Я поднялся на стрелу. Ноги подгибались. Конструкция дико качалась из стороны в сторону. Вытащил из-за пазухи кусок сетки, крепко привязал, скинул вниз.
Сверху было видно, как пожар расползается по крыше. В полу образовались трещины, должно быть, двадцать пятый уже горел. Через сизые клубы дыма я смог увидеть, что Зоя, медленно, на прямых ногах передвигается вдоль красной стрелы, держась за центральную поперечную балку.
Под ложечкой тревожно засосало. Ещё полчаса назад она «выключалась». Что будет, если это произойдет с ней на кране?
Звёзд больше не было, ТЭЦ больше не было, земли тоже не было, ничего больше не было.
Глянул вниз, парни всё ещё находились на крыше. Жар, должно быть, стоял там очень приличный. Оба отчаянно жестикулировали и я понял, что Трифонов уговаривает Ярова лезть, а тот не хочет.
Я бы, конечно, вытащил первым Дятла, но когда дело доходило до помощи, дискриминацию полов никто не отменял.
Аня оказалась сильной и ловкой. Очень проворно поднялась по сетке, нижний конец которой придерживал Дятел. А когда добралась до балки, я ухватил её за локоть и втащил наверх. Потом мы вдвоем подняли Яну. Всё то время, пока лезла, она держала свою дурацкую папку в зубах. Думал, выпустит, но она добралась с ней до самой стрелы.
— Передай Дракону, что я вернусь за ним! — быстро переставляя ноги между перекрестиями ферм, Аня решительно двинулась в сторону кабины крановщика.
— Помоги мне, — попросил я Яну, торопливо последовавшую за сестрой.
Её лицо исказилось гримасой печали и сочувствия.
— Извини. Я только отражение.
Кто-то из парней на той стороне упал на колени. Глаза слезились, и в черноте видны были лишь силуэты. Но по отдаленному визгу Зои, я понял, что это скорей всего Трифонов.
Дятел, то и дело пугливо озираясь на огонь, повис мешком на конце сетки. Щёки и нос у него были красные, а волосы мокрые.
— Подтянись немного! — крикнул ему я, но бестолку.
Он то и дело съезжал вниз. Сетка была жесткая и шершавая. Ладони быстро стирались, и с каждым разом тянуть становилось всё больнее.
— Ну, сделай хоть что-нибудь!
— Я стараюсь.
Я видел, что он старается и чуть ли не плачет от бессилия.
— Обвяжись сеткой!
Дятел попробовал обмотаться концом, но у него ничего не получалось. Я увидел, как трясутся его руки, дрожат плечи и кудряшки и вдруг испугался, что если сейчас у него случится приступ, то я уже точно не смогу ничего сделать.
Потом вспомнил, что Трифонов вернулся за Яровым. Чёрт, пусть Зоя и не видит, и даже в мою сторону не смотрит, но чем я хуже! Хорошо додумались нарвать несколько кусков сетки. Привязал ещё одну такую же и съехал по ней вниз. А как только ноги коснулись крыши, Дятел бросился и снова стал обниматься. Что ж за ребенок-то такой!
Жара стояла невыносимая, дышать почти невозможно. Голова мигом закружилась. Было ясно, если мы сейчас же не влезем, то через несколько минут просто потеряем сознание. Жженый резинистый вкус уже ощущался на языке и в горле.
Крепко перевязав сетку Дятла вокруг его пояса, я полез по второй обратно. Довольно легко влез. Снова потянул. Оторвал его от земли. Поднял на метр где-то. А потом не пошло. Застопорилось. Тянул, тянул, через балку перекинул, но всё равно никак. Ни туда, ни сюда. Жадно хватая ртом воздух, Дятел начал сникать, вот-вот норовя потерять сознание.
Я и сам уже плохо соображал. Перебросил часть вытянутой сетки через соседнюю балку так, что образовалась петля, а затем, ухватился за эту петлю, и уже ни о чем не думая, спрыгнул вниз. В первый момент дух захватило и, если бы не окутывающая всё кругом чернота дыма, наверное, умер бы от страха, но в итоге просто повис, болтаясь в изнеможении и серости. Из меня получился отличный противовес, и Дятла быстро подняло наверх. Он неуверенно вскарабкался на стрелу, но выпрямляться не стал. Полез сразу внутрь, между перекрестием балок. Заполз и забился, как щенок.
— Отвяжи от себя сетку, — прохрипел я. — А то я могу тебя обратно сдернуть.
Послушался. Кое-как отвязал.
Я поднапрягся и вновь оказался на стреле, на этот раз уже рядом с ним.
— Ну, вот видишь, — с трудом переводя дыхание, попытался приободрить его я. — Может, даже зря звонили домой и прощались.
— Я не прощался, — всхлипнул Дятел.
— Но ты сказал бабушке передать всем, что ты их любишь и всё такое.
— Я всегда так говорю, просто, чтобы знали, как я к ним отношусь.
Взгляд упал на соседнюю стрелу. Кто-то уже помогал Зое, очень настойчиво и торопливо ведя за собой, но этот человек был один. Почему всего один? Неужели Яров так и остался на крыше? Первый этаж с той стороны тоже был охвачен пламенем, гораздо более сильным, нежели на крыше. Так что нам, можно сказать, очень повезло.
Пригляделся хорошенько, и вдруг разобрал, что это Лёха. Изо всех сил заставляет Зою идти. Страшное, очень тревожное зрелище. Будто что-то случилось. Будто случилось нечто плохое. Я даже предположить боялся.
