Элеонора вычистила своё чёрное платье до блеска и накрыла единственное зеркало отрезом тёмной ткани. Майское солнце струилось сквозь окно гостиной, нагревая воздух внутри; девушка осторожно подвинула стул так, чтобы свет падал ей на волосы, но не позволял потеть на солнце.
Когда Хэтчетт приехал, Элеонора предстала перед ним, словно дочь, приветствующая отца у дверей, а не богатая наследница, которая могла купить инспектора десяток раз. Подойдя к аккуратно поставленному стулу, оставив инспектора щуриться от солнечного света, девушка начала пришивать к платочку чёрную кайму. Лучше чем-то занять руки, чтобы они не выдали её волнения.
Хэтчетт сел, подобрав под себя длинные ноги. Он выглядел так, словно его сложили пополам.
– Мисс Хартли, прежде чем мы займёмся этим вопросом, я должен извиниться. Я предполагал, что вы знаете детали смерти мистера Пембрука. Надеюсь, я не усугубил ваше горе в свой последний визит.
– Вовсе нет, инспектор. Я понимаю. Должно быть, это невероятно трудно – постоянно иметь дело с такими трагическими обстоятельствами.
Хэтчетт открыл блокнот.
– А теперь, пожалуйста, я хотел бы узнать, где вы находились в ночь с двадцать седьмого на двадцать восьмое апреля.
Двадцать седьмого она была в церкви в Сохо. В ту ночь она загадала своё шестое желание. Элеонора была готова к этому вопросу – практиковалась перед зеркалом за туалетным столиком, заставляя голос звучать ровно, а лицо выглядеть непроницаемым, пока говорила.
– Что ж, – начала девушка, – я поднялась около восьми, занялась кое-какими делами и сделала кое-что по дому утром, а днём отправилась в город. Я вернулась около шести вечера и сразу отправилась в постель, поскольку мне было не очень хорошо. На следующий день всё было точно так же, разве что в город я не ездила.
Инспектор всё записывал.
– Кто-то может подтвердить ваши передвижения?
Слишком поздно Элеонора вспомнила про Бесси. Та ведь слышала, как хозяйка вернулась в середине ночи. Где она была? Этого девушка не помнила. В её кошельке недоставало монет. Она наняла экипаж или ехала в поезде? Её обокрали? Элеонора всеми силами постаралась сохранить непроницаемое выражение лица. Почему она не помнила?
– Наверху остались корешки билетов, если вы хотите посмотреть, – сказала Элеонора.
– А ваша служанка?
– Боюсь, её нет дома. Я могу отправить её в участок, когда она вернётся – дорогу она найдёт.
Инспектор одарил девушку долгим взглядом. В его волосах на висках блеснула седина, а лицо наполовину скрывали морщины и складки. Его эмоции невозможно было прочесть.
– Простите, мисс Хартли, – проговорил он, – но я удивлён, что вы оплакиваете мистера Пембрука. Откровенно говоря, я не думал, что вам он небезразличен.
Элеонора заколебалась и поняла, что, колеблясь, дала собеседнику ответ, которого он ждал.
Девушка покраснела и ответила:
– Мне небезразличен Чарльз. Я в трауре ради него.
– Что ж, это одно из преимуществ всей этой печальной истории. Я так понимаю, вы планировали сбежать… теперь вы можете пожениться беспрепятственно.
В каждом из слов инспектора не было никаких намёков. Хэтчетт произносил их тщательно, словно мастер игры в шахматы, расставляющий пешки. Он не писал – просто наблюдал, а за его стулом материализовалась черноглазая женщина. Взглянув через плечо инспектора и прочитав его записки в блокноте, незваная гостья посмотрела на Элеонору и сокрушённо покачала головой.
Хэтчетт проследил за взглядом девушки, обернулся и посмотрел прямо на черноглазую… нет, сквозь неё, потому что он оглядывал комнату в поисках того, что могло привлечь внимание собеседницы.
Элеонора чуть вздрогнула, заставила себя не обращать внимания на черноглазую. Инспектор бы решил, что девушка сошла с ума, если бы увидел, как она дёргается и смотрит в никуда.
– Инспектор, очень любезно с вашей стороны видеть в этой истории только хорошее, – сказала она. – В этом я найду утешение.
Хэтчетт, не говоря ни слова, сделал ещё одну пометку в блокноте.
Чарльз вернулся через несколько дней с целыми охапками роз. Цветные облака у лица и плавно падающие лепестки делали его похожим на дерево, сбрасывающее яркие листья. Всё ещё переживая новости о мистере Пембруке, Элеонора решительно смотрела на платье, которое подшивала.
– Я принёс тебе цветы, – сказал Чарльз.
Она не сводила глаз со своего шитья, сдерживая эмоции.
– Я вижу.
– Красные – символ страсти. Белые – невинности или, возможно, очарования. Розовые… изящество, я полагаю? Есть и другие. Если сложить их вместе, получится: «Ты для меня всё».
Элеонора не подняла взгляда:
– А есть ли цветы, символизирующие извинения?
Он переступил с ноги на ногу.
– Гиацинты. Но… я подумал, они будут выглядеть странно.
Девушка вернулась к шитью.
– Элеонора, я…
– Ты вообще собирался рассказать мне, что случилось с твоим отцом?
Цветы поникли. Хотелось вырвать букеты у него из рук.
Когда Чарльз заговорил, его голос отчётливо выдавал напряжение:
– Я знаю, что должен был рассказать тебе. Прости.
