Она фыркнула, взяв с прикроватной тумбочки комок салфеток и стакан воды. Её бутылочно-зелёные глаза были серьёзны, когда она приблизилась ко мне. И тогда я понял, что она знала.
Она знала и жалела меня. Мои руки снова сжались в кулаки.
— Итак, ты готов к завтрашнему тесту по химии? — спросила Слоан.
Она знала мой секрет, знала, что я не хочу об этом говорить, поэтому просто собиралась обелить меня и притвориться, что всё нормально. Я не заслуживал её.
— Прости, что никогда… ну, ты знаешь… — я беспомощно развёл руками.
— Не признаёшь меня в школе? — догадалась Слоан, восполняя за меня пробел. У неё была сверхъестественная способность угадывать, что я хочу сказать, даже когда у меня не находилось нужных слов.
— Да.
Она пожала своими изящными плечиками и одарила меня ухмылкой.
— Нууу. Всё в порядке. Если капитан футбольной команды начнёт обращать на меня внимание, это подорвёт мой авторитет на улицах.
— Твой авторитет на улицах? — я усмехнулся.
Она обмакнула салфетки в воду и начала осторожно промокать уголки моих губ. Это было… приятно, когда кто-то заботится о тебе.
— Люди начали бы ожидать, что я вступлю в команду чирлидеров и ходить на костры на Третьей Базе. Это сократило бы моё время на чтение. К тому же, мне пришлось бы отказаться от своей тайной влюблённости в Филиппа.
— Фил из театральной группы — твоя тайная любовь? — поддразнил я её.
Фил прославился благодаря своим отличным оценкам по математике и наушникам, которые он надевал за кулисами во время школьных постановок, потому что он отвечал за занавес. Ему было абсолютно наплевать на то, что о нём думают, и каждый божий день он ходил в школу в одних и тех же джинсах и чёрной футболке. За исключением дня фотографирования для школьных альбомов, когда он надевал поверх футболки галстук-бабочку.
— Я ничего не могу с собой поделать. Обожаю парней с властью. Каждый раз, когда я думаю о том, как он шипит «поднять занавес», у меня подкашиваются колени.
Я улыбался, несмотря… ни на что. Вот какой эффект она на меня производила. Она была хорошей. Казалось, всё в ней искрилось. Хорошие люди получают только хорошее.
И тут я вспомнил Джону.
— Твой папа сказал, что у тебя сегодня было свидание, — это прозвучало обвиняюще, но я ничего не мог с собой поделать.
— Расслабься. Я встречалась с Джоной, чтобы расстаться с ним в лицо.
Я выпрямился.
— Вы расстались?
— Угу, — сказала она, не отрывая взгляда от моих губ. — Он был настоящим ослом. Ты прав.
— Повтори это ещё раз, — настаивал я.
Её губы скривились, пока она занималась своей работой.
— Нет.
— Ну же, — уговаривал я.
— Нет. И заткнись. А если серьёзно, — продолжила Слоан, прижимая влажный комок салфеток к уголку моего рта, — я понимаю.
— Ты понимаешь что?
— Нельзя, чтобы кто-то заметил твоё дружелюбное поведение по отношению к четырёхглазой заучке из десятого класса. Это проделает дыру в пространственно-временном континууме общества старшеклассников.
Она не знала настоящей причины, по которой я не хотел, чтобы кто-то знал о нас. Если у моего отца возникало подозрение, что для меня что-то важно, он уничтожал это или разрушал всё любым возможным способом. Единственное, что он «позволял» мне — это футбол, потому что для него было важно иметь сына, который преуспевал на поле.
Но если бы он хоть раз прослышал, что Слоан что-то значит для меня, что я ценю её, он бы нанёс урон. И если бы он это сделал, если бы ему удалось каким-то образом причинить ей боль, я не думаю, что смог бы жить с этим… или оставить его в живых.
— Заучка, — беспечно повторил я.
— Тебе больно? — спросила она меня, снова меняя тему. Теперь её голос был хриплым и серьёзным.
— Всё в порядке, — солгала я.
— Люсьен…
— Не надо, — сказала я.
— Ты даже не знаешь, что я собиралась сказать.
— Нет, я знаю. И это не твоё дело.
— Но…
— Не у всех есть такая семья, как у тебя. Понятно? — она понятия не имела, с чем мне приходится сталкиваться ежедневно. Только не тогда, когда её растили Саймон и Карен Уолтон.
— Но почему мы не можем обратиться в полицию? — настаивала она.
Мысль о том, чтобы поднять трубку и вызвать полицию на моего отца, была смехотворной.
Шеф полиции Уили Огден был одним из лучших друзей отца. Мне было десять лет, когда Уили остановил моего отца за превышение скорости и выезд на встречную полосу. Он был пьян. Он протянул мне открытую банку пива, когда съезжал на обочину.
Нервы у меня в животе только начали успокаиваться. Полиция могла бы помочь. Мы смотрели видео об этом в школе. «Не садитесь за руль в нетрезвом виде». Но мой отец это сделал.
Я думал, что полиция помешает моему отцу совершить эту ошибку, помешает напугать меня, помешает причинить кому-нибудь вред.
— Кто-то сегодня рано начал, — хихикнул Уили, подойдя к окну моего отца.
