Знайте, я уезжаю в это воскресенье в Крым[245] и жду Вас в Москве в эту субботу — ехать вместе.
Вас уважающий и преданный Вам
Москва, 18 ноября 1915 г.
Уступил «Ночь» за 1200
«Сирень» — 700
ОР ГТГ. Ф. 230. Ед. хр. 37. Лл. 1–2. Автограф
7 июля 1916 г., Гурзуф, вилла Саламбо
Дорогой Иван Кондратьевич!
Еду, еду в чистом поле двое суток, какая мерзость ехать летом! Баба торговала пирожками, покупатель спрашивает: «Почем пирог? — Пятачок. — Давай все. — Ишь ловкий, а чем же я торговать-то буду?»
Еду я местами ровными, поля. Право, я не знал бы, что здесь написать, железнодорожные будки делают разнообразие. Вот дальше будет степь, там прекрасно — особенно вечера. Я все же рад, что поехал в Крым, увижу море, оно прекрасно всегда, жалею, что болен. Я люблю юг, во мне есть арапская кровь. Вот что, когда я скоро умру, а Вы будете миллионщик, будете кушать бананы и финики, не забудьте, пожалуйста, приказать посадить косточки от финика на мою могилу, вырастет пальма, хотя спросите у Челнокова[246] и Грабаря[247], вырастет ли. Они знают, хотя и не арапы. Вот Бенуа[248] Вам сказал бы, наверное, он венецианский мавр, он в Петрограде с семейством любит качаться на пальмах, вися на хвосте. Передайте Жуковскому[249] от меня привет. Скажите, чтобы не забывал рецепта, а то с ним будет, что со мной, — захворает. Я забыл рецепт и захворал. Чертите мне в Крым.
Полдень 7 июля 1916 г.
Гурзуф Вилла Саламбо
ОР ГТГ. Ф. 230. Ед. хр. 39. Лл. 1–1 об. Подлинник
18 июля 1916 г. [Гурзуф, вилла Саламбо]
Дорогой Иван Кондратьевич!
Письмо Ваше получил. Мрачного письма Вам не посылал, а послал шутливое, ей-Богу! Но, должно быть, не вышло. Надеюсь приехать в конце июля. Леня[250] пишет Вам это письмо, а я сижу, пишу картину «Вечер». Написал четыре картины роз лучше прежних. «Розы» и «Персики», уж очень хороши «Персики». Жалею, что Вам не приходится приехать ко мне. Скажу по правде, писать очень трудно, т. к. очень жарко, все какое-то расплавленное. В теплых рефлексах и вообще Крым летом зеленый, как «циноббер»[251], и очень скучно. Ездил на лодке писать, лодка качается, никак не попадешь в то место, куда надо. Когда Вы поступите на службу, то, вероятно, останетесь в Москве. Насчет своего дела — поездки на войну, я еще ничего не знаю. Розы, и довольно плохие, здесь продаются по 30 коп. штука. Газеты у Вас пишут, что здесь все переполнено, а на самом деле в Ялте совсем пусто; вероятно, боязнь «Гебена»[252]. Деньги, высланные Вами за картины проданные, получил. Я бы так был рад Вас видеть, купил Вам в подарок три портретика миниатюр.
ОР ГТГ. Ф. 230. Ед. хр. 40. Л. 1. Подлинник
[Лето 1917 г., Охотино]
Дорогой Иван Кондратьевич!
Я не знаю, как сделать с картиной «Бугорок с соснами весной» — ту, о которой Вы пишете и которую я продал г. Каплуну (Коплуну?)[253]. Это очень трудно. Вам эта картина не нравилась, и Вы сами сказали, чтоб я ее продал — тоже «Цветы утром» и «Ночь, луна и терраса».
Теперь я написал:
1) большую — «Сумерки, цветы, окно, фигура»*[254]
2) «Лес при солнце, фигуры»
3) «Облака»
4) «Старый челн, две фигуры»
5) «Река, лодка, фигура»
6) «Река — отраженье, кусты»
7) «Костер, группа, луг»*
8) «Река, парк, сумерки»
9) «Ночь, фигура уходит»
10) «Ночь, луна, березы»
11) «Фонарики, внутри столовой, фигуры»
12) «Вечер, последний луч»*
13) «Лес»*
14) «Даль»
На этих днях окончу фигуры Ваши старые и окончу другие.
У меня нет подрамников, я заказал двадцать штук Иванову. Хорошо было бы сделать разного размера, т. к. меньшего я скорей пишу и лучше для многих мотивов.
