Но сыпал снежок, сыпал тепло и ласково, и старые улочки с фонарями и лампочками над подъездами, с полуосвещенными окнами и мрачными стенами были красивы.
Почему-то он вспомнил Юру, Гагарина Юру, своего младшего доброго друга, которого сейчас уже нельзя называть просто по имени, и подумал: «А он ведь, кажется, не был здесь?..»
И еще подумал: «Черт с ними, что не пустили в гостиницу! А я — тут!»
Ради этого и в самом деле стоило сюда приехать.
Выбравшись из каких-то улочек-переулочков, кривых и мрачных, он попал на площадь и увидел огромную церковь-собор. Она была высокая, даже ночью, устремленная ввысь, и чем-то очень знакомая.
Чем?
Да, были такие же. Где? В годы войны?.. Да, в годы войны. В Германии, в Австрии, в Венгрии, в Чехословакии? И там такие соборы, но этот собор…
И он вспомнил… Краков. Сорок пятый. Январь. Тогда был спасен город, тогда хоронили погибших. Рядом был собор, такой же, почти такой же, и, когда опускали в могилы завернутых в плащ-палатки друзей, собор вдруг заговорил, словно вздохнул: заиграл орган. Кто-то из поляков вдохнул жизнь в мехи органа, и звук его — трагический и мужественный — заглушил наш слабый военный оркестр.
И тогда рядом была Нина. Военфельдшер. Нина Королева. Нина Федоровна. Москвичка. Его ровесница. Почему-то из отряда морской пехоты. И морская пехота брала Краков. Все это роднило его с ней, и не только это. Но просто он был глуп в то время, восемнадцатилетний младший лейтенант. А ведь, кажется, она… В Дрездене они виделись мельком, а потом в Праге. А что было потом?.. В Австрии и Венгрии он ее уже не видел.
Ночной город. Зима. Снег. Мягкая погода. И рядом — собор, такой памятный, хотя…
Все равно хорошо. Пусть не пустили в гостиницу — хорошо. Пусть это глупая командировка — хорошо. Пусть…
Рядом с собором, а потом и на соседних улицах он заметил афиши, скромные и большие, русские и местные, и опять открытие: здесь, в этом соборе, оказывается, — концертный зал и органная музыка.
Ничего он не понимает в органной музыке. Вообще — в музыке. Но это надо, пожалуй, послушать…
Под утро захотелось чуть отдохнуть. Сегодня у него лекция в университете. Он, конечно, расскажет студентам обо всем, о чем можно рассказать, и о том, если отбросить скромность, что во многих летающих аппаратах есть доля его работы, а вернее, во всех их участвуют сотрудники его лаборатории, потому что без горючего, как все понимают, ни автобус не пойдет в рейс по земле, ни более сложные машины… в небо. И здесь, на этой земле, как он знает, есть его прибор, а точнее, их прибор, который изготовлен в его лаборатории, для проверки и подтверждения действия горючего при высоких скоростях и большой атмосферной нагрузке. А потом у него должна быть встреча с профессорами университета, и еще в Академии наук, и, кажется, в обществе «Знание».
Он пошел в сторону вокзала, чтобы хоть там найти стул и чуть-чуть посидеть, но вдруг по пути увидел ночное кафе. Это было просто чудо! И когда он вошел туда и с него взяли четыре рубля («Сегодня без программы»), он был счастлив и доволен, оказавшись в тепле и в звуках шумной музыки.
Милая женщина подошла к нему, как только он сел за отдельный столик, и сказала:
— Добрый вечер! Сверх положенного будете заказывать? Вы один?
Ему понравилась эта женщина, и вся уютная обстановка кафе, и вежливость, к которой он не привык, и потому он ответил:
— Добрый вечер! Все, что вы посоветуете. Я один. — И добавил, уже шутя: — Только с учетом сохранения моей талии! Хорошо?
Женщина, кажется, вспыхнула и поразилась:
— Ну, вам ничего, по-моему, не грозит. Вы такой элегантный…
В эту минуту он почему-то подумал о концертном зале в соборе и о том, что надо с утра не забыть взять билеты. А то вдруг это сложно?
Как все это было — не скажешь.
Она назвалась Олей, но он спросил отчество.
— Васильевна, — сказала она.
Он как-то не мог называть ее без отчества, хотя она — девочка рядом с ним, очень уж молода.
Когда она подходила к его столику, и о чем-то спрашивала, и надо было что-то отвечать, он отвечал ей и говорил даже какие-то несвойственные ему слова, но неизменно:
— Ольга Васильевна…
В кафе теперь звучала тихая, но непонятная, утробная музыка.
— Вам нравится?
И он говорил:
— Нравится.
Ольга Васильевна была красива, внимательна и страшно молода, и он не мог ее обидеть. И ему было хорошо здесь.
Под утро, когда закрывалось кафе, они вышли вместе. Так случилось. Какая-то его фраза, и Ольга Васильевна попросила его:
— Вы меня подождете? Я мигом. Но только на улице и не рядом с кафе. Чуть левее. Ладно?
Он ждал, и потом они вместе шли по ночному городу, хотя по часам уже было почти утро, но зима — это зима, и до рассвета было далеко.
— А вы не были замужем? — спрашивала она.
Смешно было отвечать на этот вопрос, но еще неразумней оговаривать ее («замужем», а не «женат»), она и в этом — сама юность, молодость.
