Однако никакого оправдания Яров придумать не успел и притух.
— Она сережку потеряла. Золотую. Маленькую, — выдал я свою версию.
Химоза с подозрением посмотрела на взлохмаченную Нину, и все тоже посмотрели. В ушах у неё с двух сторон висело по два больших кольца.
— Пирсинг, — нашлась Емельянова. — Из брови. Как у меня.
— Что? — как подстреленная корова заревела Сталина Августовна. — Что вы из меня дуру делаете!
Она схватила Трифонова за локоть и потащила к двери.
— А я-то что? — удивленно прохрипел он.
— А то, что паршивая овца всегда стадо портит.
— Я ничего не сделал, — он то и дело останавливался, и ей приходилось тянуть его насильно. — Возьмите лучше Ярова, пока вас не было, он тест отказывался писать. А я не отказывался.
— Это ты директору расскажешь.
И тут среди всей общей суматохи и галдежа вдруг раздался спокойный голос Дятла:
— Сталина Августовна, а третий пункт тоже делать? Мы, кажется, этого не проходили ещё.
Химичку точно ушатом ледяной воды окатили.
— Никакой тест мы не пишем! Вы этого не заслужили.
— Как не пишем? — поразился Дятел. — Я уже два номера сделал. А вот третий не могу понять, похоже, вы нам этого не объясняли.
— Мы не могли чего-то не проходить! — рявкнула она.
— Вот и я тоже так подумал. Но тогда как здесь провести качественную реакцию на катион?
— Ну-ка, покажи, — Сталина Августовна выпустила Тифона и склонилась над партой Соломина.
И пока она разбиралась с ним и этими реакциями, все претенденты на поход к директору осторожно расползлись по своим местам. Сели и притихли. Нина на цыпочках прокралась к двери и тихонько выскользнула в коридор. А через несколько минут к нам пришла Наталья Сергеевна, чтобы сделать объявление о том, чтобы мы не забыли про субботник, и что в конце ноября у нас в школе будет проходить концерт, и желающие на нем выступить должны подойти к ней и записаться. Когда же она закончила, и прозвенел звонок, Сталина Августовна была всё ещё так поглощена вопросом Дятла, что о своих угрозах совершенно позабыла.
Глава 16
Школа с интересом обсуждала происшедшее на нашем уроке, и ключевой темой стало препирательство между Трифоновым и Яровым насчет Нины.
Криворотов был очень доволен, что Тифон так выступил, и это понятно. Я отлично помнил их ночной заговор.
Зою же Трифонов всячески избегал, и поговорить с ним она смогла только, когда мы остались поднимать стулья в кабинете литературы.
— Использовать Нину в своих разборках с Яровым, это — низко, — заявила она, остановившись в конце класса.
Волосы высоко забраны, спина ровная, руки скрещены на груди, губы поджаты. Училка, да и только.
Такой строгой я её прежде не видел, даже когда ругалась в боулинге.
— Слушай, Зой, прекрати. Мне и дома этого хватает: "высоко" — "низко", — Тифон старательно отворачивался, делая вид, что занят стульями. — Когда ты в шестом классе трепала всем, будто Нину взяли из детского дома, то как-то несильно переживала за её чувства.
Зоя негодующе вспыхнула:
— Мне было двенадцать. И между безмозглостью и подлостью есть большая разница.
— Да я пошутил просто. Чего ты так напряглась?
— Это не шутки, Андрей!
— О! — он застыл со стулом. — Ты чего, правда, так разозлилась?
— Ничего я не разозлилась.
— Нет, разозлилась, раз называешь по имени. Чем ты недовольна? Единственное, где я лажанулся, так это когда она упала.
Зоя подошла к нему.
— Тиф, пожалуйста, не делай так. Я тебя очень прошу. Пусть это будет кто угодно, но не нужно клеить Нину. Она же моя сестра. Мне неприятно.
— А если она мне нравится? — с ироничной заносчивостью он всё же ответил на её требовательный взгляд. — Чего ты сразу гадости думаешь?
— Если бы тебе кто-то нравился, я бы сразу поняла.
Однако в голосе уверенности не прозвучало.
— Поняла бы? — Тифон усмехнулся. — Зой, и как бы ты это поняла?
Она встряхнула головой, и заколка опасно подпрыгнула, норовя вот-вот соскочить.
— Ты бы понял, если бы мне кто-то нравился?
— Я тебя как открытую книгу читаю.
Он подшучивал, но Зоя была настроена крайне серьёзно.
— Я тебя тоже, поэтому прошу заканчивать с такими играми.
— Не волнуйся, ничего плохого Нине не сделается. Она, знаешь, сколько баллов в рейтинге популярности сегодня набрала?
— Вам всем только и нужно, что на публику работать. Что ты, что Яров, что Криворотов. Нина тоже. Только один Никита нормальный.
Тифон промолчал. Просто пошел по ряду, молча поднимая стулья. Зоя продолжила выговаривать ему, но он не отвечал. Тогда она принялась снимать стулья обратно. На пятом снятом стуле он остановился и попросил "прекратить раздувать гимор из-за какой-то фигни". Но Зоя стала ёрничать, что истинные чувства — это не фигня и стесняться их не нужно. В итоге Тифон пнул парту так, что чуть стулья не посыпались, и ушел.
А когда дверь за ним захлопнулась, от Зоиного запала не осталось и следа.
