— Вы говорили с Йоуханном, который в свое время продал вам этот дом, купленный у семьи Сигюрвина?
— Да, я его подслушала, — ответила Фридни. — Он не понял, о чем я говорю. Но мы не сразу все потратили. Мы эти деньги стали хранить, потому что не знали толком, что с ними делать. Для нас это был какой-то шок. Вдруг — раз! — и находим такой пакет. Кто вообще такие суммы на кухне прячет?
— А потом мы хотели поговорить с вами, полицией, — прибавил Эйитль, — но как-то не получилось.
— А потом не успели мы оглянуться, как уже купили акции банка, — сказала Фридни. — И случилось с ними то, что случилось, и ни кроны у нас не осталось.
— Нам же придется это все обратно выплачивать? — спросил Эйитль.
— А вы знали, чьи это деньги?
— Разве не Сигюрвина? Нам ведь придется платить его наследникам?
— Нет никакой уверенности, — ответил Конрауд, — что эти деньги вообще принадлежали Сигюрвину, хотя это и вероятнее всего. Может, он прятал их для кого-то другого. Как там было на самом деле, никто не знает.
— Абсолютно то же самое другой ваш сотрудник сказал Эйитлю, — радостно выдохнула Фридни.
Он заметил, что супруги воспрянули духом. Когда он только пришел к ним, они были понурыми. Они показали ему, где были спрятаны деньги. Сейчас там стояла внушительная итальянская паровая печка. Эйитль сказал, что они ею вообще не пользуются. Фридни возразила: мол, иногда все-таки пользуются. Особенно хорошо в ней удавалась копченая свинина на Рождество, получалась такая сочная!
Конрауд смекнул, что тот «другой сотрудник» — эта Марта. Он рассказал супругам, что сам много лет расследовал дело Сигюрвина, а теперь он вышел на пенсию и занимается этим расследованием на досуге. Они это поняли.
— Вы правильно поступили, что связались с полицией сейчас, когда тело Сигюрвина обнаружили. Чтобы признаться в вашем поступке, вам потребовалось мужество.
— Нам показалось, что так будет правильно, — сказала Фридни. — У нас из-за этого на душе было скверно. И я вам скажу как есть: если бы мы нашли эти деньги сегодня, мы тотчас же заявили бы! Тотчас же.
— Вы не думайте, мы не воры какие-нибудь, — заверил Эйитль. — Просто так получилось. Что нам было делать?
— Значит, купюры были в целлофановом пакете?
— Да, — подтвердила Фридни. — Обычном пакете из супермаркета.
— Его вы, конечно, не сохранили?
— Мы его в мусор выбросили, — ответила Фридни. — И никому не рассказали.
— И зачем ему было держать дома столько деньжищ? — спросил ее муж.
— Это несчастливые деньги, — сердито возразила Фридни. — И хорошо, что они в кризис сгорели.
— А может, из-за них его и убили? — спросил Эйитль. — Могло такое быть?
Конрауд пожал плечами. У него были на этот счет догадки, но им было не место в этой шикарной кухне с итальянской паровой печкой у людей, растративших чужие деньги.
Он уже распрощался с супругами и сел в машину, как вдруг у него зазвонил телефон. Номер был незнакомый, и женский голос в трубке — тоже.
— Это Конрауд? — поинтересовалась она.
— Да.
— Это Хельга. Я поговорила с подругой, но она не помнит того человека, о котором вы спрашивали.
— Простите, кто это?
— Хельга.
— Хельга?
— Вы ко мне в студию заходили по этому поводу.
— Так вы из студии педикюра? — замялся Конрауд и наконец вспомнил свой визит к Хельге.
— Точно, — сказала Хельга. — Я помешала?
— Что вы, ничуть.
— В общем, она помнит тот вечер в спорт-баре, когда мы отмечали день рождения, но никакого человека в баре не помнит.
— Ну, значит, дальше разговора не будет. Я просто хотел спросить. Благодарю…
— Но у меня другое.
— Да?
— Она ушла домой раньше нас. И она вспомнила кое-что, что услышала на выходе из бара. Там какой-то человек в шапке, как вы описывали, стоял на улице и разговаривал по мобильнику. И она до сих пор помнит одну его фразу: она ее сильно напугала. Особенно тон, которым он ее произнес.
— А сам этот человек ей знаком?
— Совсем нет. И она не помнит, чтоб видела его в баре.
— И что же она услышала?
— Она только успела расслышать два слова, и он их так прошипел в телефон, таким яростным тоном, что она аж вздрогнула.
— И что это были за слова?
— «Убить его».
— Как-как?
— «Убить его». Вот что она услышала!
— «Убить его»?
— Да. Он это прошипел в телефон, и ее это так напугало, что прямо врезалось в память!
Три дамы неопределенного возраста сидели в парикмахерской и ждали своей очереди, листая старые журналы, посвященные сплетням да рекомендациям по стилю жизни. А еще двух дам уже обслуживала парикмахерша. Одна из них сидела у зеркала с полосками фольги в волосах и разговаривала о чем-то, что она называла «ундулированием», а другой мыли волосы. Войдя, Конрауд сразу понял, что худшего времени для визита выбрать не мог. Он уже собрался быстро сдать назад, как парикмахерша крикнула ему:
— Это вы, что ли, из полиции?
