«Ну, – подумал я, – у нас волки-то есть пострашнее…»
Утренним осенним солнцем освещена мельница. Бежит, блестя по колесам, синяя вода. А за ней… река. Берега – в заросли серой опавшей ольхи. Темными пятнами спускаются по песчаному обрыву огромные ели. Всё опрокинулось в тихой воде. Какая красота! Я тороплюсь наносить на холст красками эти формы и цвета.
Сзади меня стоят помольцы и смотрят, как я пишу. Один держит дугу и говорит мне, смеясь:
– Сдел милость… Э, у тебя лазорева краска, эво-та, хороша… – показал он на палитру. – Намалюй мне цветочки – это место на дуге. Зимой поедешь, поглядишь – веселей будет…
Английские рябчики
Серый осенний день. На деревянном мосту через речку сижу я с приятелем своим, рыболовом Василием Княжевым. Ловим мы на удочку ельцов. Небольшая елец-рыбка – серебряная, вершков в пять. Видно, как поверху быстрой речки плывут наши поплавки. Пропадет поплавок, дернем, ну и попал елец.
Раннее утро. Много мы наловили ельцов. Послезавтра – Покров день, ко мне в деревенский дом приедут приятели-охотники. Василий говорит:
– Ельцы хороши. Я из них копчушки приготовлю, коптить их надоть. Я знаю, видал, как их в Москве коптил Бураков. И вот хороши копченые ельцы! Скусны, язык проглотишь! Их в торговле нету, на рыбу эту не глядят, за рыбу не считают, не знают… а скусны.
Беспрестанно попадаются ельцы, уж мы их поймали сотню.
По берегу речки идет песчаная осыпь, по ней еловый лесок. Кой-где желтые осенние березки. Тихо. Высоко над нами раздается гортанный звук «курлы-курлы»: летят журавли. Хорошо на речке… задумывается душа.
В саду у меня, близ дома, у больших сосен, идет густой дым. Вижу, около сидит на корточках Василий. Когда я подошел к нему, вижу – Василий подкладывает в тепленку сухие осиновые поленца и сучья. Сбоку из кирпичей сложено что-то вроде печурки. Там висят на проволоке ельцы. Глаза Василия слезятся от дыма. Вытирая их рукавом, он говорит мне:
– Их вот на осиннике коптить надоть, хороши будут. Ишь, рассол из них течет. Долго коптить надо, умеючи.
У меня краски масляные из Лондона, фабрики «Виндзор-Ньютон». Картонные коробки в деревянном ящике, на нем ярлыки. Вот этот ящик как раз пригодится для копченых ельцов. Сбоку пишу крупно черной краской английскими буквами: «мымра». Ровно укладываем мы с Василием копченых ельцов полный ящик и крышку забиваем гвоздями. Приедут гости – угостим их «английскими копчушками»…
Пришел ко мне охотник Герасим Дементьевич – сосед, принес пару белых куропаток и три кряковых утки – на праздник, значит. Я его и прошу:
– Вот что, Герасим, будь друг, знаешь грачей? Их по лугу у мохового болота, где полдни, – стаи летают. Настреляй, пожалуйста.
Герасим смотрит на меня и смеется.
– Чего это, – говорит, – куда их? Подушку, что ли, пером набить хочешь? Так от кур-то перо лучше.
– Нет, – говорю, – набей, пожалуйста, десяток.
– Чего это, Лисеич, заряда жалко – на что тратить… Давай тады твое ружье, сейчас настреляю.
– Василий, – говорю я Княжеву, – вот что: Герасим настреляет грачей, надо их будет ощипать, только чтоб тетка Афросинья не видала, а то откажется жарить. Головки у них отрежь и ноги тоже. Скажешь ей, что это дичь – чирки ну или вроде.
Василий смотрит на меня с удивлением, проводит пальцем под носом и смеется, шипя, вроде как гири у часов поднимает.
– Это чего? – говорит. – Неужто вы гостей ими кормить хотите?
Жареных грачей кладем в банку, туда эстрагон, маленькие огурчики, разводим брусничное варенье и заливаем. На банку наклеиваем ярлык с английских красок: «Италиен-Ринг-Ализарин». Сбоку ярлык. Пишу: «Альбион, рябчик».
В бутылки белого крымского вина кладем смородинное варенье, вишневое, малиновое, варим в вине еловые зеленые шишки, перецеживаем, наливаем в светлые бутылки. Получаются разного цвета вина. Коньяк с водой, гонобобель, анис, клюква, сахар – все вина выходят, все заграничные… Из спирта и жженого сахара выходит ром. Разноцветные бутылки, ярлыки от красок английских наклеиваем: «Пурпур мадер», «Роз мадер»… разные такие мадеры из Англии пришли…
Тетушка Афросинья поглядывает на наши приготовленья и немножко сердится, покачивая головой. Василий и Герасим пробуют вина и говорят: «Вот бы еще сюда медку подложить, ну и наливки выйдут». Бутылки запечатываем сургучом.
Мелко изрубленная капуста с брусникой и луком в банке как-то особенно выглядит – заманчиво. Эффектен белый ярлык с медалью с бутылки воды «Гуниади Янос». К приезду гостей, друзей-охотников, всё было с вечера расставлено на столе в деревенской большой комнате, моей мастерской.
Утром рано моросил осенний мелкий дождичек. Приехали мои приятели на охоту. У всех дождевые пальто, в высоких сапогах, ружья в чехлах. С ними две гончие. Я боялся этих гончих. «Ручного зайца моего разорвут», – думал. Нет, они и внимания на него не обращают: домашний. Приехали: Караулов, Павел Сучков, гофмейстер, Василий Сергеевич, Коля Курин и Юрий Сергеевич Сахновский. На одном столе английские кушанья, на другом русские – чай.
