оваривал в баре, то он, наверное, подождал его, заметил, как он выходит из бара и бредет домой сквозь метель. Он мог поехать за Вилли по пятам, скорее всего, по улице Квервисгата. Затем Вилли свернул на Линдаргату, вероятно, в переулки Ингоульвсстрайти или Смидьюстиг, а машина все ехала за ним. И так они добрались до улиц с более оживленным движением, и преследователь Вилли улучил момент, поддал газу и сбил свою жертву.
Пусть видимость была и плохая, пусть джип был огромный и мощный — трудно представить себе, чтоб водитель совсем не почувствовал, что сбил человека. Так что гораздо легче было вообразить, что на Вилли наехали нарочно. Но в сознании у Конрауда дремала и другая версия: что за Вилли никто не ехал по пятам из самого центра города, а что водитель — был ли он пьян или трезв — промчался по Линдаргате, превысив скорость, сшиб Вилли, не заметив его, и скрылся с места происшествия.
В этой связи были опрошены жители окрестных домов, но они не смогли пролить свет на это происшествие. ДТП произошло глубокой ночью, и все жильцы крепко спали. Никто ничего не видел, никто ничего не слышал.
Конрауд увидел, как по улице к нему направляется человек — и тотчас узнал его. Это был его старый товарищ по играм, с которым он долгое время не виделся, разве что мельком замечал его в толпе в винном магазине по пятницам. Его имя было Магнус, а в старые времена его называли Магги Пепси. Конрауд не знал, сохранилось ли за ним это прозвище, а спросить — в те немногие разы, когда их пути пересекались, — стеснялся. Магги был упрям как черт. Однажды Конрауд видел, как он, пересиливая себя, пожирает сырой лук, который ребята стащили из магазинчика Лулли, — потому что поспорил на десять эйриров, что съест. Самым ярким воспоминанием о Магги Пепси было — когда у того по щекам струились слезы, а он с завидным упорством все уплетал этот лук.
— Так это же Конрауд! — воскликнул Магги, подавая ему руку. — За-зачем ты снова пришел в старые места?
Конрауд поздоровался с ним. Они были сверстниками, возможно, Магги на пару лет старше. В юности он был застенчив и замкнут, быть может, от того, что сильно заикался. Тогда он жил один с матерью в красивом опрятном доме на Линдаргате — и сейчас продолжал жить там же. Его мать давно умерла, и Магги после этого так и остался одиноким, не стал никуда переезжать из квартала и так и не встретил свою «истинную любовь», с которой мог бы вместе состариться. Когда-то он пробовал искать ее, но его мать сильно придиралась к его избранницам, и на все попытки заставить ее делить сына еще с кем-нибудь, только фыркала. Магги оказался каким-то недостаточно напористым, не сумел настоять на своем, и вот — после ее смерти остался одинок.
— Ты все тут живешь, — заметил Конрауд.
— Да, и никуда не перееду, — ответил Магги. — А ты просто пришел на старые места поглядеть?
— Есть такое дело, — ответил Конрауд. — Давненько я сюда не заглядывал.
— Даже не знаю, что я здесь до сих пор делаю, — сказал Магги, вытирая каплю из-под носа рукой. — Ей-бо-богу, все же разъехались. Только я остался.
— Наш квартал сильно изменился.
— Да. Здесь жи-жить невозможно! Где раньше стоял винный — там теперь квартиры для студентов и такой гвалт! А еще по эту сторону улицы вот такие громадины до самого моря. Ты же помнишь, какой вид открывался из этих домов: на залив, на острова, на Эсью. А сейчас у нас это все отняли и взамен нагородили эти сте-сте-стены. Кому вообще в голову приходит отгораживаться такими стенищами от других? Строить высотки у подножья холма, чтоб они отбрасывали тень на жизнь окружающих?
— Здесь земля считалась хорошо подходящей для застройки, — сказал Конрауд, лишь бы не молчать.
— Да пропади они пропадом! Идиоты проклятые!
— Это точно, — согласился Конрауд.
— Ничего больше нет, все сгинуло: Скотобойня, «Вёлунд», «Домик Квельдульва», Дом радио, магазинчик Лу-Лу-Лулли и другие все магазины… Один Национальный театр остался, но в него я не хожу.
— А скажи-ка мне: ты помнишь ДТП на этой улице несколько лет назад?
— ДТП?
— Наезд на пешехода, который…
— Это ко-ко-когда Вилли погиб?
— А ты с ним был знаком? — удивился Конрауд.
— Немного, он тут не так давно жил, — ответил Магги. — Пару раз я с ним разговаривал. Если спросишь, это был отличный парень. А того, кто его сбил, так ведь и не нашли?
Конрауд помотал головой.
— Ты ничего не заметил тогда? — спросил он.
— Н-нет, — ответил Магги. — Вигга рассказывала, что это она нашла его. Ну, ты ее помнишь.
— Да, Виггу помню, — сказал Конрауд, и в его памяти встала женщина, жившая в обветшавшем доме, которую он в детстве всегда боялся. Она всегда ходила как нищенка: прохудившиеся кофты, надетые одна на другую, седые всклокоченные пряди во все стороны — и суровое выражение, никогда не сходящее с лица. Она, наверное, еще и побывала в этом страшном месте — Клеппе[26]… Ребята старались, чтоб их мяч не залетал к ней во двор. Некоторых ребят она наказывала прямо на тротуаре перед домом за ничтожную вину — или вовсе без вины. Если в квартал забредали чужие ребята, продающие по домам значки, и по незнанию стучались к ней, — они запросто могли получить пощечину и целый поток ругани. Бывало, она утаскивала детей к себе и читала им нотации. Все это настроило ребят из квартала против нее, и они стали дразнить ее, обзывать, бить у нее стекла или звонить в дверь и убегать. А однажды сарайчик, стоящий вплотную к ее дому, подожгли.
