йстве и внешней обрядности. «Царство Божие», якобы обретаемое на путях такого благочестия, делает, в глазах его обретших, чем-то постылым само явление Церкви. Движение это буквально потрясло протестантскую церковность до самого основания. С другой стороны, рождается так называемый «квиетизм», то есть успокоенность — не тот мир, покой и тишина, которые достигаются о Духе Святе, а равнодушие, безразличие, теплохладность, возведенная в принцип: полная не обеспокоенность своего духа. Самый непривлекательный этот облик протестантизма особенно в сопоставлении с духом аскезы и подвига подлинной церковности.
Поскольку протестантизм не знает жизни духа, для него остается далеким самый смысл аскезы. Она претит ему в повышенной степени. Тут легче всего усвоить иноприродность протестантизму подлинной церковности. Разительный контраст тут обнаруживается наглядно: с одной стороны, протестантизм озабочен явлениями Духа, проникнутый уверенностью в своей уготованности для восприятия этих явлений — и тут же, с другой стороны, полное неведение этих явлений в их подлинной сущности, а потому и подмена их всяческими суррогатами. Смягчает, так сказать, вину и ответственность протестантского сознания, в этом отношении вообще свойственная протестантизму, обезоруживающая наивность в его обращении с подлинными церковными ценностями. Чтобы дать о ней некоторое представление, приведем несколько характерных иллюстраций.
Лютер рвал с Церковью, никакого значения не придавая преемственности. «Избранник общества, говорил он, будет истинным пастырем точно так же, как если бы его посвятили все епископы и папы». Но, вместе с тем, то не было бы пренебрежением к Вере отцов и открытием полной свободы совести. Еретичества тогда боялись, как чумы. Наивно, но и трогательно звучат заключительные строки отдела о Церкви Краткого катехизиса Мартина Лютера:
— Видимая Церковь тоже едина?
— Нет, есть множество вероисповеданий, называющихся церквями, именно, кроме евангелическо-лютеранской, еще греческая (православная), римско-католическая и реформатская.
— Было ли так сначала?
— Нет, от единой, истинной, видимой Церкви с течением времени отделились другие.
— Где единая, истинная, видимая Церковь всех времен?
— Где в первоначальной чистоте преподается Слово Божие и совершаются Таинства по установлению Христа.
— В какой церкви это так соблюдается?
— В евангелическо-лютеранской.
— Не возникла ли она только 300 лет тому назад?
— Да, по имени, но не по учению.
— Итак, учение ее не новое?
— Нет, у нее учение Апостолов и пророков и всей древней христианской Церкви.
— Из чего это видно?
— Из их символов, которые суть: Апостольский, Никейский, Афанасиевский, Аутсбугское исповедание вместе с его апологией, Шмалькальденские артикулы, оба катехизиса Лютера и формула конкордии.
— Из какого символа видно, что у нее учение Апостолов и пророков?
— Из всех.
— Из какого символа — что у нее учение всей древней христианской Церкви?
— Из Апостольского, Никейского и Афанасиевского.
— Почему же она, однако, называется также лютеранской Церковью?
— В благодарность человеку Божию, преобразившему Церковь, т. е. восстановившему в христианстве чистое учение и правильное употребление таинств.
— Какими двумя главными учениями отличается наша Церковь от всех прочих?
— а) Что мы из одного только Священного Писания можем научиться во что веровать и как мы должны жить, и б) что мы имеем оправдание единственно благодатью через веру, без всяких человеческих дел и заслуг.
— Почему наша Церковь пришла именно к этим двум главным учениям?
— Потому, что пророческое, первосвященническое и царское служение никому не приличествует, как только Христу Господу, и никто не имеет права касаться этого.
— Как мы должны относиться к другим вероисповеданиям?
— Мы должны высоко ценить то, что нас с ними связывает, и не считать маловажным то, что нас с ними разделяет.
Так излагался в популярном и на русский язык переведенном издании проповедника Каспари катехизис Лютера.
Тут перед нами протестантизм в своей исходной примитивности. Как мы уже сказали, в нем было закапсюлировано — логике вопреки — некое живое содержание христианства, которое, поскольку оно сохранилось, оставалось чем-то положительным и содержательным. В наше время в значительной мере это — уже нечто изжитое. В своем историческом росте протестантизм все больше становился широкими скобками, в которые могли быть умещаемы разные образования, частично церковные или даже уже никакой церковностью не обладающие, а являющиеся т.н. сектами. Эти образования, в свою очередь, давали возможность слагаться в их составе всевозможным уклонам, меняющимся по месту и времени. Не только от христианской церковности, но даже уже и от христианской культуры тут оставалось все меньше и меньше чего. Мы отмечали без благодатный мистицизм, пиетизм, квиетизм... Можно назвать еще хилиазм разных оттенков — желание на земле устроить Царство Небесное. Можно указать на всякие формы рационализма и вольнодумства, мечтательства и резонерства, в связи с постепенным перенесением учения веры с кафедры проповеднической на кафедру университетскую. Хранение исходных традиций, являющих протестантское благочестие, становилось все больше делом своего рода «бытового исповедничества.» Свобода суждений и исследования растрепала постепенно все наследие Лютера и других основоположников Реформации на клочья — и в итоге не только не оставалось ничего от Церкви, но мало что оставалось, если что и оставалось, — от веры.
