— Если начистоту, то я вас ждал.
— И очевидно, довольно долго, — заметил Конрауд.
— Конечно. По большому счету, годами и десятилетиями. Я вижу, сейчас вы не один, — сказал Лукас, оборачиваясь на полицейских, стоявших на значительном расстоянии от берега.
— Да, не один.
Конрауд посмотрел, как мутная, ледникового цвета, река неистовствует вокруг скалы, как и бесчисленные тысячелетия до того, как на эту землю ступила нога человека. Ее течение сопровождалось тяжелым рокотом, не удивительным для самой полноводной в стране реки, и Конрауд отлично понял слова Лукаса насчет ее притягательной силы.
— Зачем Сигюрвину нужно было…
— Глупость, — ответил Лукас, словно не желая дослушивать вопрос Конрауда до конца. — Неопытность. Дурость. Глупость. В основном глупость. Она, проклятая.
— Бернхард погиб, — сказал Конрауд.
Лукас стал смотреть в то место, где русло реки сужалось под мостом.
— Погиб?! — он взглянул на Конрауда. — Как?..
— Повесился. В своей лавке автозапчастей.
— Нет… Бедняга Бенни! — простонал Лукас. — Он же… Этому конца нет… И не будет…
— Он больше не смог терпеть, — сказал Конрауд.
— Глупость проклятая, — выругался Лукас.
Они помолчали.
— Он что-нибудь сказал? — поинтересовался Лукас.
— Он направил меня сюда, — ответил Конрауд.
Они еще помолчали.
— Вы не… не возражаете, если мы еще немножко посидим у реки? — спросил Лукас.
— Немного времени у нас еще есть. Не хотите мне рассказать, как это было? Что произошло? И почему?
Лукас молчал.
— Лукас?
— Ах, простите… С чего мне начать?
— Наверное, начнем с того, что вы мне расскажете про Вилли, — предложил Конрауд.
— Вилли?
— Паренька из спорт-бара. Его же Бернхард сбил?
— Его звали Вилли?
— Полное имя — Вильмар, и у него есть сестра, которая захотела узнать, при каких обстоятельствах он погиб.
— Бернхард с ним однажды столкнулся, когда пошел в бар смотреть футбол. И сразу разнервничался, потому что после того, что мы сделали, он так и не оправился. Он сказал, что тот парнишка его узнал. Он позвонил мне среди ночи и сказал, что парнишка наверняка пойдет в полицию. Я велел ему успокоиться. Но Бернхард был в растрепанных чувствах. Он сказал, что разболтал пареньку свое имя. Он в то время сильно выпивал. Пил все больше и больше, это у него шло по возрастающей, и в конце концов он больше не мог себя контролировать, стал очень нервный, боязливый, и у него развилась какая-то мания преследования.
— Из-за Сигюрвина?
— Да. На нем это плохо сказалось, и с годами ему становилось все хуже и хуже.
— Наверное, он помнил мальчика, которого повстречал у цистерн.
— Это во-первых. Бернхард постоянно думал об этом мальчишке, о том, что тот его видел на Эскьюхлид и что они с ним поговорили. Этот мальчишка у него просто из головы не шел. Он о нем говорил. Боялся его. Конечно, боялся, что все вскроется.
— И когда Вилли вышел из бара, он поехал за ним по пятам? — осведомился Конрауд.
Лукас не ответил, а перевел разговор на другую тему.
— Как он вас сюда направил? — спросил он.
— У него была старая фотография вас двоих с Сигюрвином. А еще он поговорил со своей старой подругой Салоуме и рассказал ей, что сделал.
— Подругой Хьяльталина? Я знал, что они знакомы. Я ведь… Он собирался мне услугу оказать, — сказал Лукас. — Я рад, что это все наконец закончилось. Просто не представляете, каково было с этим жить. С этой вечной игрой в прятки. Со страхом. Опасениями. Кошмарами. Это… Никто не в состоянии поставить себя на место того, кто…
Слова на устах Лукаса постепенно замерли. Конрауду было трудно найти в себе сочувствие к нему.
— Бернхард поехал вслед за Вилли на своем джипе?
— Да.
— И сбил его?
— Да.
На противоположном берегу молодая пара катила детскую коляску. Они на миг остановились, мать склонилась над коляской, посмотрела на ребенка, а потом они продолжили путь, не обращая ни малейшего внимания на Конрауда и Лукаса.
— Значит, он сдержал свое слово.
— Какое?
— Убить того мальчишку, как он грозился, — ответил Конрауд. — Через столько лет.
Лукас в ответ промолчал.
— И потом он бросил пить? — продолжал Конрауд. — Пошел лечиться?
— Да.
— А свой джип он прятал под брезентом во дворе лавки?
— Нет, — ответил Лукас. — Его джип давно разобрали на атомы. Он избавлялся от него по частям, продавая детали, и в конце концов остался один корпус, но я думаю, он и его продал.
Они немного помолчали.
— Почему Сигюрвину пришлось умереть? — спросил Конрауд.
Лукас глубоко вздохнул.
— Мы придурками были, — ответил он. — Мы с Бернхардом. Ничего не умели. Ничего не знали. У Бернхарда возникла эта идея: использовать спасательный отряд, чтоб зашибать большие деньги. Наркотики с его помощью ввозить. Вот такой у нас был план, но все пошло насмарку.
Они заглянули друг другу в глаза — двое незнакомцев, которых судьба довела до самого края, — и Конрауд почувствовал, что у Лукаса на душе скверно, причем уже давно.
