О том, что мы едем на Северную Двину, узнали другие приятели — вечером пришел Павел Александрович Сучков и обиженно сказал:
— Я еду с вами.
На другой день — Василий Сергеевич Кузнецов. И тоже с обидой сказал:
— Я тоже еду с вами, мне Павел сказал.
И мрачно добавил:
— Только никому больше не говорите, и гофмейстеру — он очень нежный, а места там дикие, глухие, — еще заблудится, потом отвечай за него…
Начались приготовления к отъезду. Надо брать холсты, краски. Ружье лучше не брать, так как будет отвлекать от живописи.
— Ну как же без ружья? — говорили друзья. — Мало ли что может случиться. Вы пишете картину, вдруг появляется медведь, идет на вас — посмотреть, что вы делаете, — а у вас ружья нет! Обязательно штуцер берите — пули разрывные. Будем останавливаться на берегу, дождик — палатку надо взять обязательно.
Собирались целую неделю. Багаж образовался невероятный. Особенно мешали остроги на длинных палках, которые взял Павел Александрович.
В Вологду приехали вечером. Остановились в гостинице «Золотой якорь». Хорошая гостиница, с рестораном и буфетом. Буфет особенный — стерлядь двинская — маринованная, нельма, снетки белозерские жареные, сиги копченые маленькие — словом, чего только не было… А буфетчик — такого друга редко где встретишь. Угощал на славу.
Отчалили на пароходе утром. Плыли между плотами с лесом по реке Вологде. Берега красивые, большие постройки северных деревень. Подряд окна, рамы выкрашены белым, голубым. Чистота в домах. Показалась широкая Северная Двина, с песчаными осыпями крутых берегов, покрытыми лесами.
Ехали целый день.
С палубы приятели стреляли уток. Пароход останавливался, садились в лодочку и доставали уток.
Все пассажиры принимали участие.
— Эвона, эвона еще утки! — кричали они.
Уток настреляли много, жарили, — и все пассажиры угощались.
Пассажиры, по большей части, ехали на Архангельск и в Великий Устюг.
Утром рано на другой день Кузнецов сказал:
— Куда еще ехать? Вот какие замечательные места! Остановимся у крутого берега — тут и охота, и рыбу будем ловить. И писать можно — ишь какие берега! Ели ползут по песку вниз. Вон сколько их упало!
Медленно шел пароход. Впереди, на носу, два парня-матроса опускали в воду длинный шест и говорили:
— Семь, осемь не маячит, четыре, два. Стоп.
Пароход остановился.
— На мель сесть можно.
Пассажиры сошли на берег. Сошли и мы. Пароход продвинулся на глубокие места.
Пассажиры отправились на лодках на пароход, а мы решили остаться на берегу.
— Чего же, — говорил один из матросов, — вам, охотникам, самое место. На прошлой неделе здесь медведина лез по песку кверху. Лезет, лезет, да и скатится. Посмотрит на пароход и порычит.
— Вот, не угодно ли, — сказал Василий Сергеевич, — ночью остаться здесь? Он придет и всех сожрет. Благодарю вас…
— Брось! — прервал сердито Павел Александрович. — Довольно пошлостей. Именно здесь надо остаться.
— Я остаюсь при своем мнении, — нахмурившись и не глядя на Павла Александровича, сказал Кузнецов.
— Да ведь мы будем в палатке и костер будем жечь, — сказал Серов.
— Вон, вдали, челн на берегу, тут, наверно, деревня недалеко.
Решили остаться. Поставили палатку. Топорами рубили сушняк с упавших елей для костра. Тащили на край песчаного берега. Много белых чаек пролетали и, увидев нас, протяжно покрикивали.
Василий Княжев, бывший с нами, приспособился ловить живцов. Зашел в воду по колена и беспрестанно вытаскивал пескарей. Пескари были большие. Таких у нас нет под Москвой.
Наловил с полведра. На костре делали жаркое. И поставили донные удочки на ночь…
Костер потух. В палатке горела лампочка. Была тихая темная ночь.
Павел Александрович пристраивал острогу и собирался с Василием Княжевым идти доставать челн. Взяли сухую ветку, полили керосином, зажгли и пошли от палатки.
Слышны были шаги уходящих, и опять тишина. На донной удочке зазвонил бубенчик. Василий Сергеевич побежал к берегу.
В чаще у обрыва затрещали сучья, раздался рев, и Василий Сергеевич вбежал в палатку.
— Ну вот, дождались!.. — крикнул он.
Дрожащими руками он вынул штуцер из чехла и не мог найти патроны. Я зарядил дробовое ружье, вышел из палатки и выстрелил два раза. Слышно было после выстрелов, как затрещал валежник, и треск стал удаляться. Потом вдали, наверху, у леса, опять раздался рев.
— Это, вероятно, медведь, — сказал Серов. — Должно быть, пугает — зачем пришли в его царство.
— Благодарю вас, — сказал Кузнецов, — вот теперь попробуйте-ка выйти. Павел с Василием ушли… А где они? Может, он и рычал оттого, что на них напал.
Послышался всплеск воды, и берег осветился огнем. Василий и Павел Александрович подъехали к берегу.
Через мгновение огонь на челне погас, и Павел Александрович вошел в палатку, неся в руках двух больших стерлядей.
— Павел, — спросили мы, — ты слышал, как ревел медведь?