Элеонора вздохнула и отложила шитьё.
– Надеюсь, это не войдёт в привычку. Мне бы не хотелось узнавать все новости от офицера полиции. Можешь себе представить.
– Да, представляю. Надеюсь, он был вежлив с тобой, когда вы встретились.
– Достаточно вежлив, да. Он весьма суров, правда?
Чарльз чуть улыбнулся.
– Господи, да. – Он сложил цветы на стол и присел на край дивана. – Мне правда очень жаль, Элеонора.
Почувствовав укол жалости, девушка поцеловала его бледную щёку.
– Я знаю.
– У меня для тебя кое-что есть, – сказал Чарльз, сунув руку в карман. – Инспектор спрашивал о тебе, когда я упомянул о нашем плане побега. И я понял, какими же глупыми эти планы были.
Он извлёк небольшую коробку. Внутри оказалось сапфировое кольцо – перстень миссис Пембрук. Чарльз так рисковал ради этого кольца! Мистер Пембрук чуть не выгнал его, когда Чарльз впервые попытался забрать перстень. Теперь кольцо наконец принадлежало Элеоноре. Путь был долгим и кровавым, но теперь она выгрызла себе место рядом с Чарльзом.
Чарльз надел ей кольцо на палец.
– Лучше сделать всё как следует, – сказал он. – Ты была для меня настоящим утешением, Элеонора… единственной опорой во всей этой ужасной истории. Ты заслуживаешь гораздо лучшего, чем побег.
Казалось, прежде её руки были такими несбалансированными, но вес кольца Чарльза на руке наконец вернул баланс. Внутри разлилось тепло – словно восход солнца. Наконец-то она могла оставить своё прошлое позади! Больше не будет желаний. Теперь у неё было всё необходимое. Теперь она сможет всё исправить. Рядом с Чарльзом ей всё будет по силам!
Элеонора поцеловала его. Счастье горело в ней, словно лесной пожар. Кольцо Чарльза превратило её из беспризорницы в девушку, которая вот-вот станет принцессой.
Теперь все двери были перед ней распахнуты. Наконец пришли навестить соседи, с робкими улыбками и изучающими взглядами. Чарльз добился для Элеоноры приглашения на бал к подруге, и девушка корпела над благодарственной запиской, обложившись книгами по этикету. Всё должно было быть идеально. На балу Чарльз собирался представить её всем как свою невесту.
Она не думала о том, что пришлось совершить, чтобы достичь всего этого, а об убийстве мистера Пембрука пожалела, лишь когда увидела синяки под глазами Чарльза. Но теперь она похоронила чувство вины под шёлковыми и атласными платьями, утопила в шампанском. За смерть миссис Клири девушка тоже не чувствовала себя виноватой. Элеонора, конечно, оплакивала старушку, но ведь не просила о её смерти. Миссис Клири убила черноглазая женщина, чтобы опечалить Элеонору, и лучший способ отдать дань уважения наследству старушки – это как следует насладиться им. Да, Элеонора унаследовала деньги при неудачных трагических обстоятельствах, но оттого состояние не переставало принадлежать ей.
Ах, какие у неё были планы! Она написала семье Ифе, обещая найти хорошего врача для брата ирландки. Она даже думала о том, чтобы попытаться найти Ифе, но передумала. Если черноглазая использовала ирландку, чтобы нанести смертельный удар, Элеоноре лучше не привлекать к подруге внимания. А пока девушка занялась поисками дома для себя – она больше не желала ни ногой ступать в особняк Гранборо. Но это могло подождать окончания медового месяца. Чарльз привёз атласы из Гранборо – теперь уже покрытые плесенью, – и вместе с Элеонорой они сидели и планировали свадебное путешествие, прямо как в тот вечер в библиотеке. Они проедут по всей Европе и организуют путешествие просто роскошно.
Впервые в жизни Элеонора почувствовала, что ей подвластно всё.
Желудок у неё не урчал, плечи не сгибались, спина и колени не болели. Она парила над грязью и холодом в таких высотах, где никто не мог дотянуться до неё. Наконец-то она заняла подобающее место в мире, и люди признают её, и никто не посмеет забрать это у неё!
Теперь ничто её не коснётся. Она была недосягаема для бедности, голода и холода. Больше не будет ночей, когда она дрожала на чердаке или когда сворачивалась калачиком у изножья кровати матери, ожидая, когда же прекратится кашель, хоть и знала, что это будет означать. Какая разница, если она просила о помощи, но никто не приходил? Теперь, если ей нужна будет помощь, она могла хорошо заплатить, и люди сами прибегут. Элеонора будет парить над всем и наблюдать, как другие суетятся вокруг, выполняя её приказы, и каждый благодарил бы за привилегию служить ей. В конце концов, зачем ей портить свои белоснежные руки, когда эта белизна и нежность так непросто ей достались?
Элеонора пролистала письма. Приглашения, запросы, счета… и ещё кое-что, написанное на мягкой дешёвой бумаге. Девушка открыла письмо, перепачкав пальцы в чернилах, и прочитала:
«Уважаемая мисс Хартли, большое спасибо за вашу невероятную доброту, ведь вы спрашивали о некой мисс Лее Уоллес. С огромной радостью я смею сообщить, что вышеупомянутая мисс Уоллес в настоящее время проживает в нашем скромном учреждении. Мисс Уоллес и её ребёнок – мальчик по имени Джозайя – получают всю заботу и внимание