— Наверное, вы знаете, откуда большая часть этой воды, — сказал Конрауд, смотря вверх по течению реки в сторону высокогорья и ледников, думая о злой насмешке судьбы. — С какого ледника течет эта река?
— Конечно, — ответил Лукас. — Знаю, что с Лаунгйёкютля.
— Возможно, это служило вам постоянным напоминанием?
— Да.
— Ведь по ночам вы слышали ее рокот.
Лукас смотрел вниз по течению реки туда, где она сворачивала в просторное ущелье под мостом, неутомимо спеша к морю.
— Вы хотите совершить какую-нибудь глупость как Бернхард?
Лукас посмотрел со скального выступа вперед и помотал головой.
— Не беспокойтесь об этом, — сказал он. — Я этой реки всегда до смерти боялся.
— Вы сказали, что ваш план пошел насмарку.
— Ничего из этого не случилось бы, если бы в один прекрасный день мы не встретили Сигюрвина в кино. Не помню, что за фильм там показывали. Помню только, что плохой. Мы Сигюрвина не видели с тех пор, как вместе были в скаутском отряде, и разговорились, и по какой-то причине разговор зашел о спирте, потому что я на торговых судах плавал. Я сказал, что, если он хочет, я могу достать ему водку. У меня были бутыли объемом с галлон, их один мой приятель контрабандой провез, — и одну-две из них я на следующий вечер завез Сигюрвину. Моя цена ему понравилась, и после этого я порой продавал ему эти галлоновые бутылки, если они у меня были, и мы с ним общались и лучше познакомились, и…
— Не припомню у него дома таких бутылок, — сказал Конрауд. Он продолжал искать, что же ускользнуло от него при том, первом расследовании. — И вообще чего-либо, что указывало бы на связь с контрабандистами. Ничегошеньки.
— Да, он вел себя осторожно. По-моему, он водку из этих галлоновых бутылок переливал в обычные. Когда-то он про это говорил.
— А что насчет наркотиков?
— Никто не знал, что мы знакомы с Сигюрвином, — казалось, Лукас спешил наконец рассказать все-все. — Он был единственный среди моих знакомых, у кого водились деньги. Я рассказал ему об этой идее Бернхарда. Насчет того, чтоб задействовать спасотряд. Сигюрвин подумал и сказал, что согласен. Его обуяла жадность. Денег много не бывает, говорил он. Мы сказали ему, что деньги, вложенные в наркотики, можно отбить в двадцатикратном размере. И это чистейшая правда. И что никто никогда не догадается, что он к этому причастен, а если догадается, то он будет все отрицать. И что мы не оставим следа, который можно возвести к нему. Мы с Бернхардом вызвались поехать за счет спасательного отряда в Амстердам. Раньше я ввозил наркотики по мелочи и знал, как с ними поступать. Все шло как по маслу, мы закупили вещества, подложили их в контейнер с товарами, который должны были отправить спасательному отряду в Исландии. Наркотики мы спрятали в двух подержанных снегоскутерах из Германии. Все шло просто отлично — но вдруг Сигюрвин струсил. Сначала он сказал, что не доверяет нам. Что мы его обманываем, что он не в силах убедить себя, что это не так. А мы его не обманывали, только он все равно нам не верил. Сейчас мне кажется, что он просто хотел из всего этого устраниться. Свою прибыль он получил, и к тому же мы дали ему еще денег из-за его поведения, и в итоге вышла такая глупость, что мы захотели, чтоб он отдал часть денег назад. Но он об этом и слышать не хотел.
— Недавно мы узнали, что он прятал у себя дома большие суммы. Вы встречались с ним по этому вопросу?
— Они с Бернхардом встречались на Эскьюхлид.
— А до того они там встречались? — спросил Конрауд, вспомнив рассказ Ингвара о внедорожнике у цистерн.
— Да, один раз. Бернхард был автомехаником и часть своей прибыли вложил в лавку автозапчастей. Купил ее у какого-то мужика, потом собирался перепродать и открыть автомастерскую, и еще у него какие-то мечты были, покрупнее. На том контейнере мы много выручили. Мой брат был немного связан с этой средой и помогал нам распространять те наркотики. Он думал, что мы с Бернхардом провезли их одни. Про Сигюрвина я ему не рассказывал. Вышло так, что мы с Сигюрвином больше не могли разговаривать — сразу начиналось что-то невменяемое. Бернхард решил это уладить, встретился с Сигюрвином на Эскьюхлид и с трудом уломал его вместе поехать в лавку автозапчастей, где их ждал я. И мы должны были помириться. Но мы с Сигюрвином сразу начали ссориться. Сильно поскандалили. Он угрожал все про нас рассказать. Говорил насчет анонимного звонка в полицию. Сказал, что мы нипочем не докажем, что он соучастник. И это ведь было правдой! Мы сами так устроили, чтоб напрямую его с этим не связывать.
— Кто из вас двоих ударил его по голове?
Лукас не сразу ответил ему.
— Сейчас было бы проще всего свалить это на Бернхарда, — наконец проговорил он.
— Конечно, — ответил Конрауд. — Если это вам хоть как-то поможет.
— Я часто думал, надо ли говорить, что это был Бернхард, — на случай, если нас поймают. Спихнуть все на него и посмотреть, вынесут ли мне более мягкий приговор. И сейчас проще всего было бы сказать, что это был Бернхард, но я уже устал от бесконечного вранья. Его ударил я. Дважды.