Пламя в камине потрескивало в тишине – точно так же, как в ту ночь, когда они занимались любовью. Девушка расслышала эти звуки, лишь когда Чарльз откатился от неё, тяжело дыша. А когда он притянул её к себе и, обняв, заснул, Элеонора думала, как всё это происходило у мужчин и женщин в прежние времена, прежде чем крахмал и корсеты заключили всех их в рамки приличий.
Хотелось остаться. Хотелось взять Чарльза за руку и сбежать вместе в туман, туда, где их никто не увидит.
Но потом Элеонора вспомнила страх, отразившийся в его глазах, когда она спросила, что они станут делать, если отец узнает. Девушка сделала свой выбор и собиралась придерживаться его, как бы это ни было больно.
– Не думаю, что это будет мудро, сэр.
Чарльз покраснел:
– Возможно, и правда.
Элеонора присела в реверансе, увидела, как он вздрогнул. В следующий миг она отвернулась от тепла и света.
– Элеонора? Прошу, не называй меня «сэр». Не после всего…
Девушка кивнула и отступила в холод.
На следующий день, когда Элеонора отправилась спать, она обнаружила у двери свёрток. Коричневая бумага шуршала и проминалась под её пальцами, когда она подхватила его. Девушка открыла… и краска хлынула ей на колени – волна насыщенно-алого, с тонкими белыми и жёлтыми узорами. Текучая, мягкая ткань выскальзывала из пальцев, но, когда Элеонора накинула её себе на плечи, ей стало теплее, чем за всё последнее время. Она словно завернулась в лучи заката.
Записки к свёртку не прилагалось.
Чарльз сделал прекрасный выбор. Шаль была лёгкой, тёплой и такой широкой, что в неё можно было закутаться. В такой шали Элеонора не выглядела как служанка, и никто не догадается, если она станет накрываться этой тканью как одеялом. Эта шаль была самой мягкой и красивой вещью из всех, что у неё были. Но Чарльз не оставил записки. Не передал лично в руки, не задержался, чтобы посмотреть, как она разворачивает свёрток.
Ткань была единственным ярким пятном в её комнате. Всё остальное поблекло из-за бесконечного мытья и наползающей сырости. Когда-то шторы здесь были красными, но теперь стали ржаво-коричневыми и липли к грязному стеклу, скользкому от влаги. Сейчас шаль горела ярким заревом, но Элеонора знала, что если оставит её здесь, та тоже поблекнет.
И она сама поблекнет, померкнет… Весь цвет, вся мягкость будут выпиты из неё. Это уже началось. Разве не была она всегда усталой и замёрзшей? Разве не болело всегда тело? Сколько времени прошло с тех пор, как она в последний раз пробиралась в библиотеку и позволяла воображению унести её прочь? Что, если однажды она просто забудет, как это, – и в один прекрасный день просто не сможет сбежать даже в собственный разум? Скоро она станет такой же холодной и бесцветной, как все прочие пустые вещи в особняке Гранборо, и даже не заметит, что потеряла.
Нет, этого Элеонора не допустит. Этого просто нельзя допустить! Она не будет двигаться по жизни, словно заводная игрушка по намеченной траектории.
Девушка поднялась, и шаль упала к её ногам.
Элеонора побежала.
Когда она постучала к нему дверь, Чарльз сразу открыл:
– Элеонора! Что ты…
Она схватила его за лацканы сюртука и поцеловала. На миг он замер, а потом притянул её к себе и обнял за талию.
Когда Чарльз закрыл за ними дверь, холод и темнота перестали иметь значение.
Когда вставало солнце, Элеонора должна была изображать приличную девушку. Если бы миссис Филдинг уловила хоть малейший намёк на то, что между Элеонорой и Чарльзом было что-то, выходящее за рамки приличий, её бы уволили.
Чарльз специально задерживался в комнатах, которые она убирала, делая вид, что предлагает переставить мебель или стремянку, когда кто-то оказывался рядом. Элеонора опускала взгляд, делая вид, что недосягаема для него. Иногда девушка ловила его взгляд и подмечала, как подрагивал его кадык, когда мужчина сглатывал.
Они должны были соблюдать осторожность.
В свой выходной она прогулялась в Челси, чтобы найти сердобольного аптекаря. Весьма успешно притворяясь камеристкой, Элеонора задала несколько деликатных вопросов от имени своей вымышленной госпожи и получила небольшой мешочек с травами. После девушка поговорила с Чарльзом по душам, и теперь он тоже был осторожен.
Он всегда был с ней очень бережен. В его комнате неизменно были напитки и еда, а камин всегда был зажжён. Чарльз заботился о том, чтобы Элеоноре не было холодно, и если девушка хотела принять горячую ванну – он всегда готовил для неё ванну.
В те ночи, когда мистера Пембрука не было дома, Элеонора читала вслух, а Чарльз гладил её кожу, погружаясь в мелодию её голоса. А когда мистер Пембрук был дома, они тайком пробирались в самые дальние комнаты, запирали двери и целовались до умопомрачения. Мысль о том, чтобы не видеться, даже не приходила им в голову. Холод отступал, и во тьме становилось светлее каждый миг, когда Элеонора была с Чарльзом. Разве могла она держаться от него подальше, если он дарил столько тепла и света?
Но в четыре часа утра ей приходилось уходить. Работа девушки заключалась в том, чтобы утром первым делом вычистить и разжечь печь. Она не могла опоздать – её бы хватились.
