стиснув зубы.
Она была камеристкой, занимала должность одного уровня с экономкой. Настоящая леди никогда бы не попросила её отскребать сковородки.
Элеонора прошла на кухню и натолкнулась на Ифе. Ирландка пыталась влезть в парадную форму и при этом не попадаться под руку миссис Бэнбёри. При виде подруги глаза Ифе наполнились слезами, и Элеонору затопил страх.
– Позволь, я помогу, – предложила девушка. – Можем мы пройти в вашу комнату, миссис Филдинг?
Элеонора увела Ифе в комнату экономки, прежде чем миссис Филдинг успела возразить, и закрыла дверь.
– Что случилось?
– Всё становится только хуже, – прошептала Ифе, и по её щекам заструились слёзы. – Он постоянно задаёт мне такие странные вопросы… на такие темы ни одна порядочная девушка говорить не станет! Он говорит, что если бы я была хорошей девочкой, то слушалась бы его, потому что он – хозяин. Но…
Ифе разрыдалась. Элеонора обняла её, украдкой сжав руку в кулак.
«Как он только смеет! – думала она. – Ифе ещё ребёнок – как он вообще о таком думает!»
– Когда ты вернёшься? – всхлипнула Ифе, утирая глаза. – Пока ты не ушла, всё было не так плохо.
– Не раньше свадьбы. Но осталось всего несколько недель.
– Несколько недель! – воскликнула Ифе.
Элеонора погладила подругу по волосам:
– Ифе, послушай. Ты давала ему лауданум?
– Ну, он не всегда у себя в кабинете, так что я…
– Тогда ты должна добавить наркотик и в другие графины. Миссис Бэнбёри держит лауданум в кухонном шкафу. Если будешь действовать ловко и быстро…
– Но это ведь отравление, Элла! Если меня кто-нибудь застукает, меня упекут за решётку – не успеет магистрат и глазом моргнуть! Ты не могла бы это сделать?
– Сегодня я не смогу попасть в столовую незамеченной. Обещаю, в следующий раз. А пока – ты должна достать нож.
Ифе побледнела:
– Нож? Элла, я не могу… не могу…
Элеонора схватила подругу за плечи: