С манжет капала вода, а ноги были все в пыли. Платье трещало, стоило ей шевельнуться, и с него сыпались красно-коричневые хлопья высохшей крови… Чужой крови – вот что ей надлежало помнить. Забыть о криках, забыть о телах, забыть о запахе крови и пота и бог знает о чём ещё. Сосредоточиться на воде, залившейся в рукава, на грубом дереве стола под локтями и не забыть уйти.
Из гостиной снова раздался звон колокольчика. Элеонора поднялась, когда Ифе поставила перед ней чашку чая.
– Чёрт возьми, – сказала Дейзи. – Она когда-нибудь прекратит?
Миссис Филдинг строго посмотрела на неё:
– Ты говоришь о будущей хозяйке этого дома, Дейзи.
– Какая досада, – проворчала Дейзи.
Миссис Филдинг уже открыла рот, чтобы прочитать лекцию о приличиях, но Элеонора вышла раньше.
Фелисити ждала в гостиной. На улице было темно, но все шторы были по-прежнему раздвинуты.
– Где ты была? – рявкнула мисс Дарлинг. – Я уже пять минут звоню! Где Чарльз? Ты получала вести?
– Нет, мисс.
Фелисити снова отвернулась к окну, глядя, как дождь стекает по стеклу. Тусклый силуэт фонарщика двигался в жёлтой дымке. Уличные фонари оживали вслед за ним один за другим, и их огоньки трепетали на холоде, словно мотыльки.
– Ну? Не стой тут без дела – иди займись чем-нибудь полезным. И уже приведи себя в порядок. Ты вся грязная, это отвратительно.
– Я не могу переодеться, мисс. Все мои вещи в «Лэнгхэме».
Фелисити фыркнула:
– У тебя разве нет формы? Вот её и надень. От тебя исходит невыносимая вонь. Лошади, грязь и…
– Кровь, – подсказала Элеонора, чувствуя, как начинает закипать. – Конечно, мисс. Мне стоило подумать о вашем комфорте. Ведь это очевидно, запах вам был неприятен, иначе вы бы вышли из экипажа и кому-нибудь помогли.
– Да как ты…
– Сомневаюсь, что мастеру Чарльзу запах тоже был приятен, – продолжала девушка, – и всё же он пошёл помогать раненым. Он знает, что вы ждали в экипаже всё это время, пока те люди истекали кровью?
Фелисити побледнела.
– Не говори глупостей, – прошептала она. – Что я могла сделать?
– Не знаю, мисс. Никто не знает, ведь вы так ничего и не сделали.
– Ах ты маленькая…
Элеонора вскинула руку:
– Можете обзывать меня как вам угодно, мисс. Это не изменит того, что вы сделали.
Маска Фелисити треснула. Впервые Элеонора увидела, какой хозяйка была на самом деле – одинокой женщиной, барахтавшейся в воде, хватающейся за всё, чтобы только не утонуть. Элеонора попыталась пожалеть её, но не почувствовала ровным счётом ничего.
К парадному подъехал экипаж, и через несколько мгновений Чарльз вошёл в гостиную. Измученный, перепачканный, бледный, он выглядел лет на десять старше. Со стоном мужчина рухнул в ближайшее кресло. Фелисити вскочила, и на её лице отразилась паника:
– Чарльз, дорогой. Ты в порядке? Хартли, принеси ему что-нибудь поесть. И бренди. Быстро!
Чарльз покачал головой:
– Не надо. Я всё равно сейчас не смогу съесть ни кусочка.
Он попытался улыбнуться, но получилось больше похоже на гримасу. Фелисити присела на колени рядом и взяла его за руку:
– В самом деле, дорогой, хотя бы постарайся…
– Нет, не могу. Я… я сейчас из больницы. Когда мы прибыли, там был настоящий хаос. Вспышка тифа, помимо всего прочего.
Фелисити убрала руку, но Чарльз, кажется, не заметил.
– К сожалению, для большинства уже было слишком поздно…
– Сэр, – начала Элеонора, – что случилось с тем мальчиком?
Чарльз грустно улыбнулся:
– Он выжил, но пришлось ампутировать ему ногу. Её уже нельзя было сохранить.
Элеонора вспомнила крик – тот глухой ужасный крик – и хотела выскрести это воспоминание из своих мыслей. Мальчику было три… всего три, и он уже потерял ногу!
Чарльз повернулся к Фелисити:
– Боюсь, его родителям повезло ещё меньше. Я предложил ему поселиться у нас, когда он выздоровеет. Не знаю, сколько уйдёт на это времени.
Фелисити распрямилась:
– Что, прости?
– Его родители погибли, и у него нет родственников, которые могли бы взять его…
– Ты обещал этому оборванцу дом? Чарльз, ты даже не знаешь мальчишку!
– А что мне ещё оставалось?
– У него ведь есть родственники, не так ли? Он может жить у них!
Чарльз распрямился, глядя на Фелисити.
– Да, родственники у него есть, – сказал он. – Девять человек, живущих в одной комнате. У них семеро детей, все они работают и просто не могут позволить себе даже за жильё платить регулярно, не говоря уже о медицинской помощи, которая потребуется этому ребёнку.
– Ох, Чарльз, это просто смешно. Конечно же, они сумеют свести концы с концами!
– Ребёнок умрёт от голода!
– Не глупи. Есть ещё работный дом…
– Работный дом? Как ты можешь такое предлагать?
– А как ты можешь предлагать незнакомцу своё жильё? Ты не знаешь о мальчишке ровным счётом ничего! С кем он вырос? Воспитывался ли в приличной христианской семье? Боже мой, Чарльз, он же может быть настоящим дикарём для всех твоих знакомых!
