— Ты не понял. Моя система верна. Увидишь…
Садясь на тройку у подъезда, я почувствовал, что с меня скатилась какая-то гора. И как радостно было ехать по проселку. В вечерней синеве небес клубились розовые облака. Пахло сеном. Вечерними лучами освещало мелколесье. Показалась голубая вода реки.
— Стой, — сказал Павел Александрович.
Мы вынули из кобур ружья и пошли берегом реки.
Было тихо.
Над чередой и осокой летали зеленые стрекозы. Павел Александрович остановился и смотрел, подняв брови, пристально на меня.
— Что ты смотришь? — спросил я.
— Глупо, до чего глупо, — ответил Павел.
— Что глупо?
— Собаки-то нет. Что ты без собаки сделаешь?
— Да просто пройдемся по речке, — ответил я. — Послушай, Павел, скажи, почему эти молодые люди, у которых мы были, так скучно живут? И почему им не нравится этот рай, в котором они живут?
— Ты не понимаешь? Мало ли чего ты не понимаешь. Ты ничего не понимаешь. А они понимают.
— Да… Действительно смешно. Трудно понять.
— Вот что, — сказал Павел. — Поедем-ка мы на станцию и в Москву. Тут делать нечего. У тебя в деревне лучше. Какая-то ерунда есть. Веселье. В чем дело — не пойму. Народ, что ли, такой подбираешь… Глупо, а весело… Я каждый раз закаиваюсь ездить к тебе. А потом опять к тебе в Охотино тянет. Возьми хоть историю с бобрами, потом этот вепрь! Ведь два дня ездили на это озеро. «Вепрь». А там и вепря-то никакого не было. Вот ведь что…
Прошло много времени…
Как-то по приезде Павла Александровича ко мне в деревню, где приятель мой, деревенский охотник Герасим Дементьевич, сказал, что неподалеку от меня, в лесу, прошел медведь «более восемнадцати пудов», я почему-то вспомнил нашу поездку с Павлом Александровичем в Михайловское, к его приятелю, и спросил:
— Что же твой приятель, вернулся из-за границы?
— Нет, — ответил Павел Александрович. — Имение он продал. Слышал я, что система оказалась неверна, вроде здешнего медведя.
В это время, подавая на стол жареных тетеревов, тетенька Афросинья, смеясь, сказала:
— Чего выдумают, «ведмедь здесь прошел»… А ведь это чего? Горохов пьяный в лесу заблудился, ночью орал… От лесника шел пьяней вина… А все говорят — ведмедь…
Лечение
В конце мая поехал я из Петербурга через Рыбинск к себе в деревню.
В Петербурге задержался и узнал, что приятели мои, гостившие в деревне, меня дожидаются.
Чуть свет я вылез из вагона на станцию. Сосед Феоктист выехал за мной на станцию.
Как хорошо и радостно было ехать проселком, весенними нивами. К восходу солнца птицы заливались пением. Феоктист обернулся ко мне и так серьезно сказал:
— Ждут вас, говорили, что долго не едет. Только чудно, со скуки, что ль, только выдумали ваши гости все утро без порток ходить.
— Как — без порток? — удивился я.
— Да так. У нас в деревне все диву даются: «Чего, — говорят, — это с ними сталось. Господа были веселые, а вот…»
«Что такое?», — думаю.
— Феоктист, — говорю, — отчего бы это?
— Да кто их знает. Смотреть зазорно. Сам доктор Иван Иванович, тоже без порток, водит их по траве. Потом парное молоко пьют и спать ложатся.
— Отчего бы это? — говорю.
— Кто знает, только срамота глядеть. Как вот скоро приедем — сами увидите. Утро раннее. Они теперь на самом ходу.
«Что такое?», — думаю.
Проехали деревню; подъезжая к воротам усадьбы, вижу, действительно, по лугу перед домом к большим березам ходят приятели. Смотрю — верно, без штанов. Доктор Иван Иванович впереди, а дед в полушубке, ноги голые, без штанов. За ним ходят другие в куртках, а ноги голые.
Проезжаю мимо к подъезду дома. На меня не обращают никакого внимания.
— Что с вами случилось? — кричу я приятелям.
Молчат — не отвечают. Вошел на крыльцо и прошел на кухню.
Тетенька Афросинья готовила самовар.
— С приездом вас, — говорит тетенька Афросинья. — Господи, помилуй, поглядите-ка, что делается без вас.
— А Ленька где? — спросил я.
— Да тоже с ними без порток бегает.
— И давно это?
— Да вот как приехал Иван Иванович. Так их и уводит кажинное утро. Без штанов чтоб гуляли, для здоровья, значит. Так Павел Александрыч уехали, простудившись, в Москву и с Иван Иванычем шибко поругались.
В моей деревенской мастерской увидел я приятеля Колю. Лежит на тахте. Увидав меня, говорит:
— Как рад, что ты приехал, а то Иван Иваныч здесь лечит всех по способу доктора фон Кнейпа[152]. Я, брат, в крапиву попал. Ужас что такое. Света невзвидел. Картофельной мукой посыпали. Целый день как в огне, понимаешь ли, горел. Пенсне-то не надел и попал в крапиву. А им смешно.
В комнату вошли Иван Иваныч и приятели и быстро принялись мохнатыми полотенцами вытирать голые ноги.
— Это вам необходимо, — сказал, посмотрев на меня, доктор, — для кровообращения.
— Хорошу штучку придумал Ванька, — сказал Василий Сергеевич. — Прежде у меня ноги ныли от ревматизма, а теперь, знаете, как рукой сняло. Это английский пастор выдумал.
