— Да, верно, — подтверждает Груздев, — чего еще… место тут такое… Днем идешь к кургану, за рыжиками — рыжиков там много, — так и то оторопь берет. Говорят, в старину-то в кургане этом воеводу закопали, а он, знать, колдун был. Так это вот его штуки.
— Вот интересно! — говорит Анчутка. — Надо сделать цепь, сомкнуться и его вызвать. Это-то и есть подлинная материализация духа…
— Вот какая штука, — говорит Шаляпин. — Вот это вещь. Но что гитара над тобой летала и над тобой прозвучала «дзын-брын», — ты это врешь.
— Как хотите, — обиделся Анчутка.
— Ну дай честное слово, — попросил приятель Вася Кузнецов.
— Ну честное слово…
— В таком случае, — говорю я, — не иначе, что ему открыто. У него свойство такое, натура, так сказать. Медиум… И поэтому надо будет идти к кургану сегодня же.
— Это надо в двенадцать часов — в полночь это завсегда больше кажет-то, — сказал Герасим. — У нас в округе знают. Вот тут, в Охотине, так часто видят. Старый барин жил. Полубояринов. Росту-то вот с вас, Федор Иванович. Ну и сердит!.. Так он и посейчас в халате там по ночам ходит. Старики-то помнят еще, когда было право господское. Идет Полубояринов, старый уж, как увидит мужика, подзовет, спросит: «Ты что?» Тот говорит: «Ничего, барин». Ну, даст ему по морде и пойдет. Такой уж нрав был. Нынче-то уж, конечно, этого нет. А то в Хозареве, в овраге, дом стоял. Он и сейчас еще разваленный остался. Там по ночи всегда русалка поет. Днем-то в реку уходит, а по ночам в доме песни поет:
Не ходи ко мне, мой милый,
Нет крови во мне живой…
Приближалось уж позднее время. Охотники пошли спать, а я рассказал всем, кроме Анчутки, что будет видение.
В половине двенадцатого ночи мы все сходим с террасы. Темень. Тишина. Большой сосновый и еловый лес темнеет кучами среди мелкого леса. Мы тихо идем дорожкой. Поворачиваем по тропинке в сторону кургана. Вдруг…
— Смотрите, смотрите! — закричал Анчутка.
Среди кустов, таинственно мелькая беглым пламенем, горит сухой спирт в банке, как бы движется синий огонь.
— Сомкнемся скорее, сомкнемся, — кричит Анчутка. — Явление чрезвычайное. Это я сейчас же сообщу…
Он заставляет нас соединить руки. В тот же миг перед огнем, как из земли, вырастает высокая, таинственно освещенная фигура. Было действительно фантастично и неожиданно. Шаляпин задумчиво молчал, скрестив руки и опустив голову.
— Идет! — крикнул я и побежал к дому.
Все бросились за мной. Впереди всех бежал Анчутка. А Шаляпин остался.
— Стойте! — кричу я. — Анчутка, это позор! Шаляпин один остался…
Мы вернулись. Фигура светилась. Шаляпин шел к ней.
— Не ходите! — кричал Анчутка. — Не ходите! Задушит! Непременно задушит!..
Шаляпин медленно шел к видению. И вдруг упал. Упал так, как умел падать Шаляпин! К нему бросился призрак, и все погасло. Настала тьма.
Анчутка закричал:
— Он погиб!
Мы бросились к Шаляпину. Он лежал у дорожки на траве и загадочно молчал. Мы подняли его. Анчутка держал его под руку и, волнуясь, говорил:
— Успокойся, успокойся, пожалуйста. Это ничего… успокойся…
— В чем дело? — спросил Шаляпин. — Чего ты дрожишь?..
— Да ведь как же, ты упал… Я испугался.
— Когда упал? Да ты что бредишь?..
Анчутка испуганно посмотрел на него.
— Ты не волнуйся, Федя, это ничего.
Пришли домой, сели у меня в большой комнате за стол. У Шаляпина на шее темнели два красных пятна. Анчутка отозвал меня в коридор и, блестя испуганными черненькими глазами, говорил:
— Посмотри… Ты видел? Он его душил… Хорошо, что мы подбежали вовремя… Я сейчас еду… Я сегодня же к утру все доложу нашему спиритическому обществу. Мы все сюда приедем…
Как ни уговаривали мы Анчутку остаться, он не мог успокоиться и утром, когда мы спали, уехал в Москву…
Через три дня, утром, во всех газетах появились сообщения: «Видение Шаляпина», «Шаляпин — медиум»…
Через несколько дней какой-то ловкий предприниматель выпустил брошюрку «Видение Шаляпина», и она успешно продавалась во всех книжных магазинах, и вся Москва гудела.
— Слышали, Шаляпин-то, медиум? Ведь это что такое? Сколько одному отпущено… А я вот хоть тресни… ничего не видал.
Ловкий предприниматель, автор книжки, руки потирал…
А когда вся история разъяснилась и его стали осаждать возмущенные читатели, — пожимая плечами, с лукавой усмешкой говорил:
— Не я выдумал… Мне говорил не кто-нибудь, а тоже медиум, архитектор Мазырин, человек почтенный. Я тут ни при чем…
А Мазырин с той поры, — если при нем заходила речь о спиритизме, — обиженно поднимался и безмолвно удалялся из комнаты.