Несколько иллюстраций того, что являет собой современный протестантизм в его ведущих кругах, извлечем из боевой книги американского «фундаменталиста» (т. е. человека, остающегося верным традиционному протестантизму) Мак-Интайра, озаглавленной им «Реформация XX века» (1944 г.).
Непогрешимость Библии, высшего авторитета, равносильного авторитету Папы — это ли не основа протестантизма исконного? Что же говорят «модернисты»? У д-ра Буттрика, пастора пресвитерианской церкви, бывшего в 1940 г. председателем Федерального Совета, в книге «Христианский факт и современное сомнение» (1935 г.) читаем: «Буквальная непогрешимость Писания — твердыня, которую нельзя защищать». «Лишив престола Церковь, притязавшую на непогрешимость... люди возвели на вакантный престол непогрешимую Книгу. От этого ложного движения и этой тирании мы сейчас высвобождаемся — но с какими муками и борьбой языков». Книга Бытия для Буттрика — собрание еврейских мифов. Самое Воскресение Христа из мертвых для Буттрика — проблема. Он считает, что при подходе к этой проблеме мы должны оставаться «верными своему неведению». Великое «Может быть» — вот что приходит ему на память. Ни ада, ни вечной загробной кары Буттрик не признает. Жуткие слова выходят из-под его пера: «Бога, который наказывает огнем и серой на протяжении Вечности, трудно признать богоподобным. Он был бы почти сатанинским в своей жестокости и подобным дитяти по своему воображению — как маленький гадкий мальчик, обрывающий крылья у мухи. Христианская вера видит Бога — и сейчас, и потом — в образе Христа».
Другой знаменитый модернист пастор Фосдик, вызвавший среди «фундаменталистов» бурное возмущение, является проповедником по радио от имени Федерального Совета. В книге «Современное употребление Библии» он отрицает божественность Христа. «Предположим, что фраза «Иисус есть Бог» является адекватным выражением христианской веры даже в ее вероисповедных (символических) формах, значит обнаружить абсолютное невежество относительно того, что отстаивала Церковь. Такое утверждение само по себе не есть православие; это ересь». Если современный «либеральный» христианин верит в божественность Иисуса, то не потому, что опирается на какие бы то ни было формулы, а потому что он открывает его в своем внутреннем опыте. Такой христианин верит и в Троичность Бога лишь поскольку радикальность ее содержится в его духовном опыте. Не верит Фосдик в чудеса, о которых говорится в Писании — нечто аналогичное можно найти в любых религиях. Библейские чудеса — явление «антикварное,» обреченное на исчезновение в силу утверждающегося неверия в них. Отношение к воскресшему Христу? «Нам свойственно не знать, что делать с рассказами о том, как Он ел рыбу после воскресения, как проходил сквозь закрытые двери и предлагал руки и ноги испытательному осязанию Фомы». Фосдик верит в торжество добра на земле, в удовлетворение Христа, но не в «физическое» возвращение Христа, как не верит он и в воскресение плоти...
Третье знаменитое имя — др. Г. Коффин, один из вождей пресвитерианства и его делегат в Федеральном Совете. Он оставляет право за человеком определять, что есть в Библии от истинного христианства, обособляя его от элементов низших и делая тем Библию приемлемой для современного человека. Искупление для него неприемлемо. Прощение искупленное не есть уже прощение. Традиционные толкования Библии он отвергает как устарелые — в частности, ставит под вопрос и рождение Христа от Девы...
Далее др. Фр. Мак-Коннель, бывший председатель Федерального Совета, епископ методистов, автор книги «Христоподобный Бог». Ее тема — противопоставить привычному обожествлению Христа задачу уподобления Бога — Христу. Задача обожествления Христа кажется ему чем-то языческим: надо брать Христа, как характер и как идеал. Если Церковь говорит о Нем, применяя к Нему выражения богопочитания, этим она выражает свои чувства к Нему, но никак не делает Его Богом. Практически мы должны из опыта Церкви извлекать иное, а именно: Бога рисовать себе по образу Христа.
Далее, др. X. Гарт, профессор социологии, близкий к Федеральному Совету человек — защитник христианства без Христа. Иисус для него — историческая личность среди пионеров религии — и только. Его деятельность и Его высказывания делаются под пером этого ученого предметом исследования и критики совершенно так же, как можно было бы подойти к любому человеку. «Подобно другим пророкам, Он проходил через периоды депрессии и недоверия к себе. Подобно другим основателям религий, Он проявлял (согласно свидетельствам) известные психические силы». «Притязать на то, что исторический Назарянин был совершенным, значит отрицать Христа в целях возвеличивания Иисуса».