— Вот и врешь, — перебил его Иван Иваныч. — Это доктор Кнейп. Вот брошюра висит на стене.
Действительно, на стене висела брошюра.
— По утренней росе надо ходить босиком.
— Так босиком, — говорю я, — отчего же вы без штанов все!
— Без штанов! Ведь трава высокая, хлещет, придешь в мокрых штанах. Без штанов удобней.
— Что ж, у нас дорога-то за частоколом идет, народ ездит — увидят, говорить что будут?
— А черт с ними, — сказал Юрий Сергеевич, — пусть говорят. Знаешь, хорошо, что ноги после как иголочками колет — так приятно. Истома какая-то в ногах. Это аппетит подымает.
— Что же, — говорю я, — вы так и будете без штанов ходить?
— Нет, оденемся, — говорит Караулов, — вот чаю только выпить.
— Ленька! — кричу я.
Ленька входит, тоже без штанов.
— Да что ты, сейчас надень штаны!
— Лечение, — говорю, — может быть, и хорошее, но чудновато, да вообще, Иван Иваныч, скажите, от чего вы, собственно, лечитесь-то все?
— От неправильной сиркуляции. Вот, прочтите брошюру.
Ленька, уже в штанах, подавал самовар.
Коля Курин встал с тахты, оделся, сказал:
— Все-таки, Иван Иванович, у меня ноги-то горят.
— Вот Кольку, — смеялся Василий Сергеевич, — угораздило в крапиву попасть. Весь день выл.
— Там, где лечит профессор Кнейп, крапивы-то, поди, нету. Потом, в брошюре-то написано — в жаркое время, в июле месяце, а теперь май.
— Надо водки с перцем выпить и закусить, — сказал Юрий.
— Этого в брошюре нет, — медленно процедил приятель Коля.
— А тебе какое дело, — огрызнулся на него Юрий, — тоже в леченье лезет. Спроси Ивана Иваныча.
— Обязательно, — сказал важно Иван Иваныч.
— Павел-то Александрович уехал, — говорю я.
— Так ведь он барин, — сказал доктор. — «Не хочу, — говорит, — без штанов ходить». Это пошлости.
— Уехал, — сказал Караулов. — На тягу ходил, а вальдшнепы-то в мае высоко летят. Он и пуделял. А потом, Иван Иваныч рано будил на лечение. Поругались.
— Бр-р-р… — рявкнул Иван Иваныч, выпивая рюмку перцовки. — Сегодня холодно было.
Я пошел к себе в комнату и лег с дороги отдохнуть после бессонной ночи.
Засыпая, слышал, как Иван Иваныч распространялся о чудодейственном Кнейпе.
Проснулся к обеду.
Тетенька Афросинья подавала пироги с капустой и сказала:
— Лечение-то Иван Иваныча, может, и правильно, только срамно глядеть. А вот моему мужу, Феоктисту, обязательно надо. Он ходит-то как, ведь он отроду кривоногий. Нет уж, он в этакую срамоту не пойдет.
Смотрю, Иван Иваныч пошел к моей аптечке, достал аспирин и сыпал в водку. Сказал, что зябнется. «Бр-р-р» — и выпил водку с аспирином. А к вечеру достал градусник и поставил себе под мышку. Вынул градусник и сказал, как бы про себя: «Лихорадочка». Стучал зубами и пил липовый цвет.
Василий Сергеич говорил:
— Доктор захворал. У меня тоже, кажется, насморк. Вот же твой Кнейп! Еще воспаление легких получишь. Не можешь выдумать своего лечения, все у чужих воруешь, а еще клинический врач! Кто я!
Василий Сергеич доедал доктора и тоже с водкой принимал аспирин.
— А я вот слышал, что от этого Кнейпа окочуриться можно, — сказал медленно Коля.
Иван Иваныч приуныл. К ночи была температура 40 градусов. Рыбак Константин растирал ему ноги скипидаром, приговаривая:
— Чего, ничего. Я по весне с челна в воду упал, а лед идет кругом. Их… Насилу-то вылез. Иззяб до чего, зуб на зуб не попадает. Знахарка, Царство ей небесное, Прасковья Афанасьевна, богатая, прямо в водку ложку пороху развела, да луку туда накрошила, да масла деревянного подлила. Ух ты, мать честная, пить — просто беда. «Пей, — говорит, — все». Да вывела меня на лужок, с краю деревни. «Бегай, — говорит, — кругом, до поту». Ну, я и бегал. Бегаю, а лихорадка треплет. Потом лег, двумя тулупами одела. А наутро как и не было болезни.
Иван Иваныч слушал внимательно. Встал, налил большой стакан водки, спросил пороху, насыпал его, положил в водку луку и выпил. Потом надел тулуп, шапку, валенки и бегал по лугу до изнеможения. И удивление: утром доктор был здоров.
Слуховая галлюцинация
Накануне Петрова дня мои приятели-охотники решили с вечера ехать на Иваново озеро, которое расстилалось среди обширного болота.
Деревенский охотник Герасим Дементьич отговаривал охотников ехать, так как к Иванову озеру-де подступа нет: трясина, ходить нельзя — провалишься. Но приятелям моим хотелось на новые места, где еще не бывали. И решили ехать по совету Герасима — в Ловцы. Там тоже озеро есть, и место раздольное.
Но лучше ехать с раннего утра, а на ночь не стоит, ночью там «попуговат», сказал Герасим.
— Это кто же попугивает? — спросил Василий Сергеевич.
— Какой вздор, — сказал Павел Александрович. — И чему ты веришь, Герасим!