Жду Вашего приезда. Миша[255] очень мил, привез мне сахарку, и надо отдать ему одну тысячу рублей. За сахар, консервы, скипидар, масло, проезд — 249 р. 40 к.
Он рассказал мне о том, как подделки под меня имеют поклонников. Я так удивляюсь простодушию знатоков. Но, однако, сколько жуликов развелось, куда их деть бедной России — какая поганая штука — подделка.
Поедете, захватите для меня картону, так как мне нужно делать иллюстрацию к поэтам. И кстати, возьмите в школе красок, темпера для этой работы. Захватите с собой, если есть, керенок.
Не знаю, что делать, т. к. жить так дорого, что берет ужас — денег не удержишь, бегут как река. Как буду жить все хуже.
Нужны краски, прошу В. Г. Гиннет[256], не может ли выписать от себя через посольство рублей на тысячу хотя бы.
Приезжайте. Как картины?
Большая картина, которую пишу, поэтична и особенна. Также и она уходит.
ОР ГТГ. Ф. 230. Ед. хр. 41. Лл. 1–2 об. Автограф
Август 1919 г., ст. Удомля, им. Островно
Дорогой Иван Кондратьевич!
Посылаю с этим письмом к Вам нашего ученика Бельского[257], который тут живет, где и я, т. е. в Тверской губернии. Место очень красивое, но совершенно голодное, хлеба нет, и вообще достать еду трудно чрезвычайно, т[ак] ч[то] я напрасно поехал. Говорят, хлеб новый достать будет можно, не знаю, но, во всяком случае, дожить думаю до осени, т. к. начал писать. Но вот тут имею к Вам просьбу:
1) Прошу Вас ко мне приехать, т. к. есть работы, которые хотел бы Вам показать.
2) Привезите мне, пожалуйста, спичек, табаку, чайку, соли, табаку — махорки или папирос, сахару.
3) Возможно, нужно достать краски, белил, зеленой, желтой, цинковой, лимонной и других. Возможно больше.
4) Холста, хотя не грунтованного, — и один фунт клею, два фунта гипсу и скипидару необходимо. Писать хочется, и здесь много нового. Что взял с собой, уже все вышло. Может быть, есть в Школе.
5) Необходимо достать два женских костюма 30-х годов для натуры. Здесь я живу в замечательном старом доме, и есть подходящий фон и колорит.
Надеюсь, что Вы не удивитесь моей просьбе, т. к. трудное время меня заставляет для дела обратиться к Вам. Но у Вас тоже, наверное, много хлопот, все же посодействуйте мне и, что возможно, устройте. Костюмы мог бы достать Дьячков[258], адреса не знаю, он работает в конторе театров, можно узнать там же у Леонида Львовича Исаева[259]. Он попросит Елену Константиновну Малиновскую[260] дать мне два старых костюма из Онегина — цвета безразличны.
Прошу прошения за беспокойство, но обращаюсь к Вам как желаюший добиться толку из дела.
Пожалуйста, приезжайте, насчет питания — скоро можно будет новый хлеб.
Кланяюсь [Помню].
Уважающий Вас
Адрес скажет ученик.
Станция Удомля — Островно, где живу.
ОР ГТГ. Ф. 230. Ед. хр. 42. Лл. 1–2 об. Автограф
[До 15 октября 1919 г.], ст. Удомля, им. Островно
Дорогой Иван Кондратьевич!
Тщетно ждал Вас. Я понимаю, что теперь трудно приехать. Я думаю дожить, если Бог приведет, здесь до 15 октября, а потому все жду Вас. Может быть, приедете с Леней[261]. За посылку благодарю Вас очень — за краски, которые от Вас привез Соколов[262]. Вандик[263] и твердые охры разведу своей слезой и, когда приедете, выкрашу Вас за то, что хотите изорвать мои картины. Я работаю, но горе — нет свету, свечей, керосину. Я же пишу, люблю писать сумерки. Это поэзия, и вот — пришлите, привезите, если найдете. Написал несколько, более конченных, вещей — теперь пошло хуже — дожди, нет модели. В общем, жалею, что не поехал в Итларь[264].
Кто всех удивил — это Леша[265]; он так написал, что куда угодно — в Париж, никому не подражает, рисует замечательно.
Вот еще горе — столько Коровиных развелось похоже на меня, что такой, как я, рад, что Леша сам по себе.
Прошу Вас, дайте Анне Станиславне Барановской[266] под расписку от Вас за мой счет три тысячи рублей — на дрова и жизнь. Знаете ли, что мне нужен Ваш серьезный совет — где мне жить: здесь, в Москве или Итлари.