— Уже нет, — ответил Конрауд. — Но когда-то я там работал. Я хотел поговорить… Вы Элиса?
— Да, это я. Подруга Хельги. А вы, значит, тот самый Конрауд?
Он кивнул.
— Она сказала, что вы интересуетесь тем человеком, который стоял на улице возле бара.
— Правильно.
— Это связано с каким-нибудь убийством?
— Нет… там не ясно, связано ли это…
— С убийством?
Три дамы посмотрели сперва на него, а потом на нее, синхронно, как тюлени в цирке. Дама с фольгой в волосах уставилась любопытным взглядом на отражение Конрауда в зеркале, а даме, которой Элиса мыла голову, было непросто его увидеть. И она, раз уж ей больше ничего не оставалось делать, просто вытаращила глаза в пустоту.
— Наверное, я ужасно помешал? — сказал Конрауд. — Может, мне лучше попозже зайти?
— Да не стесняйтесь, все равно я собиралась кофе пить, — ответила Элиса, указывая головой в направлении каморки, в которой виднелась кофе-машина и бумажные пакеты из ближайшей булочной. — Садитесь вон там, наливайте себе кофе. А я скоро приду.
Дамы послали Конрауду сердитый взгляд, а он попытался приятельски улыбнуться им. Он не мог понять, вызвано ли их настроение тем, что его визит затянет их пребывание здесь на несколько минут, или тем, что его разговор с Элисой будет проходить с глазу на глаз, и они не узнают подробностей. Он готов был поклясться, что верно последнее. Дамы, судя по всему, никуда не спешили, а так и так запланировали провести большую часть дня в парикмахерской.
Конрауд уселся в каморке. Она была мала, но там помещались две табуретки и стол. На нем стоял кофейник со свежезаваренным кофе. На стене висел календарь с накачанными мужчинами-моделями. Дверь была открыта, и Конрауд услышал, как Элиса разговаривает с молодой женщиной — судя по всему, своей коллегой. Она объяснила ей ситуацию и сказала, что собралась на перерыв. Затем она вошла в каморку к Конрауду и закрыла за собой дверь.
— А у вас всегда столько посетителей? — спросил Конрауд, только для того, чтоб не молчать.
— Да, эти душечки — они такие лояльные, они сюда любят заходить, иногда просто только затем, чтоб поболтать. Ужасные трещотки. Хельга мне говорила, что вы хотите разузнать про того человека, о котором я ей рассказывала. Это, что ли… какой-нибудь преступник?
— Да вот не знаю, — ответил Конрауд. — Я пытаюсь понять, что произошло в тот вечер в спорт-баре, куда вы с подругами заглянули и где, как рассказала Хельга, вы услышали слова этого человека. Мне стало любопытно.
— А это так важно? — спросила Элиса. — Сколько лет-то прошло…
— Я хотел бы разыскать его, если смогу.
— А он что-то натворил?
— Не знаю. Я над этим работаю для женщины, которая…
— Она родственница того сбитого мужика? — перебила Элиса. — Этого Вилли, про которого говорила Хельга?
— Она его сестра, — ответил Конрауд и подумал про себя, что если уж Хельга принялась распространять свою теорию заговора, то ее уже не остановить.
— И вы считаете, что тот, кого я видела, его и сбил?
— Учитывая, что вы от него услышали, вы так и не догадались связать это с гибелью Вилли?
— Нет. Мне и в голову не пришло. Ни на секунду. Я и не помню толком-то, что с ним случилось.
— Его сбили насмерть на улице Линдаргата.
— Да, это я знаю. Какую-то такую аварию я припомнила, когда Хельга мне рассказала, но в то время я не связывала одно с другим. Я хорошо помню тот вечер и парня — знакомого Хельги, который приставал и наблевал себе в стакан.
— Вы услышали два слова…
Тут дверь каморки открылась и вошла молодая женщина — коллега Элисы. Она спросила, каким составом та в прошлый раз окрашивала волосы Дисы. Элиса быстро ответила. Другая женщина — вероятно, та самая Диса, уселась на кресло у зеркала и ласково улыбнулась отражению Конрауда. Ему показалось, что она ему подмигивает.
— Надо бы тебе тоже подойти, — сказала молодая женщина, серьезным взглядом смотря на Элису. — Я тут одна не успеваю.
— Да, сейчас, — ответила Элиса.
Дверь закрылась.
— Вы услышали два слова, — повторил Конрауд.
— «Убить его», — произнесла Элиса и забеспокоилась, словно ей стало нельзя дольше разговаривать с Конраудом. — Я услышала от него эти два слова, когда проходила мимо. «Убить его».
— А как вы думаете, в какой связи он их сказал?
— По-моему, он это посчитал глупостью какой-то.
— Тот, кого вы видели?
— Да, тот, кто по телефону разговаривал. Он вообще прямо шипел. Как будто с кем-то ссорился.
— А как вы думаете, как звучала вся фраза целиком?
— Ну, не знаю. Может: «Не могу же я взять и убить его». Или: «Не можем же мы убить его». По-моему, он был против этого.
— А может, все было как раз наоборот: «Я могу взять и убить его», «Мы ведь можем и убить его».
— Вполне. Но все равно: он был возмущен или рассержен, он как будто ссорился с кем-то по поводу того, что ему делать.
— И этими словами заканчивалась его фраза?