Мужчина улыбнулся:
– Разве джентльмен позволит даме пошевелить хотя бы пальцем, не говоря уже о ложке?
Ложка звякнула о зубы девушки, когда Чарльз сунул суп ей в рот. Бульон был маслянистым, насыщенным, с нотками розмарина и гвоздики. Никогда Элеонора не пробовала ничего подобного.
Их разделяли какие-то несколько дюймов. Девушка могла бы протянуть руку и погладить его шёлковый шейный платок. В уголках его глаз залегли морщинки, и так хотелось пробежать по ним кончиками пальцев.
Элеонора облизнула губы, и взгляд Чарльза метнулся к её рту. Она увидела, как дёрнулся его кадык – мужчина сглотнул, всё так же не сводя глаз с её губ. Он был так близко, что девушка могла разглядеть едва пробивающуюся золотистую щетину и вспомнила ту ночь в библиотеке. Если бы в тот вечер она не перевернула свечу, в чём бы признался Чарльз в той мягкой обволакивающей темноте комнаты, когда все мечты Элеоноры были разложены перед ними?
Чарльз переместился в кресле и отвёл взгляд. Молча они доели ужин.
Бинты Чарльза сняли на следующий день, и весь этот день Элеонора провела за уборкой, как настояла миссис Филдинг. Элеонора скребла и тёрла, вытирала пыль, полировала мебель до тех пор, пока не заболели спина и колени. Запах карболового мыла и плесени впитался в волосы.
– Так для тебя лучше, Элла, – заявила миссис Филдинг. – Девушку вроде тебя обязательно нужно заставлять работать.
К концу дня Элеонора превратилась в липкое серое создание. Больше всего ей сейчас хотелось облачиться в свои чернильно-бумажные доспехи и покинуть особняк Гранборо. Как же прежде ей удавалось выдерживать запах сырости и отвратительное ощущение грязи под ногтями? Плесень словно заползла ей под кожу, наполнив гнилью вены изнутри. И не важно, сколько раз она мыла руки мыльной водой и сбрызгивала волосы розмариновой водой, плесень холодными пальцами скользила по коже. Никогда Элеоноре не сбежать от этого ощущения.
В дверь постучали. Элеонора пинком отправила под кровать грязную одежду и отперла. На пороге стоял Чарльз с большой бутылкой под мышкой, и его взгляд был полон надежды.
– Я тебе кое-что принёс. Можно мне… о господи! Ты спишь здесь?
– Полагаю, в этом есть свои достоинства. Лучше так, чем на кухонном полу.
– О нет, я не то имел в виду… Прости, это было ужасно грубо с моей стороны. У тебя прелестная комната.
Брови Элеоноры взметнулись, и он покраснел:
– Мы могли бы перебраться куда-нибудь, где потеплее, если хочешь.
– Перебраться и?..
– Отпраздновать, конечно же! – сказал он, взмахнув бутылью. – Я не могу придумать лучшего способа отблагодарить тебя за помощь. Спустишься?
Элеонора заколебалась:
– Если миссис Филдинг узнает…
– Она хорошая старушка и не будет возражать.
– Она не станет возражать, если ты это сделаешь. Со мной всё несколько иначе.
– Да, разумеется… глупо с моей стороны.
Он выглядел таким расстроенным, что Элеонора окончательно растаяла.
– Нам просто придётся быть поосторожнее.
Чарльз ухмыльнулся. Они спустились по лестнице для слуг и проскользнули в гостиную. Чарльз запер за ними дверь, а Элеонора присела у камина, пытаясь раздуть угли.
Раздался хлопок. Девушка аж подпрыгнула, чуть не выронив кочергу.
– Что это было?
– Всего лишь шампанское, – ответил Чарльз, наполняя её бокал. – Не волнуйся.
– Надеюсь, достать его было не слишком трудно?
– Открыть шампанское – лучший способ проверить, как работает рука. – Мужчина протянул ей бокал: – За прекрасного писаря!
Элеонора чуть не поперхнулась шампанским. Пузырьки покалывали язык.
– Нравится? – спросил он с надеждой.
Девушка кивнула. Глаза слезились. Она не была уверена, нравится ли, но напиток был таким дорогим, что Элла решила: будет лучше, если ей понравится. Чарльз просиял и подлил ей ещё. Его собственный бокал уже опустел.
– Пей, сколько душе угодно, – сказал он. – Нет смысла открывать бутылку шампанского, если не выпить всю. В Оксфорде мы пили его как воду.
Элеонора сделала ещё глоток.
– А мы-то все думали, что вы там усердно работаете.
– Учитывая, сколько мы пили… это был весьма тяжёлый труд, уверяю!
Она рассмеялась:
– Не верю. Совсем не похоже на тяжёлую работу.
– С тобой ничего не трудно.
Девушка пригубила шампанское, просто чтобы скрыть румянец смущения. Теперь, привыкнув к пузырькам, она даже начала получать удовольствие. Сделав ещё глоток, Элеонора с изумлением обнаружила, что бокал пуст… но ненадолго – Чарльз уже подливал ещё.
– Садись, если хочешь.
– Благодарю, я лучше постою здесь. Я немного замёрзла.
Мужчина тотчас отставил бокал и сбросил сюртук.
– Какое упущение с моей стороны! Прошу прощения. Вот, возьми… Нет, я настаиваю, Элеонора.
Он накинул сюртук на плечи девушки – тёплый, пахнувший сигарным дымом и какими-то специями. А когда Чарльз разгладил рукава на её плечах, Элеонора невольно задрожала от его прикосновений даже сквозь ткань.
