– Корыстолюбивая шлюха, – пробормотал Пембрук. – Сколько ты хочешь?
– Достаточно, чтобы покрывать аренду, зарплату горничной, а также расходы на питание и одежду для меня и ребёнка. Может быть, триста фунтов в год, которые будут выплачиваться ежемесячно. Я не собираюсь возвращаться к работе после рождения вашего внука.
Мистер Пембрук фыркнул:
– Чёрт бы побрал твои триста фунтов! Я должен выбросить тебя на улицу прямо в том, в чём ты стоишь!
Элеонора ответила ему самой гадостной улыбкой, какую только сумела изобразить:
– Но вы ведь не станете этого делать. Вы помните инспектора? Он был чрезвычайно увлечён моим рассказом.
Кровь отхлынула от лица мистера Пембрука. Кожа покрылась тонкой плёнкой пота, а руки задрожали.
«Вот и хорошо, – подумала девушка. – Пусть боится. Он это заслужил».
– Ну, хорошо, – глухо рыкнул он. – Хорошо. Я дам тебе то, о чём ты просишь, но при одном условии.
– При каком?
– Избавься от отродья.
Элеонора замерла. Она, конечно же, догадывалась, что Пембрук мог потребовать такого, но услышать это, произнесённое вслух, было словно ощутить нож под ребром.
– Ты получишь свой дом, свою служанку и свои проклятые триста фунтов, – выплюнул мистер Пембрук, – если избавишься от отродья. Мой сын женится на наследнице богатого состояния, и у тебя не будет на него никаких прав. Я не позволю ему расплачиваться за эту ошибку до конца своей жизни!
Элеонора крепче сжала кочергу.
– Я – не ошибка!
– Осмелюсь не согласиться. Итак, мы договорились?
Элеонора знала, что у неё оставался лишь один возможный вариант. Если она откажется, мистер Пембрук и правда разрушит её жизнь. Если он расскажет миссис Филдинг, девушку вышвырнут на улицу без денег, без рекомендаций, и ей даже негде будет скоротать ночь. Она закончит, как Лея, коченея у дверей лавок, с пинающимся ребёнком внутри, и все друзья отвернутся от неё.
Но если она примет сделку мистера Пембрука, у неё будет крыша над головой, доход. И, что самое главное, Ифе окажется вне досягаемости хозяина.
Да, она могла ответить только одно. Но Элеонора подумала о Чарльзе, о том, как он обнимал её и улыбался, и стало так больно внутри.
– Я хочу, чтобы наша договорённость была зафиксирована письменно, – сказала девушка. – Не о ребёнке, конечно же. Я говорю лишь о письменном соглашении, согласно которому вы будете выделять мне триста фунтов в год, пока я… буду не замужем. Уверена, в вашем распоряжении имеется адвокат, который поможет с этим.
Лицо Пембрука исказила гримаса, и девушка не могла сказать наверняка, пытается ли он улыбнуться или морщится.
– К вечеру ты получишь соглашение.
Элеонора поднялась:
– Об остальном я позабочусь.
Живица. Травы. Мята болотная. Пижма. Коробка «Дамских пилюль доктора Мерривэзера», которая позвякивала в кармане при каждом шаге. Элеонора выпила всё, что только сумела найти, но её вырвало там же, за лавкой аптекаря. Горло всё ещё жгло от эфирного масла живицы, а в комнате теперь пахло плесенью и рвотой, и от этого запаха её снова затошнило. Больше не было смысла принимать таблетки – её снова вырвет.
В доме было тихо. Другим Элеонора сказала, что отравилась испорченным моллюском, и ей до сих пор верили. Но завтра её снова будет тошнить, а они уже видели девушек в таком положении и безошибочно узнают все признаки.
Когда Элеонора вернулась от аптекаря, горло всё ещё жгло. Под дверью она обнаружила лист бумаги. Это оказалось подписанное мистером Пембруком соглашение. Девушка запихнула бумагу в саквояж вместе с адресной книгой миссис Пембрук. Серебристые туфельки приветственно блеснули ей, но в тот миг ей хотелось разорвать их на клочки.
Она постучала в дверь спальни Чарльза, но когда вошла – внутри никого не оказалось. Элеонора ведь до сих пор не знала, где он был. Все его вещи были разбросаны по комнате, и даже кольцо миссис Пембрук лежало на полу, забытое. Девушка вспомнила слова мистера Пембрука: «Мальчишке нужно к врачу!» Сама мысль о том, где сейчас мог находиться Чарльз, вызывала у неё дрожь.
Элеонора вернулась к себе, села на край кровати, уронив лицо в ладони, чувствуя себя так, словно всё тепло, все цвета были высосаны из неё. Если бы они с Чарльзом успели сбежать, их жизнь не была бы идеальной. Она никогда не стала бы леди, никогда бы не посмотрела мир, но они были бы друг у друга. А теперь она лишилась всего. Снова мистер Пембрук вырвал из её рук будущее, которого она так желала. И сколько ещё он отберёт у неё? Неужели она была собрана из составных частей, которые можно украсть и обменять? Неужели никогда ей не стать целостной и счастливой?
Ей придётся согласиться на сделку мистера Пембрука. Скрыть ребёнка она не сумеет, а без денег и она, и ребёнок окажутся в холоде, голоде и грязи. Их не ждало иного будущего, кроме работного дома, и даже там их бы разлучили, если родится мальчик. А её имя будут повторять шёпотом, разносить за пределы церкви, и матери будут ставить её в пример нерадивым дочерям, предупреждая их о такой судьбе. И даже если она сумела бы выдать себя за респектабельную молодую вдову, как же она сумела бы вырастить ребёнка Чарльза без него? Как она вынесет это – видеть взгляд Чарльза и улыбку на чужом лице?