— Нет, не был… Как-то не получилось.
— А почему? — спрашивала она.
— Да как вам сказать, Ольга Васильевна? Любил когда-то одну женщину, но это давно было, на войне… А потом… Так ничего и не сложилось…
— И детей нет? — неожиданно спросила она.
Он смутился и пошутил:
— Раз жены нет, то, конечно, и детей…
Как себя вести с ней, о чем разговаривать — право, он не знал. Но ему почему-то было безмерно радостно, что она идет рядом с ним, такая молодая и красивая, и он вроде бы не противен ей, нужен.
Сколько ей лет? Двадцать, двадцать два?
Поверив в себя, он спросил.
— Двадцать шесть, — ответила Ольга Васильевна. — Всего двадцать шесть. Но, знаете, как я завидую вам и вообще таким людям, как вы. Войну прошли, все у вас… А мы? Мне, например, с моими ровесниками как-то неинтересно, скучно.
Еще они говорили о тресте столовых и ресторанов, где работает Ольга Васильевна, где ее все хвалят и даже на Доску почета повесили ее фотографию, увы, не самую лучшую, и о кафе, которое знаменито в городе и где все девочки очень стараются, поскольку сфера обслуживания сейчас — главное, и об этом всюду говорят. И еще о чем-то…
«Влюбился! Дурак! Идиот! Влюбился! Зачем?» — думал про себя он, слушая Ольгу Васильевну.
Услышал:
— А вы?
— Что я?
— Вы не в сфере обслуживания работаете?
Он смутился:
— Что вы, Ольга Васильевна! — А, подумав, добавил: — Впрочем, в какой-то мере…
И правда, почему его дело — не сфера обслуживания! Это даже забавно, что Ольга Васильевна подсказала ему такую мысль.
Над городом появились тучи, и начался снегопад. Сильный, захлестывающий лицо, с ветром. Ольга Васильевна прижалась к нему, взяла под руку, и они невольно заспешили.
Чтобы не молчать, провожая ее, он задавал дурацкие вопросы:
— А вы замужем?
— А ребята?
— А мама с папой?
Ольга Васильевна отвечала.
Оказывается, и у нее не сложилось. Был муж, Петя, лейтенант. Очень хороший муж и человек прекрасный, но молодой, и они как-то не нашли друг друга, хотя она приехала сюда ради него из Новосибирска. Может быть, в чем-то и она виновата. Она — человек здравый и все понимает, и не надо сваливать свои недостатки на мужчин. Но так уж случилось. А дети? Это ужасно. Были дети, но умерли. И папы с мамой нет.
«Интересная, глубокая, — подумал он. — Хотя и очень молода… Я рядом с ней…»
Но ему опять было очень хорошо.
Дом Ольги Васильевны был почти рядом с собором.
— Зовите меня, пожалуйста, просто по имени! — попросила она. — А то мне как-то неловко. А мы завтра увидимся? — И рассмеялась: — Почему «завтра», сегодня?
И он назвал ее по имени.
— В самом деле, а что, если мы сходим в этот собор на концерт органной музыки, Оля? Я бы билеты взял. Как вы смотрите?
— Прекрасно! — сказала она. — Отличная идея! Я ведь сама никогда не была, а все говорят: интересно…
Он поцеловал ей руку, что делал нечасто.
— Какой вы, право! — смутилась она.
— До вечера, Оля!
В семь утра, еще побродив по городу, который теперь ему казался таким прекрасным, он подошел к гостинице. Какие-то шумные иностранцы выходили из дверей, и он рискнул войти и спросить:
— Номер? Как?..
И тут — необычное. Администраторша чуть не бросилась на него с потоком любезностей:
— Ну, зачем же так?.. Как — вы! Такой человек! Да вы бы вчера!.. Кстати, вас с наградой можно поздравить? Наслышаны, наслышаны! Не скромничайте, не скромничайте! Но, право, какой вы скромник! Так появиться и даже фамилию не назвать. А вами тут уже все интересуются. И мы вас ждали! Люкс вам, по высшему разряду…
К вечеру он уже встретился и со студентами, и с профессорами университета, и выступил в обществе «Знание», где все было как-то непривычно, волнительно, но хорошо, и успел еще взять билеты на концерт. Это его беспокоило.
Они встретились с Олей, как договорились, без четверти семь, прямо у собора.
А потом был концерт. Орган. Бах. Оркестр и хор. Гендель. Чайковский. Гайдн. Бетховен. Бородин. И совершенно неизвестные прежде, даже по фамилиям, Экклс, Регер, Франк, Букстехуде.
Оля сидела рядом и слушала, а когда зазвучала прелюдия и фуга Ре мажор, он забыл обо всем, и оказался в Кракове, в январе сорок пятого, и увидел Нину, Королеву Нину Федоровну из отряда морской пехоты. А хоронили тогда Каляева Васю, фоторазведчика Костю Николаева, младшего лейтенанта Соловьева из их части и еще многих — из других. И из отряда морской пехоты, где была Нина…
И когда Оля тронула его за руку и что-то прошептала, он не понял:
— Что, Нина?
Но и она, видно, не поняла, что он ошибся, и не обиделась:
— Я говорю, что если эти билеты в сорок девятом ряду стоят рубль пятьдесят, то сколько же стоит первый ряд?
Он не стал ничего объяснять, хотя первый ряд тут не лучший, он под самым органом, но бог с ним.