— Да, но ничего не будет, — сказала Марта, — и ты сам это знаешь. Ничего, что бы основывалось на словах этого старика: их просто недостаточно. Отнюдь не достаточно.
Конрауд помотал головой.
— Я взяла эти твои записи, — вспомнила Марта.
— Записи?
— Из больницы.
Марта достала записи с камеры наблюдения в Центральной больнице. Она раздобыла их на случай, если на них покажется женщина, приходившая к Хьяльталину. Разумеется, описание больничного пастора было неточным, и Конрауд понял лишь, что искать надо женщину, которая ходит одна возле онкологического отделения. Камер наблюдения было много, и внутри, и снаружи, а у посещений в больнице было более-менее точное время. Та женщина сидела у Хьяльталина поздно вечером, когда движение людей в больнице было сведено к минимуму. Как подчеркнул пастор, другие сотрудники не знали об этом визите. Женщина ни с кем не говорила, а незаметно юркнула прямо в палату к Хьяльталину, немного посидела там и так же неслышно вышла. Когда пастор заглянул в дверной проем, Хьяльталин жестом велел ему не мешать.
— Он не хотел, чтоб пастор видел, кто к нему пришел, — заметил Конрауд и быстро промотал запись с камеры при входе в больницу с задней стороны здания, где раньше было отделение «Скорой помощи» и ездили машины.
— Почему ты думаешь, что эта женщина имеет какое-то значение? — во второй раз спросила Марта. Эти записи она раздобыла по просьбе Конрауда, но с неохотой. Она была не в восторге от того, что Конрауд собирается вести собственное расследование и этим мешать работе полиции. Однако они с ним годами работали вместе, и Марта понимала, что от помощи Конрауда в любой форме будет польза.
— Я же тебе говорил. Хьяльталин рассказал, что во время пропажи Сигюрвина был у замужней женщины. А вдруг это она?
— Но ведь это была его самая большая ложь?
— Не один он лгал нам, — ответил Конрауд, думая про Лео.
— Ты считаешь, они с тех пор так и поддерживали отношения?
— А почему бы нет? — сказал Конрауд. — А может, они много лет назад расстались, и ей захотелось в последний раз проститься с ним.
— И поблагодарить его? Он через слишком многое прошел, чтоб вовсе про нее не упоминать.
— Вот именно. Поблагодарить его за все. Он этого заслуживал. Ты когда-нибудь разговаривала с Хьяльталином обо мне, когда он в тот раз сидел в КПЗ?
— Конечно, — ответила Марта.
— Я имел в виду, о личном, — уточнил Конрауд. — Ты ему что-то подобное рассказывала?
— Нет. Совсем нет.
Конрауд поглядел на Марту: она сонно сидела у экрана. Она принадлежала к следующему после Конрауда поколению в отделе расследований, делала свои первые шаги под его руководством. Тогда она еще не встретилась с той женщиной с Вестманнаэйяр и утверждала, что жить одной хорошо. А Конрауд считал, что лучше знает, — что и подтвердилось в тот день, когда эта уроженка Вестманнайяр переехала к ней. Марта ходила радостная и говорила, что обрела счастье. Много лет спустя Конрауд горевал над тем, какая участь постигла ее любовь. Марта не любила жаловаться, но часто звонила Конрауду поздно вечером, особенно зимой, и подолгу болтала о том о сем, что было у нее на сердце, — и тогда он чувствовал, как же она одинока. Коллеги обычно хорошо отзывались о Марте, хотя она порой бывала жесткой и нетактичной с людьми. Конрауд не соглашался с саркастическим замечанием, которое кто-то высказал когда-то: «Под грубой оболочкой бьется каменное сердце».
Конрауд поставил на просмотр новую запись и спросил Марту, как дела. Она ответила, что хорошо, и поинтересовалась, почему он спрашивает. Конрауд сказал, что ему показалось, что она как-то устало сидит на стуле, и он захотел узнать, все ли в порядке.
— Да просто отлично, — ответила Марта. — Ты, наверное, и сам устал.
— По-моему, тебе острая пища вредна.
— Ничего подобного. Она ужасно полезная.
— Из этого вашего нового расследования что-нибудь вышло?
— Оно совсем пустяковое, даже не знаю, стоит ли про него рассказывать тебе — который взялся сам расследовать это дело по каким-то непонятным личным причинам. Вредно к такому слишком личностно относиться. Принимать близко к сердцу. Ты ведь и сам меня этому учил, насколько я помню.
— А ты это соблюдала? — поинтересовался Конрауд.
Когда-то он говорил Марте: «Нельзя брать работу с собой домой». Они оба знали, что соблюсти одиннадцатую заповедь полицейского тяжело.
— У меня такое ощущение, что мне это было легче, чем тебе, — заметила Марта.
— Тебе так кажется?
— Да, кажется.
На экране то входили, то выходили врачи, нянечки, медсестры, санитары и толпа народу — по-видимому, посетители.
— Что она прячет? — спросила Марта.
— Кто?
— Вот эта, — Марта указала на женщину, стоявшую у лифта. — Отмотай-ка чуть-чуть назад.
Конрауд отмотал, и они увидели женщину в длинном пальто, с платком на голове. Она юркнула в двери и подошла к лифтам, стоя спиной к камере. Миг — и она скрылась в лифте.