Шеф отпустил его даже без предупреждения. Они поговорили о рыбацкой лодке и договорились встретиться в баре позже вечером. А потом Уили махнул моему отцу, чтобы тот возвращался на дорогу, как будто оказывал ему какую-то особую привилегию.
— Я просто не могу, — с трудом выдавил я.
— Нет, мы можем, — настаивала Слоан.
Она продолжала говорить «мы». Как будто она тоже в этом замешана, хотя я этого меньше всего хотел. Если она подберётся слишком близко… Если ей будет больно… Я не смогу сдержаться. Я не смогу ограничиться защитой. Я покончу с ним и, сделав это, стану им самим.
— Если он причиняет тебе боль, Люсьен… — голос Слоан дрогнул, и вместе с ним дрогнула частичка моего сердца.
— Перестань, — прошептал я, заключая её в объятия и вставая.
Она обняла меня за талию и крепко прижала к себе. Её лицо уткнулось в мою грудь. Я ненавидел то, насколько приятной была эта физическая привязанность с её стороны.
Это совсем не то, что я чувствовал к Брэнди Кляйнбауэр, когда в шестнадцать лет потерял с ней девственность. Или не гормональное влечение, которое я испытывал к Синди Кроуфорд на протяжении всей учебы в средней школе. И это совсем не то, что я испытывал к Эдди, с которой мы периодически трахались по выходным.
Это было… сложнее. Слоан мне нравилась. Я хотел защитить её. И каждый раз, когда мы прикасались друг к другу, неважно, насколько невинно, часть меня желала большего. Но это невозможный вариант. Я сломлен, а она прекрасна.
Я не знал, кем мы были друг для друга, кроме того факта, что она важна для меня. Важнее, чем кто-либо другой.
— Какой диск ты купила? — спросил я.
Слоан высвободилась из наших объятий, и я почувствовал облегчение и сожаление одновременно. Её очки съехали набок. Её волосы пребывали в ещё большем беспорядке. Я почувствовал, как что-то тёплое и нежное скользнуло по моей груди. Как будто я впитывал её доброту. Но это не моё право.
— Шания Твейн.
Я ухмыльнулся.
— Ты ведь шутишь, да?
— В чём дело? Неужели ты недостаточно мужественный, чтобы слушать девчачье кантри? — она подскочила к кровати и с вызовом в глазах взяла наушники. — Шания Твейн — прекрасная крутышка. Хочешь послушать?
Она выглядела такой милой и полной надежд, волосы растрепаны, глаза широко раскрыты. Больше всего на свете я хотел лежать рядом с ней в этой мягкой постели, в этой милой комнате, в этом большом доме и быть частью всего этого. И именно поэтому я не мог.
Я принёс с собой тьму. Мои синяки оказались заразными.
— Я должен вернуться и… — и что? Что ещё осталось для меня дома?
Слоан склонила голову набок.
— Пожалуйста.
— Это плохая идея, Пикси. Что, если придут твои родители? Меня здесь не должно быть, — я не должен находиться рядом с ней.
— Они спят в другой части дома. И, честно говоря, если ты уйдёшь прямо сейчас, я просто проведу всю ночь, беспокоясь о тебе. Я не смогу заснуть. А завтра я буду такой уставшей, что провалю тест по тригонометрии. Ну же, здоровяк. Ты действительно хочешь, чтобы это было на твоей совести?
— Ты просто абсурдна.
— Всего три песни, — предложила Слоан, запрыгивая на кровать и похлопывая по матрасу рядом с собой.
Я вздохнул. Она почувствовала, что одержала победу, и улыбнулась.
— Одну песню, — возразил я.
— Две, — настаивала она.
«Это эгоистично и абсолютно глупо», — подумал я, снимая обувь. Если бы отец Слоан пришёл сюда и застал меня в постели своей дочери, он бы никогда мне этого не простил. Даже если бы я попытался всё объяснить. Он знал, какая она особенная, и чувствовал, насколько я расстроен. Вот почему они были такими милыми. Потому что они сочувствовали мне.
— Это всего лишь Come on Over, а не углублённый математический анализ, — поддразнила Слоан.
Я забрался на кровать рядом с ней и решительно лёг поверх пододеяльника. Но я всё же позволил ей собрать вокруг нас свою безумную коллекцию подушек.
— Что ты делаешь? — спросил я, когда она сунула подушку мне под мышку.
— Я вью гнездо. Так я сплю, — объяснила она, взбивая две подушки у меня за спиной.
— Ты спишь с сорока двумя подушками каждую ночь?
— Их шесть, умник. И не осуждай меня, пока сам не попробуешь.
У меня имелись одна подушка и матрас на полу, после того как прошлым летом папа разломал каркас моей кровати, швырнув меня на него. Я расслабился на груде подушек и попытался не думать о том, как это хорошо, когда тебя окружает мягкость.
Слоан прижалась ко мне. Мы устроились вдвоём на мягких подушках, выложенных буквой U.
— Он всегда такой? — тихо спросила она.
Я опустил взгляд на свои руки, лежащие на коленях. Они снова сжались в кулаки.
— Только когда он выпьет. Просто теперь он пьёт чаще. Иногда он всё ещё ведёт себя нормально, — и именно это притворство я ненавидел больше всего. Я предпочёл бы монстра мужчине, который притворяется, что ему не всё равно, приходит на футбол или ведёт нас куда-нибудь на ужин.
— Я ненавижу его, — её голос задрожал. — Я действительно ненавижу его.