Я специально не стал ничего обсуждать, но стоило выйти на улицу, она сама завела разговор.
— Думаешь, я неправа?
Не знай я о планах Лёхи, посчитал бы, что Зоя чересчур серьёзно отнеслась к глупому, незначительному эпизоду. Но она сама тут же принялась оправдываться:
— Я же вижу, что это какая-то провокация. Он что-то задумал. Но это очень плохие игры. Опасные.
Мы остановились возле толстого серого дерева со скрюченными ветвями, сквозь них мягким негреющим потоком лилось солнце и желто-бурая листва под нашими ногами была насквозь пропитана этим нежным лёгким светом.
Зоя уже сняла заколку, она часто так делала, когда уходила из школы, и чуть ли не по самый нос обмоталась шотландским палантином. Её нежное лицо в обрамлении переливающегося на солнце золота волос тоже казалось золотым.
— Может, она и в самом деле ему нравится? — попытался я немного её успокоить.
— Шутишь? — рассмеялась, но потом задумалась. — Да нет, вряд ли. Нине он всегда нравился, а она ему нет. Нина дерзкая и надменная, а он беззащитных любит. Да я бы первая узнала о таком. Мы с Лёхой сто раз советовали ему завести себе девушку. Он даже встречался пару раз по нашей наводке. Но потом устроил скандал, чтобы мы оставили его с этой темой в покое.
— Я его понимаю.
— Ты, Никита, знаешь, чем мне нравишься? — Зоя посмотрела на меня так, что я аж дышать перестал. — Ты уравновешенный и рассудительный. И что молчаливый, тоже хорошо. Сразу чувствуется, живешь в согласии с собой, и никого не напрягаешь. Такой бесконфликтный и понимающий.
Слышал бы её Дятел.
— А пойдем погуляем в лесу? — неожиданно предложил я, чувствуя внезапный подъем и непривычное головокружение.
— А, пойдем! — словно ожидая нечто подобное, согласилась Зоя.
Она сказала, что я ей нравлюсь, и всю дорогу я мог думать только об этом. Так что почти не слушал ни про "нерв" Трифонова, ни про его загрузы, ни про злость, ни про то, как на днях он шуганул её дачного приятеля и пообещал переломать ему ноги.
Но, когда дошли до леса, я всё же не выдержал:
— Зачем тебе оправдываться? Ты сказала, что использовать людей в личных целях — низко. И это правильно.
— Спасибо, — она вздохнула с явным облегчением, и дымчатые глаза наполнились тем же мягким светом, что и всё вокруг. — Не люблю обижать людей. Особенно близких. И ссориться тоже не люблю. Не знаю, что на меня нашло.
Деревья в лесу стояли лёгкие и безмолвные, с черными влажными стволами, чуть прикрытые золотисто-гранатовой листвой. По дорожкам гуляли притихшие и околдованные умиротворенностью леса люди.
Зоино бордовое пальто, красно-зеленый палантин, рыжие волосы и моя горчичная куртка, как нельзя лучше вписывались в эту сочную октябрьскую палитру, словно какой-то художник задумал сделать нас частью своей романтической картины.
Совершенно опьяненный сладковатым запахом листьев и свежестью Зоиных духов, я шёл рядом с ней и отчетливо понимал, что это и есть тот самый шанс. Вытащил руку из кармана и уже почти коснулся пальцами её ладони, как вдруг вспомнил, что нравлюсь ей тем, что "не напрягаю", и испугался.
А вдруг она почувствует себя неловко, замкнется, и больше мы не сможем нормально общаться? Мне бы этого очень не хотелось. Поэтому я принял решение подождать и посмотреть, как пойдет. Всё и так складывалось чересчур удачно.
Прошли наискосок по тропинке и выбрались к ЛЭП. За месяц здесь всё очень сильно изменилось.
Высокая трава пожелтела и опушилась мохнатыми кистями, кусты облетели, а высоковольтные опоры стали казаться выше и ещё сильнее напоминали космические станции. Освещенный холодным солнцем воздух точно блестел. Черные толстые провода над нашими головами минорно зудели. Одна из двух сидевших на них ворон, завидев нас, раскаркалась и улетела, а вторая — любопытная, осталась.
Зоя кинула рюкзак на бетонную плиту, и мы сели у подножья вышки.
— Раньше везде был лес, — сказала она, окидывая взглядом всё вокруг. — Никаких домов и дороги. Классное место, когда тебе двенадцать. До самой зимы здесь зависали. А теперь вот эта Башня смерти выросла.
Я посмотрел на возвышающуюся в отдалении бежевую с коричневым балконным рядом многоэтажку. Выглядела она безжизненной и неуютной. По обе стороны от дома сиротливо торчали два башенных крана — красный и жёлтый, а на крыше трепыхались куски зеленой строительной сетки.
— Но вид оттуда красивый, ничего не скажешь, — Зоя тоже разглядывала дом. — Я бы хотела там жить, но придется продать ту квартиру. При том, что Дядя Гена ни копейки не дал, когда мама с бабушкой её покупали.
— Тогда почему вы ему что-то должны?
— Потому что по закону, после смерти человека, его имущество должно распределяться поровну между ближайшими родственниками. Бабушка завещание переписать не успела, — Зоя отмахнулась, пытаясь прогнать неприятные мысли. — А может, этот дом так и простоит без жильцов до тех пор, пока сам не разрушится.