А потом они услышали скрип.
– Прячься!
Элеонора метнулась за диван, когда Чарльз отпер дверь.
– И кому только… о, миссис Филдинг. Я не думал, что вы ещё не спите.
Элеонора вся сжалась, постаравшись быть как можно более незаметной. Если миссис Филдинг увидит её сейчас – прячущуюся за диваном, в одной сорочке и сюртуке Чарльза, – её тут же уволят. Стоило бы испугаться, но пока шампанское текло по венам, хотелось смеяться.
– Мастер Чарльз! Что это был за звук? Я уж было подумала, что нас убьют прямо во сне!
Мужчина рассмеялся:
– Нет, ничего столь ужасного! Я наслаждался напитком. Надеюсь, я вас не напугал.
– Вы всегда можете позвонить в звонок, если вам что-то потребуется…
– В столь поздний час? Что вы, я бы не стал. Ложитесь спать, миссис Филдинг. Я справлюсь.
– Ну, хорошо. Доброй ночи, сэр.
– Доброй ночи.
Элеонора услышала, как закрылась дверь. Через несколько секунд тишины закрылась и дверь вдалеке. Девушка развернулась, словно мокрица, свёрнутая в колечко, и подавила желание рассмеяться.
Чарльз помог ей выбраться из-за дивана. Его глаза сверкали.
– Ещё?
Приближался канун Дня Всех Святых и приносил с собой темноту. Ифе сказала, что праздник и тьма были связаны. Она то и дело крестилась, хоть миссис Филдинг и ругала её за это, и специально надевала чулки наизнанку. «На удачу», – объяснила ирландка. Но пока она получила только волдыри от натёртостей и кучу насмешек со стороны Дейзи.
Элеонора не знала, как относиться к суевериям Ифе. Натирая полы, трудно было представить себе, что вурдалаки и привидения реальны. Но в особняке Гранборо было так холодно, так темно, что иногда сам воздух казался тихим, влажным и мёртвым. Иной раз Элеонора задерживалась на кухне, пока служанки готовились ко сну, и слушала, как Ифе шёпотом рассказывает о sluagh[32] – орде призраков, пожирающих души, летящих на тёмных крыльях. И потом девушка бегом поднималась наверх, вздрагивая каждый раз, когда слышала за окном хлопанье крыльев голубей.
Миссис Филдинг пыталась изгнать затхлость.
Ковры выбивали что было сил. Заказывали свежий уголь, а каждый лишний клочок бумаги шёл на розжиг. Стены вычищались, а холл подметался, и каждый предмет тщательно протирался от пыли, пока экономка не оставалась довольна. Со всей работой Элеоноре было проще не обращать внимания на страхи. Но когда работа прекращалась, они с Дейзи собирались у печки, чтобы послушать истории Ифе. И сколько раз ни говорила себе Элеонора, что пугается теней, она всё ждала, что следующая сказка Ифе будет о женщине с чёрными глазами без белков и радужки.
Элеонора придвинулась ближе.
– Будьте осторожнее с окнами, выходящими на запад, – прошептала Ифе. – Вот откуда они входят в дом. Не открывайте.
Элеонора посмотрела на кухонное окно. На улице уже стемнело.
– Ты же шутишь, Ифе? – улыбнулась Дейзи. – Да и кому придёт в голову открывать окна в такую погоду?
– Вы не должны их открывать, – повторила Ифе. – Так вы пригласите их в дом, а это к беде. Господь видит, бед нам и без того хватает.
Что-то промелькнуло за окном. Элеонора вздрогнула, прежде чем поняла, что это всего лишь крыса. Ифе, взвизгнув, отпрянула от печки, и Дейзи рассмеялась.
– Ну, вы даёте обе! – Она поднялась и потянулась. – Уж поверьте мне, более старшей и мудрой: такого не бывает.
– Тебе всего девятнадцать, – огрызнулась Ифе. – К тому же все чего-то боятся.
– Мой отец – моряк, – сказала Дейзи и, проходя мимо, погладила ирландку по волосам. – Когда я слышу сказку, я сразу узнаю.
Элеонора придвинулась ближе к печи.
– Уверена, Дейзи права. Кроме того, sluagh незачем приходить за нами, правда же?
Дейзи встряхнула соломенные матрасы и разложила на полу, очень близко друг к другу. Ифе наблюдала за подругой.
– Они приходят за грешниками, – сказала ирландка, и на её лице отразилось странное выражение.
От Элеоноры не укрылось ни это, ни два матраса, лежавших совсем близко, и она поняла. Вспомнила, как Дейзи наблюдала за Ифе, распускающей волосы, и снова ощутила всё бремя своего одиночества. У Ифе и Дейзи был секрет, о котором они никогда не расскажут, и этот секрет был у них один на двоих. А тайна Элеоноры была слишком велика, слишком ужасна, чтобы поделиться ею с кем-либо.
Накануне Дня Всех Святых Лондон был окутан туманом. Когда Элеонора покинула особняк Гранборо, она словно шагнула в серую пустоту. Бредя по ней, девушка видела улицу вспышками: лошадей, продавцов кофе, брошюры, брошенные ей чьими-то бестелесными руками, торговца мехом, который, как девушка была уверена, продавал перчатки с кошачьей подкладкой. Элеонора зашагала вперёд. В руках у неё был свёрток занавесей для балдахинов. Невидимые крики торговцев доносились из тумана, словно вой призраков. Да, не стоило ей слушать сказки Ифе. В особняке Гранборо хватало и собственных призраков.