Чарльз притянул Элеонору к себе, уткнулся лицом в её волосы, и его губы нашли её шею.
– Останься со мной сегодня, – прошептал он. – Считай, что это приказ твоего работодателя.
Девушка игриво оттолкнула его:
– Ты же знаешь, мне нельзя.
– Я знаю, ты этого хочешь. – Его ладонь скользнула по её плечу.
– Да.
– Сошлись на болезнь. Они ничего не заподозрят.
– А если пошлют за доктором?
Чарльз ухмыльнулся:
– Тогда я сам буду тебя выхаживать, пока ты не встанешь на ноги.
Его руки нежно ласкали её всю. Поцеловав Элеонору, он снова было притянул её к себе… когда хлопнула входная дверь. По дому разнеслись неуверенные шаги – кто-то поднимался по парадной лестнице.
Чарльз выругался и покраснел:
– Элеонора, прости…
– Твой отец, – прервала девушка, вылезла из постели и натянула одежду.
Платье её было смято, волосы растрёпаны. Одного взгляда со стороны было бы достаточно, чтобы понять, чем она тут занималась.
Чарльз поспешно натягивал на себя халат и пытался пригладить волосы.
– Давай я выйду первым. Помогу ему дойти до спальни, а ты как раз успеешь ускользнуть.
Он вышел. Вскоре Элеонора услышала, как мужчины разговаривали на дальнем конце коридора. Выжидая, она встряхнула и разгладила свои мятые юбки, а когда стало тихо – открыла дверь и выскользнула. Волосы свободно ниспадали на спину.
Девушка уже почти добралась до лестницы для слуг, когда мистер Пембрук поднялся по лестнице. Он был всё ещё одет во вчерашнюю одежду, влажную, мятую, плохо пахнущую. Чарльз стоял за спиной отца с совершенно белым лицом.
Мистер Пембрук уставился на девушку рассеянным взглядом, и она решила рискнуть.
– Простите, сэр, – Элеонора присела в реверансе и проскользнула мимо.
За спиной она слышала, как хозяина вырвало, и гадала, что он вспомнит об этой встрече.
Позже Элеонора соскребала плесень с подоконника в библиотеке и изо всех сил старалась держать глаза открытыми. Ночи с Чарльзом были настоящим блаженством, но усталость брала своё. Все её кости казались свинцовыми, а веки чуть ли не склеивались. Ритмичный скрип щётки по влажному дереву, треск поджаривавшихся на улице каштанов – все звуки сливались в колыбельную, и глаза закрывались сами собой.
– Элеонора!
Девушка распахнула глаза, услышав голос Чарльза. Мужчина пересёк комнату и опустился перед ней на колено.
– Ты хорошо себя чувствуешь?
– Просто немного устала.
На его лице отразилось чувство вины:
– Не нужно мне было так… Ты же за всю ночь ни разу не прилегла.
Элеонора подавила желание пошутить.
– Прошу, дорогой, не волнуйся.
– Миссис Филдлинг и правда должна нанять больше девушек, – заявил Чарльз, провожая Элеонору к креслу. Это жестоко, что всё бремя забот по дому ложится на ваши плечи.
– Ты полагаешь, она наймёт?
Чарльз поморщился:
– Она уже говорила об этом с отцом, но мы не можем нанять больше слуг, пока не починим крышу. А рабочие не сказать чтобы дёшево обошлись отцу.
Кто-то кашлянул.
– Мастер Чарльз, что вы делаете? – спросила миссис Филдинг.
Элеонора тут же поднялась, дрожащей рукой пригладила волосы. Что успела услышать миссис Филдинг?
Чарльз уже успел распрямиться и улыбнулся:
– Не о чем беспокоиться, миссис Филдинг, Элеоноре немного нездоровится.
– У Эллы есть обязанности, – сказала экономка. Её взгляд метался между Чарльзом и Элеонорой.
– Прошу прощения, миссис Филдинг, – подала голос девушка. – Мне уже намного лучше.
– Не сомневаюсь.
Чарльз напрягся, и его голос зазвучал внезапно жёстко:
– Это вы о чём, миссис Филдинг?
Элеонора невольно отпрянула – он говорил отцовским тоном. Экономка опустила взгляд и присела в реверансе:
– Я ничего плохого не имела в виду, мастер Чарльз. Лишь хочу убедиться, что Элла не уклоняется от своих обязанностей.
Чарльз одарил её чопорной улыбкой:
– Я уверен, вам совершенно не о чем беспокоиться.
Миссис Филдинг вышла, и Чарльз, повернувшись к Элеоноре, ухмыльнулся, но девушка подняла руку. Половицы скрипнули – экономка всё ещё стояла за дверью и подслушивала.
– Я могу быть ещё чем-то полезна, мастер Чарльз? – громко и отчётливо спросила девушка.
Он подмигнул ей:
– Пока на этом всё.
Половицы снова заскрипели – миссис Филдинг удалялась. Элеонора притворила дверь так тихо, как только сумела.
– Что мы будем делать, если она узнает? – прошептала девушка.
Чарльз погладил её по щеке:
– Я уже говорил тебе – я никогда не допущу, чтобы с тобой приключилась беда, Элеонора.
Девушка прильнула к его ладони:
– Нам нужен план.
– Без тебя я не смогу, – тихо проговорил Чарльз и коснулся губами её лба. – Если она узнает, мы сбежим.