— Нет, не слыхал, какой медведь. Ерунда. Я на той стороне, в заводине, острогой убил двух стерлядей, а там сколько их… Надо будет запастись смольем. Ну и место! Я отсюда никуда не поеду. Красота какая! Стерляди двинские, леса, природа.
— Да… все это хорошо, — сказал Василий Сергеевич, — но только спать не придется… Где у вас патроны от штуцера?
Приятели решили — одним спать, а другим сторожить и жечь костер, но Василий Княжев вызвался один сторожить до утра.
Приятели вольно вздохнули и все легли спать. Я же решил с Василием ловить рыбу.
Показались большие налимы и щуки. Чуть брезжил свет. Над Двиной лег туман, и в нем показались трое людей на лодке.
Увидев палатку, причалили к берегу. Вышли из лодки и поздоровались с нами.
— Вы, знать, нездешние? — спросили.
— А вы-то чьи?
— Мы-то — из деревни недалече, за рыбой ездили.
— Вот, — сказал я, — ночью-то вот здесь, в чапыге, медведь нас пугал.
— Да, у нас ведмедя много, только он людев не трогает. Коров ломает — бяда. Ружей-то у нас нет. Осемь коров за это лето задрал. Отбиваем, а то и не отобьешь… Здоровы есть — чисто гора. Ежели ведмедя встретишь, скажи ему: «еретик». Он и уйдет. Понимает…
Медиум
Летом ко мне в деревню часто приезжали мои друзья. Мой дом стоял у большого леса, внизу протекала речка Нерля. И вот однажды вечером, когда у меня гостили Федор Иванович Шаляпин, художник Валентин Александрович Серов, композитор Корещенко, архитектор Мазырин и архитектор Кузнецов, Мазырин как-то обмолвился за вечерним чаем, что он спирит. Мы все очень заинтересовались.
— Послушайте-ка, Анчутка-то, оказывается, спирит…
Мазырина прозвище было Анчутка. Еще с давних пор его прозвали так в Школе живописи, ваяния и зодчества, где он проходил курс вместе со мной. Был он небольшого роста, румяненький. Имел круглые черные глазки, и если бы на него надеть платок, то был бы просто вылитая девица.
— И ты веришь, — спросил я его, — что спиритизм — это не ерунда?
— Не только верю, — сказал Анчутка, — но совершенно убежден. Последние явления в сеансах в Москве, где присутствовали и иностранцы, совершенно убедили меня.
— Что же там происходило? — спросили его.
— Это трудно объяснить, — ответил он. — К тому же вы смеетесь, а смешного здесь мало.
— Ну что же, ну что же было? — спрашиваем.
— А вот что. Когда мы сели за стол и положили руки, то стол постепенно начал двигаться, потом прыгать, так что мы за ним все бегали, не отнимая рук, а потом поднялся на воздух и стукал по полу. И по азбуке выходило «Аделаида». А Аделаидой звали тетку покойной хозяйки дома.
— Аделаида? — сказал Шаляпин. — Это, черт его знает, какое-то иностранное имя. Ну, и что же?
— А гитара, которая стояла в углу комнаты далеко, поднялась, полетела по воздуху и надо мной прозвенела: «Трам-трам-трам».
Мы ахали.
— Прямо пролетала по воздуху без веревки?.. Замечательно! И «трам-трам-трам»?.. Это ловко.
— Ты, значит, медиум? — спросил Шаляпин.
— Я-то не медиум, — сказал Анчутка, — но там был один из Швейцарии, так тот — медиум! У него из рук, когда мы сомкнулись, искры сыпались.
— А вот тут у нас, — говорю я, — в лесу, есть курган, древний курган, должно быть. Весь зарос густым ельником, высокий. И там — ночью огонь показывается и ходит. И видение в белом. Много раз видели. Вот сейчас я позову, у меня здесь два приятеля-охотника — пришли узнать, пойдем ли завтра на охоту, — так вот они вам расскажут, какая здесь штука кажется.
Я позвал охотников. Один из них был Павел Груздев, а другой — Герасим Дементьевич Тараканов. Охотники — народ смышленый. Пошел я к ним и сказал:
— Вот что. Сегодня пойдем к кургану, где огонь кажется. Так вот возьми, Герасим, у меня банку — знаешь, сухой спирт, который я беру на ночь рыбу ловить? — пойдешь туда, по дорожке-то, направо от кургана, да возьми с собой простыню… Когда мы покажемся, ты зажги в кустах спирт, встань перед ним сам да простыню над собой вот так руками высоко подними. Да немножко качайся. А когда я крикну: «Идет», ты вперед так перед огнем-то прыгни да и брось ее. А потом опять, когда мы подходить будем, стой на месте. Когда Шаляпин к тебе близко подойдет, ты кинься на него. А ты, Груздев, затуши спирт. Поняли?
Они смеются.
За чаем только и разговоров было, что о кургане.
Герасим говорит:
— Шел я как-то, запоздал, ночью, а там огонь горит. Так — мигает. Я сробел. Обернулся — он ко мне ближе. Я думаю: что такое? Уж боюсь глядеть. Только меня сзади как схватит за плечи, и вот зачало трясти, прямо душу вытрясает. Я говорю: «Господи! Да расточатся врази…» — да бегом!.. Слышу — за мной бежит… Я упал. Смотрю, бежит. Я вскочил опять. Так насилу-то прибежал вот сюда, к кухне… Ну, отстало. Вот сейчас-то шел другой дорогой, боязно той-то идти.