– Он – ребёнок. У него нет никого, никаких средств к существованию, ничего! И если некому будет принять его, он вынужден будет стать попрошайкой. А я могу предложить ему лучшую жизнь, Фелисити!
Мисс Дарлинг обернулась, зло посмотрела на Элеонору:
– Хартли, оставь нас!
– Да, мисс, – пробормотала девушка и выбежала из комнаты.
В тот вечер входная дверь хлопала трижды.
Первый раз – вскоре после того, как Элеонора поспешила обратно в тепло кухни. Когда Чарльз и Фелисити продолжали спорить уже в холле, девушка услышала их крики у подножия лестницы для слуг. Дейзи даже поднялась по ступенькам, чтобы лучше было слышно.
Второй раз – почти два часа спустя. Элеонора сидела за кухонным столом, беспокоясь о вымокших манжетах платья. Было уже десять, а Фелисити за ней так и не послала. Дейзи и Ифе выкатывали свои соломенные матрасы, а миссис Бэнбёри уже переоделась в ночнушку. Даже миссис Филдинг уже вынула шпильки из пучка, и Элеонора изумилась, сколько же седины оказалось в волосах экономки.
– Как считаете, мне нужно вернуться в отель? – спросила Элеонора, теребя рукав. – Мисс Дарлинг ведь может без меня и не справиться.
– Если бы она хотела, чтобы ты была при ней, она бы уже за тобой послала, – заметила миссис Филдинг. – Лучше оставайся. Не надо тебе выходить в столь поздний час.
Миссис Бэнбёри погладила девушку по руке:
– Сегодня она вполне может расшнуровать свои корсеты самостоятельно, Элла. Оставайся с нами.
– Позволь напомнить, Мэри, что все разговоры о корсетах будущей хозяйки этого дома чрезвычайно не…
– Ой, да ладно тебе, Берта! – Миссис Бэнбёри зевнула. – Поворчишь на меня утром.
Хлопнула дверь. Все они поднялись, чтобы посмотреть, и Элеонора увидела свой саквояж. Вода тихо стекала с него на мраморный пол.
Миссис Филдинг положила ладонь на плечо девушки и тихо проговорила:
– Уверена, это к лучшему.
Вот и всё. Никакой больше камеристки. И единственное, по чему Элеонора будет скучать, – это по высокой оплате и ужинам в отеле. Но, по крайней мере, теперь она сможет приглядывать за Ифе.
В третий раз дверь хлопнула намного позже. Чистая и сухая, Элеонора лежала в постели и прислушивалась к крикам, доносившимся из кабинета мистера Пембрука. И когда дверь хлопнула, она понятия не имела, кого на этот раз принесло с дождя.
Как только в доме стало тихо, Элеонора спустилась в библиотеку. Каждый раз, стоило ей закрыть глаза, она видела кровь, залившую землю. Девушка отчаянно нуждалась в чём-то, что могло заглушить крики у неё в голове.
Элла тихо кралась по коридору. Да, ей нужна была сказка из тех, что читала ей миссис Пембрук. Всё тело болело, а ноги подкашивались. Сегодня она не сможет уснуть, если не поверит, что уродство может превратиться в красоту по одному только волшебному слову, а доброта и благородство непременно будут вознаграждены. Если её голова будет забита замками, стоящими в снегах или расположившимися на дне морском, ни для чего иного не останется места.
Что-то холодное ударилось о её ногу. Элеонора зажала рот ладонью, чтобы не закричать. «Что-то» подпрыгнуло и покатилось по коридору, и девушка побежала следом. Если миссис Филдинг услышит шум… или, что хуже, если мистер Пембрук услышит…
Элеонора схватила предмет и бросилась в библиотеку, чтобы как следует рассмотреть.
Это оказалось кольцо. Кольцо Фелисити.
Девушка отпрянула. Кольцо упало на пол и откатилось в сторону. Свеча Элеоноры тоже упала и, ударившись об пол, сломалась пополам. Девушка едва обратила на это внимание. Всё, что она видела, – внезапная темнота и стены библиотеки, давящие на неё.
Её желание было исполнено, а чтобы оно сбылось, потребовался этот ужасный несчастный случай.
Все эти люди погибли из-за неё…
Колени подогнулись. Миг падения словно растянулся, и ей казалось, что она стоит на виселице и дверь в подпол под ней распахивается. Но когда девушка ударилась о пол, то едва почувствовала.
Все эти люди…
В груди рождался странный звук – полустон, полувой. Так могла взвыть собака, которую кто-то сильно пнул. Элеонора зажала рот обеими ладонями, пытаясь заглушить крик. Она чувствовала, как дрожат пальцы.
Она не просто убила людей – она покалечила их. Сломанные кости, когда пассажиров буквально выбрасывало из экипажей. Конечности, раздавленные под копытами лошадей… Всё это сделала она. Это Элеонора сорвала колёса экипажей с осей и заставила возниц слетать с мест, когда они пытались сдерживать лошадей. Это она ломала шеи пассажиров, сбрасывая людей в грязь. Она сделала всё это одним только словом… Всё это случилось по её вине.
По её вине. Черноглазая женщина говорила правду: все желания исполнялись только с чьей-то смертью. «О господи…» Почему она вообще попыталась? Как она могла быть настолько глупа?
Жалобное скуление застыло в горле. Элеонора прижала ладони к губам сильнее, отчаянно пытаясь сдержать внутри свою скорбь и ужас. По лицу лились слёзы. Казалось, вместе с ними вытекало всё тепло, вся надежда, и мысли смешались, сливаясь в одну отчаянную литанию: «Простите, простите, я не хотела, о господи, я не хотела…»