Английские вина произвели впечатление.
– Кто живет умно, так это Константин, – сказал композитор Юрий и пристально посмотрел на бутылки.
Приятели умывались с дороги, и видно было, что рады, что приехали ко мне в деревню.
– Скажи, что это за странные названия на бутылках? – спрашивает меня гофмейстер. – Английские ярлычки… Что это? Откуда?
– Всё из Лондона, – говорю я. – Приятель мой прислал, Беренс.
– Как? Николай Беренс? – удивился Павел Александрович. – Я его третьего дня в клубе видел.
– Нет, это другой – Эдуард Беренс… – вру я.
– Сейчас половина восьмого, я думаю, не стоит ложиться спать, – советует гофмейстер. – Надо чаю выпить.
– Сейчас подадут, – говорю я. – Ну и не мешает с дороги закусить вам. В Англии всегда с утра пьют кофе, чай, подают жареную ветчину – закусочки такие.
Надев пенсне и высоко подняв брови, Павел Сучков рассматривает бутылки с ярлыками, берет их в руки и, осмотрев, поет:
Уеду в Лондон я далекий
И там делами я займусь…
– Да-с… – продолжает он. – Что же это такое? Странно… Никогда не видал таких вин.
– А рыбу видишь? – говорю я. – Оттуда: мымра, копчушки. Попробуйте.
Подали чай. Юрий взял на тарелку копчушку и, съев, сказал:
– Замечательно… Как это называется?..
– Мымра, – говорю я.
– Действительно, прекрасная рыба, у нас нет такой, – говорит гофмейстер. – Несоленая, нежная, я никогда нигде такой не ел.
Ельцы имели успех.
– У нас сиг не удится, – сказал Павел Сучков.
– Ну, как сказать… и это превосходная рыба, – заметил гофмейстер. – За границей всё умеют приготовить. У нас как-то солоно, грубо.
– Это верно, – сказал архитектор Вася. – Я рыболов. Плотва ни к черту не годится, но лещ, карась – костисты. Щука ни к черту, налим – хорош, молоки, а шереспёр – кости, подавишься.
– Ну что-то ты заврался, – сказал Караулов. – Белуга, севрюга, осетрина, а навага? Да, Вася, ты уж того…
– Ничего не того, а таких копчушек нет.
– А что это в банке вон там? – спросил Юрий Сергеевич.
Все посмотрели на банку.
– Английские рябчики, – говорю я.
– Да неужели? – удивился гофмейстер. – Я никогда не слыхал и никогда нигде не ел… Покажи-ка. Что же это у тебя, Эльдорадо какое-то…
– Черт знает что такое! – говорит Юрий. – Замечательно! Вот это рябчики! Попробуйте.
– Какая тонкость, – восторгается гофмейстер, пробуя грача. – Знаете, я вспоминаю… я ел что-то такое же в Лондоне – этих рябчиков. Там тоже это был деликатес. Забыл, как они называются. Там их разводят.
– Нет, вы попробуйте, капуста какова… – говорит приятель Вася. – У нас такой нет. А огурчики – анисом пахнут. Ну, надо рюмку выпить. Что это за зеленое в бутылке? – И Вася налил из бутылки в стакан; выпивая, как-то смотрел в потолок. – Что-то сосной пахнет, – сказал он. – Странная штучка, а хорошо… Немного сладко.
– Это десертные вина, – говорю я.
Ко мне подходит Герасим и говорит на ухо мне: «Вы велите, Кинстинтин Лисеич, этого вон, в темной бутылке, испробовать. Там ром с полынью и перцем варен, так узнают тады».
Юрий попробовал ром, ничего не сказал, только зажмурился. И налил Павлу Александровичу. Тот, выпив, вскочил из-за стола, глаза у него вертелись, как колеса.
– Ух! Ну и крепость! Ух ты, черт!
– Вот попробуйте роз-мадеру, вот ликер какой! – восхищался Коля Курин. – Мне бы достать бутылочку, я бы одну угостил… Хорошенькая. Она в кружке малагу пила, ее угощал Страхов – такая жирная рожа. Я бы этим ликером живо у него бы ее отбил…
– Да-а… – говорит Павел Сучков, – это класс. Странно, попали к нему на такие аглицкие штучки. Ром такой, морской; ужас. Это в море пить только, а у нас на суше невозможно.
– Ну-ка, налей-ка мне рюмку этого рома, я еще с рябчиком.
Ром произвел впечатление на всех. Говорили: «Ну, что у нас… не могут сделать. После него водка просто вода – и пить не стоит». Я думаю: «Ром этот Княжев сочинил – спирт и жженый сахар, перец клали. Странно, а понравилось».
Поговорили о том, что как всё умеют делать за границей. Приятели, выспавшись, пошли на охоту. Застрелили зайца, а на обед опять настряпал я грачей, куропаток и уток, которых мне принес Герасим.
Изжарила Афросинья уток с груздями и куропаток с вареньем брусничным. Куропатки назывались «горными», а утки «руанскими» – всё из-за границы.
Кушая, гофмейстер говорил:
– Ел я в самых лучших ресторанах, но не то… Руанская утка – замечательна.
– Ну, – говорю я ему, – там подадут простую крякву, а счет подадут на руанскую; куропатку – скажут, горная, а окажется просто курица.
– А всё может быть… – сказал гофмейстер, запивая роз-мадерой. – Вино исключительное, но совершенно оригинальное. Ну, там делают… Европа…
– Это Беренс у себя сам там делает, – говорю я.
– Ну да, пожалуй, – говорит Павел Сучков. – Знаешь, это все дамские вина – хороши, но сладковаты.