— Это… что это? — спросила Марта.
Конрауд пересмотрел этот эпизод снова, потом в третий раз. Было очевидно, что женщина не хочет привлекать к себе внимание. У него возникло ощущение, будто она знает, что в больнице ведется видеонаблюдение, и пыталась не попадаться в объективы камер.
— А мы увидим, как она входит? — спросила Марта.
Конрауд включил другую запись. Они записали время, в которое эта женщина вошла, и для них не составило труда найти нужное место с записи камеры над входом. Они увидели, как она приближается, но держалась она на самом краю поля зрения камеры, — пока не проскользнула во входную дверь, прикрывая лицо рукой. Им показалось, что своим платком она закрывает его нижнюю часть.
— Кто это? — просил Конрауд.
Он отыскал запись с камеры на третьем этаже, где помещалось онкологическое отделение. Они стали смотреть, как открываются двери лифта. Оттуда вышли двое санитаров, а следом за ними — та женщина в платке. Она поспешила в онкологическое отделение. Тогда было одиннадцать часов вечера. Именно в том часу больничный пастор застал у Хьяльталина незнакомую женщину.
— Это и есть та женщина, которую мы ищем? — спросила Марта.
Конрауд стал быстро мотать вперед. Возле онкологического отделения никого не было, только один раз туда вошел пастор.
— Это твой приятель? — поинтересовалась Марта.
— Да. Пьетюр. Хороший человек.
Конрауд стал мотать дальше — пока не открылись двери и женщина в платке не вышла в коридор. Конрауд замедлил воспроизведение. Женщина подошла к лифтам, нажала на кнопку вызова, однако решила не ждать на площадке, а пошла прямиком вниз по лестнице. Все время она втягивала голову в плечи и прикладывала одну руку ко лбу наподобие козырька, так что ее лицо толком невозможно было разглядеть.
Конрауд снова включил запись с камеры у задней двери и выставил нужное время. Они увидели, как та женщина идет по коридору к дверям. Она нагнула голову к груди и по-прежнему прикрывала лицо рукой. И вдруг женщина как будто испугалась чего-то и на миг отняла руку от лица, а платок соскользнул на плечи.
Конрауд поставил изображение на паузу. Постепенно он сообразил, что раньше видел эту женщину, хотя и давно.
— Это она? Возможно ли?
— Кто? — недоумевала Марта.
— Что там делает Линда?
Он не мог оторвать глаз от экрана.
— Кто? — спросила Марта, приподнимаясь с сидения.
— Просто не верю, — прошептал Конрауд.
— Чему?
— Ведь это его жена?
— Чья? — не поняла Марта.
— Это Линда. Это же его жена! Зачем жена Сигюрвина пошла навещать Хьяльталина?
— Так это она? — Марта наклонилась вперед.
— Какого черта ей нужно было от Хьяльталина? — прошептал Конрауд, не сводя глаз с женщины на экране.
На следующий день Марта в сопровождении еще одного полицейского отправилась в гости к Линде, чтоб расспросить ее, что ей было нужно от Хьяльталина в Центральной больнице. Сначала она отрицала, что вообще ходила туда, но когда на нее нажали, заявила, что, по понятным причинам, хотела держать этот визит в тайне, оттого и затеяла эту игру в прятки. Она сказала, что, мол, слышала, будто Хьяльталин лежит при смерти в онкологическом отделении больницы, и просто-напросто хотела спросить, причинил ли он вред Сигюрвину, — вот и все. Она считала, что на смертном одре Хьяльталин скажет правду. Но он так и не сообщил ничего нового, так что она попрощалась с ним и поспешила прочь. Она знала, что там везде камеры наблюдения, поэтому тщательно избегала их, но ей это явно не удалось как следует.
Линда попросила Марту не подвергать огласке ее визит в больницу.
Марта пересказала Конрауду суть дела в коротком телефонном разговоре.
— И это все? — спросил Конрауд.
— Это все, — ответила Марта.
— И ты ей веришь?
— Сложно сказать.
— Ты велела просмотреть телефонные звонки?
— Да, когда информация поступит, я перешлю ее тебе. А это будет скоро. По-моему, не мешало бы тебе поговорить с ней самому. Ты ведь тоже причастен к этому делу.
— И обнаружил ее я, не забывай, — ответил Конрауд.
— Да-да, не надо из-за этого так надуваться, — сказала Марта.
Сразу тем же вечером Конрауд, как всегда, нетерпеливый, пришел домой к Линде. Она жила в новом особняке в Гравархольте, рядом с полем для гольфа. К дверям подошла она сама. Увидев Конрауда, она ни капли не удивилась. В последний раз они виделись давно, и все же она сразу узнала его и поняла, зачем он пришел. Казалось, она ждала именно его и никого другого. Палисадник перед ее домом был вымощен плитками и окружен клумбами, а в центре возвышалось голое дерево, в ненастной темноте выглядевшее довольно мрачно.
— Это из-за того, что я в больницу ходила? — с ходу спросила она, не дав ему даже поздороваться.
Конрауд кивнул.
— Я же слышала, что вы уволились.
— Так и есть, — ответил Конрауд, — но некоторых вещей так просто не бросают.