— На самом деле я к ней недавно заходил, по делу, — сказал Конрауд: к Вигге он обращался в связи с событиями военных лет, в которых был замешан его отец. Он не припоминал, чтоб имя Вигги фигурировало в полицейских протоколах того ДТП.
— Н-ну, она, родимая, летом умерла. Несколько лет провалялась в доме престарелых, и мозги у нее окончательно поехали.
— Значит, умерла старушка? — переспросил Конрауд. До него эти известия не доходили.
— Оповещения о похоронах не было, — сказал Магги. — Я в этом доме престарелых сказал: когда помрет, пусть свяжутся со мной, ведь у нее самой никого нет. Так что я это все ус-ус-устроил, как говорится. Она хотела, чтоб ее сожгли. Прах теперь в колумбарии на Фоссвогском кладбище. Представь себе: дожить до таких лет и все время ругать все во-во-вокруг. Она же, родимая, до ста лет совсем чуть-чуть не дожила!
— В полицейском протоколе об этом ДТП ее имени нет.
— Они про нее не знали. Она никому ничего не сказала. Только мне рассказала два го-года назад, когда я ее навестил и речь у нас зашла об этом наезде.
— И что она рассказала?
— Это все было довольно туманно. Мне этот Вилли просто на язык по-подвернулся. Он жилье снимал по соседству с ней. Оказывается, она его помнила. Сказала, что обнаружила его на тротуаре. Что-то в таком духе. Не зна-знаю, стоит ли ей верить.
— И что?
— И все.
— Она сказала, что обнаружила его на тротуаре?!
— Ну, я точно не помню, но примерно как-то так она выразилась.
— А она ему помогла? Поговорила с ним?
— Мне больше ничего не удалось от нее добиться. У нее, бедняжки, с головой не в порядке было. Совсем не понимала, где находится. Она вокруг себя всяких су-существ видела, они к ней являлись…
— А о чем вы разговаривали с Вилли? — спросил Конрауд. — Это ты помнишь?
— Да о футболе. Он, как и я, болел за «Валюр». Но это были рядовые, ничем не примечательные ра-разговоры. Хороший парень. Грустно, что с ним так вышло.
Двое старых приятелей детства немного помолчали.
— Ты ведь насчет своего папаши так и не вы-выяснил? — спросил Магги.
Конрауд посмотрел на него.
— Нет.
— Очень странное дело.
— Да, очень странное, — согласился Конрауд, надеясь, что Магги больше не станет развивать эту тему.
— А ты про Полли слыхал? Он по-помер, — ни с того ни с сего сказал Магги, спеша поделиться новой мыслью, пришедшей ему в голову. — Сердечный приступ. Он толстый был — поперек себя шире. Я с ним в старые времена на Слипе работал.
— Полли?
— Ты его разве не помнишь? У него все зу-зу-зубы однажды оказались выбиты. Он сказал, что с лестницы упал. Вы ведь с ним вместе учились?
— Да, одну зиму. А потом он бросил. Так он умер? А когда это произошло?
— Примерно две не-недели назад. Вы же не особо дру-дружили, да?
— Нет, — ответил Конрауд. Он отлично помнил Полли, который был с ним в одной группе в реальном училище: крайне назойливый тип. — Она же была в нашем квартале самой старой жительницей? — перевел он разговор снова на Виггу.
— Да, бе-без сомнений.
— С Виггой мы тоже не особо дружили, — заметил Конрауд.
— Нет, она вредина была, — Магги шмыгнул носом, и вдруг Конрауд ясно увидел перед собой, как он стоит на заднем дворе на Линдаргате и ест краденый лук на пари в 10 эйриров, и вот у него по щекам начинают струиться слезы…
Конрауд был уверен, что те десять эйриров ему так и не заплатили.
В конце концов он не смог сдержаться:
— А ты по-прежнему пьешь пепси, Магги? — задал он свой вопрос.
— Ах, пепси? — переспросил Магги. — Да, она лу-лучше всего.
Вечером Конрауд нашел музыку тысяча девятьсот восьмидесятых годов, которую Хугоу загрузил для него на планшет — свой подарок отцу на Рождество. Пока песни звучали на весь дом, он набрал съестного в холодильнике, уселся с тарелкой за кухонный стол, — а его мысли в этот момент были далеко. Он давно не заходил в свой старый квартал, и мыслями все еще был там, на Линдаргате, с Магги и другими друзьями детства, родителями и старушкой Виггой. Линдаргата для него всегда была где-то рядом, и какие бы треволнения ни происходили на свете, пространство Теневого квартала в какой-то степени всегда оставалось его миром. Переклички работников Скотобойни, разряженная публика у Национального театра, запах древесины у «Вёлунда», суета на центральных улицах, моряки в порту, — в его сознании этот мир детства был всегда рядом, и он мог заглядывать туда, сколько ему вздумается. Неважно, сколько высоток там понастроили, и во сколько этажей — им ни за что не отбросить тени на его родной квартал.