Элеонора вздрогнула. Нет, она совсем не была уверена, что сумеет хорошо позаботиться о другом человеке, который полностью бы от неё зависел. Ведь несколько лет назад она уже пыталась заботиться о матери. Пока Элис Хартли лежала в постели, кашляя кровью, Элеонора пыталась стирать простыни, убирать дом, готовить ужин. Но она обожглась о медный котёл для стирки, а палка оказалась слишком тяжёлой. Она не могла наносить достаточно воды в вёдрах, чтобы вымыть пол. Она не могла как надо зажигать кухонную печь, и, чтобы дотянуться до плиты, ей приходилось вставать на стул. Сначала Элеонора плакала и просила соседей помочь, но перестала, когда никто так и не пришёл.
При мысли о новом бремени, о весе ответственности её охватила паника.
Нет, она не могла. И не станет. Она не собиралась снова проходить через такое, а если попытается – то лишь вымотает себя. По крайней мере, если она согласится на сделку мистера Пембрука, то сумеет начать всё заново, без каких-либо препятствий. Никому не нужно знать, что она сделала, кем была.
Она собиралась загадать желание.
Весь день она только и могла думать, что о черноглазой женщине, та витала на задворках сознания, словно силуэт чудовища под водой. Пустые глаза поблёскивали из каждой лужи, с каждого мельком увиденного отражения. И когда Элеонора позвала незнакомку, то знала – та будет улыбаться.
Снаружи стемнело. Снег на окнах таял, струясь по стеклу точно слёзы. Позже Элеонора ещё выплачется, но сейчас было не время.
– Ты здесь?
Голос раздался откуда-то из-за её плеча. Элеонора обернулась – черноглазая стояла у изголовья её кровати.
– Я всегда здесь, дорогая.
– Я хочу загадать желание.
Улыбка незнакомки стала шире:
– Стало быть, ты изменила мнение о нашем соглашении?
Элеонора кивнула, сжав кулаки так, что побелели костяшки пальцев. Когда она отняла ладони от живота, ткань платья оставила на коже бороздки.
Глаза женщины блестели, словно масленые.
– Я знаю, что ты хочешь от меня, но я ничего не могу сделать, пока ты не загадаешь желание.
Несколько месяцев назад Элеонора была уверена, что больше никогда не позовёт черноглазую, но теперь вся её уверенность истаяла. Люди будут умирать. Но ведь и она могла погибнуть.
– Если… если я это сделаю – кто-то ещё пострадает?
На миг девушке показалось, что в глазах гостьи промелькнула тень жалости.
– Нет, – ответила незнакомка. – Никто больше не пострадает.
Тень гостьи колебалась на стене. Казалось, моргнёшь, и увидишь всё что угодно – мужчину в высоком цилиндре, изогнутую лозу, бесформенное создание без костей, выползающее из своего округлого кокона. В тот миг, когда чёрные глаза женщины взирали на неё так спокойно, так бесстрастно, всё казалось возможным. В оконном стекле Элеонора мельком увидела своё отражение за головой гостьи. Она с ужасом поймала себя на мысли, что и её глаза будут такими же пустыми и тёмными, но те оставались голубыми, как летнее небо.
И Элеонора загадала желание.
Элеонора была уверена в нескольких вещах.
Во-первых, она лежала на полу. Её кровать была более комковатой и пахла иначе. А сейчас она была совершенно уверена, что лежит в чём-то неприятном, потому что горячее густое зловоние проникало ей в рот, словно надзиратель, силком открывающий челюсти заключённого.
Ещё она была уверена, что одета как-то не так. Слишком жарко. Неужели она надела всю одежду сразу? Но и в самом ощущении жара было что-то неправильное – пышный, покалывающий жар обвивался вокруг неё, словно змея. Свернувшись в её животе, эта змея лениво распускала кольца по всему телу девушки.
И было так больно…
С вещами, в которых Элеонора уверена не была, было сложнее. Например, она не понимала, как вдруг оказалась на полу, и откуда исходит этот ужасный запах, и где она вообще находится. Вроде бы был январь, прохладный и сырой. Но сейчас явно был не январь, потому что в январе никогда не было настолько сыро и влажно. А ещё она не понимала, о чём говорили голоса вокруг.
– О Господи… пожалуйста, пожалуйста, прошу…
– …и я пошла, чтобы привести её, как вы сказали, когда вдруг…
– Ох, глупая девочка. Элла, бедная ты глупая девочка…
Она узнала эти голоса, омывающие её, точно волны, и с каждым новым шелестом этих волн девушка начинала понимать, что именно было не так. Нужно было подняться.
Она попыталась.
Раздался чей-то крик. Мельком она увидела размытые лица, прежде чем яркая вспышка боли рассекла её живот, и она упала без чувств.
Элеонора видела странные сны.
Вместо живота у неё была яма со змеями. Змеи двигались внутри её рук и ног, словно пальцы руки, затянутой в перчатку. А потом она покачивалась на волнах бескрайнего океана, и нечто огромное, тёмное билось в водах прямо под ней. И пока она отчаянно пыталась заставить это «нечто» остаться под водой, её руки, её платье вымокли насквозь. Потом была длинная вереница детей, которые подходили к ней и клали ей в руки большие гладкие камни, и она знала – дети не перестанут, даже когда камни раздавят ей пальцы.