День в природе
Заехал ко мне на днях петербургский знакомый и пригласил поехать в деревню, километров шестьдесят от Парижа. Приглашение соблазнительное. Я все время жил безвыездно в Париже и дальше Сен-Клу нигде не был.
Кроме того, знакомец мой рассказал мне, что мы будем гостить в маленькой усадьбе с большим деревенским домом. Около, на горе, лес березовый и сосновый, сад с фруктовыми деревьями, а перед домом — большой луг, кончающийся далями лесов. И добавил:
— На Россию похоже.
«Не может быть», — подумал я.
— Встретит вас ваша знакомая с мужем. Он американец. Вы, когда увидите его, удивитесь — он точь-в-точь Шаляпин, и роста такого же…
Два часа ехали по железной дороге. На станции встретила нас моя знакомая, а около нее, вижу, и впрямь стоит Шаляпин.
Я не поверил своим глазам. Сходство было действительно поразительным, особенно — когда он засмеялся.
Я с ним заговорил по-русски, но он ничего не понял, любезным жестом пригласил нас садиться в автомобиль и сам сел за руль.
Мы помчались по ровной дороге.
Кругом поля, и на них были разбросаны снопы скошенного овса.
«Что же это такое? — подумал я. — И вправду, точно в России, березовый лес, наш березовый лес, такие же канавки, трава, голубые колокольчики, срубленные дрова так же сложены, сосны. Такой же вид, как когда я ехал к себе в деревню со станции Итларь Ярославской железной дороги». И мне казалось, что вот-вот покажется возвышенность, где был сад мой и деревенский дом.
Когда выехали из леса, показались дальние леса за большими лугами, такими же, какие были за моим домом. И розовая дрема около мелкой еловой заросли — такая же, как была около моего сада.
Я попросил остановиться и вышел из автомобиля.
У края дороги шли протоптанные дорожки. Около — розовые цветочки, кашка клевера. Я подошел к сложенным дровам. Около дров, сбоку, сидели двое крестьян. У одного была плетеная сумка, другой был подпоясанный, в рубашке и в армячке. Оба — в картузах.
Один из них сказал другому по-русски:
— Надо дать народу то, что он хочет. Обязательно надо дать.
— Ну, как сказать, — ответил другой, — а если он хочет грабить, кто побогаче?
— Вот и надо дать.
— Ну что же, вот у нас и дали, что же получилось?
— А вот теперь он узнал, что получилось. Вышла дорожка-то кривая. Выучился, теперь уж он понял, что из этого ничего не вышло. И остался ни при чем. Он не знал, что его тоже ограбят.
— Да, забыли закон и правду, — сказал другой.
И оба встали и прошли мимо, посмотрев на меня пристально.
— Едем, — крикнул мне «Шаляпин».
«До чего все это странно, — подумал я, — природа русская, и надо было мне еще и встретить русских…»
Когда мы проезжали деревню — впечатление изменилось. Пропала Россия.
Каменные большие дома, скучные и серые. Кое-где окошки со ставенками, в окошках герань. Совсем непохоже на русскую деревню.
А потом опять огромный луг и русская даль лесов, с клубящимися розовыми облаками.
— Вот слева наш сад и домик, — показала мне моя знакомая.
Когда мы вылезали из автомобиля, у калитки нас радостно встретила собака и ручной большой заяц.
Сад был похож на русский. Перед окнами росли большие груши, обильно покрытые плодами.
Как уютно было в доме. Тишина, отреченность… В небольшие окна виднелся зеленый луг: какой-то волшебный русский край, казалось мне, который будто я когда-то видал. Самовар стоял на столе, и я не мог оторваться от окна, смотря на этот дальний лес…
Муж моей знакомой переоделся в рубашку с короткими рукавами, надел соломенную шляпу и еще больше стал похож на Шаляпина.
После чая он повел меня посмотреть огород, разведенный им самим. Частокол, как был у меня, огурцы, клубника, около — кусты ольхи, сосновый лес, такой же, как у моего дома в деревне, обрыв… И я подумал, вот увижу реку, но реки моей не было…
По дорожке внизу прошли французские крестьяне и крикнули, здороваясь:
— Хотите слив для варенья? Большой урожай, девать некуда.
И через несколько минут принесли к дому большие корзины мелкой сливы.
— Чтó это стоит? — спросил я хозяйку.
— Как — чтó стоит, это подарок, — ответила она.
Сладко спалось под кровлей милых моих хозяев.
Проснувшись рано, я отворил окно, и какой красоты был зеленый луг! Какой-то особенный румянец лежал на кустах ивняка. Вдали белели коровы, и, как снопы огня, пролетели несколько фазанов.
В окно я увидел «Шаляпина». Он был одет по-городскому.
Увидав меня в окно, он подошел и сказал:
— Одевайтесь, надо ехать в Париж.
Я удивился. Потом в дом вошла моя знакомая, — лицо у нее было расстроенное. Она огорченно сказала:
— Надо ехать в Париж. Простите…
— Что такое? — встревоженно спросил я. — Что-нибудь случилось у меня?
— Нет.
— Скажите мне правду, — настаивал я.
— Нет, ничего, успокойтесь, даю вам слово, но мой сын хотел приехать и не может.
— Он болен?
— Нет, нет, совсем другое…
И она вышла расстроенная.