Мы же с Дятлом влезли. Даже мы влезли!
Со страшным грохотом кусок крыши, где раньше был чердачный домик, провалился. Безумное, немыслимое зрелище, как разверзшийся жерлов вулкана. Огонь в нем переливался всевозможными цветами и ревел.
— Мамочки, — прошептал Дятел.
Серое облако раскрасилось тысячей оранжевых искр.
— Никита, что делать? — в красно-желто-черном свете его глаза блестели.
— Вылезать, — оставаясь на месте, мы могли задохнуться в любую минуту. — Всё, шевели конечностями.
Обхватил руками боковые стойки, я поднырнул под проходящей по центру верхней балкой, выпрямил дрожащие коленки и, перевернувшись лицом к стреле, навалился на неё телом.
— Видел? Это не сложно, — с выдохом облегчения прокричал я и сделал несколько шагов в сторону кабины, но Дятел не шелохнулся. — Прекрати! Я бабушке обещал, что с тобой всё нормально будет. Пожалуйста, пойдем.
Голос у меня был странный, не слушался и ломался, как в двенадцать.
Но он не отзывался, сидел, свесив голову, смотрел вниз и качал ногами.
Пришлось вернуться.
— Послушай, твой папа был героем, помнишь? Он ничего не боялся. Ты же его сын, слышишь? В тебе же должна быть хоть капелька его генов?
— У меня мамины гены.
— Ничего не мамины! В драку бросился, пистолета не испугался, из дома ушел! Ты ещё какой смелый. Ну-ка быстро вставай!
Я осторожно перевязал один конец сетки к себе, а второй к его поясу, и помог подняться на ноги.
— Не нужно, — запротестовал он. — А вдруг у меня от страха приступ случится, и мы вместе упадем?
— А какой смысл мне оставаться, если ты упадешь? Я всё равно никому, кроме тебя, не нужен.
Сделал два шага. Он повторил. Мы стали медленно передвигаться.
— Знаешь, когда ты есть, то и во мне есть какой-то смысл.
Он тяжело дышал и недоверчиво смотрел, будто в любой момент мог опять забиться внутрь конструкции.
— Если тебя не станет, то и меня тоже. Понимаешь?
— Нет.
Прошли ещё несколько шагов.
— Знаешь, что только через других можно узнать себя?
— Как это?
— Вот представь, родился ты на необитаемом острове. И предположим как-то выжил. И даже живешь себе припеваючи один одинешенек. Но как ты узнаешь, кто ты? Как поймешь, что ты — это ты? Как определишь, хороший ты или плохой, глупый или умный, человек ты вообще или может и не человек вовсе? У тебя не будет ни точки опоры, ни системы отсчёта, ни самосознания.
Мы продвинулись ещё дальше, стрела шаталась уже не так сильно. Когда я замолчал, Дятел попытался посмотреть вниз.
— Не смотри, — крикнул я, потому что под нами сквозь сизую дымку начала проступать далекая и головокружительная земля, и принялся плести всё подряд, что приходило в голову, о чем я часто думал сам, так пока окончательно ничего и не решив.
— Людям очень нужны другие люди. Они даже сами не понимают, как нужны друг другу. Злятся друг на друга, обижаются, считают, что они особенные и неповторимые. Иногда даже мечтают о том, чтобы все исчезли, но именно другие делают тебя. Любой человек одинок сам по себе, но и одиночество возможно только при условии существования других людей. Всё это наполняет жизнь смыслом.
На какой-то миг в его глазах промелькнул живой интерес:
— Ты хочешь сказать, что существование каждой личной вселенной невозможно без единого взаимодействия с другими вселенными?
Я случайно опустил глаза на скопище игрушечных машинок и суетящихся человечков, и чуть не поседел. Ладони вмиг вспотели и опасно заскользили по металлу.
— Короче, Вань, ты понял, да? Ты понял, что я очень рад, что переехал к вам? И хоть ты меня часто злишь, я бы не хотел от тебя никуда уезжать.
На тёмном уже декабрьском небе были вновь различимы холодные, безразлично взирающие на нашу глупую, суетящуюся борьбу за такую бессмысленно короткую, с точки зрения звёзд, жизнь.
— Только не думай, что я с тобой прощаюсь. Это просто, чтоб ты знал, как я к тебе отношусь.
Глава 40
Спускались с крана по дрожащей металлической лесенке внутри круглого узкого ограждения, и шаг за шагом, ступенька за ступенькой я будто передвигался по сумрачному тоннелю скопившихся мыслей, чувств и переживаний. Постепенно адреналиновый подъем сменялся новым приступом страха от осознания того, что могло случиться и ужасом перед тем, что вероятно произошло. В глазах ещё плясало огненное зарево, и я то и дело поднимал голову, чтобы убедиться, что Дятел спускается за мной. Всё же я был прав, когда говорил Трифонову, что видеть в опасности другого, гораздо страшнее, чем находиться в ней самому. Потому что пока лез на стрелу и карабкался туда-сюда по сетке, я не боялся. Но видеть детские, напуганные глаза Дятла, который ждет от тебя помощи, было невыносимо.
Слушая невнятные выкрики внизу, я отчаянно запрещал себе думать о том, что не все из нас смогли благополучно выбраться из этого тупого приключения, однако как бы я не боялся этих предательски болезненных мыслей, они всё равно проникли внутрь меня и закружили в своём душераздирающем вихре.